Мое начало

Игорь Саулев
Начало
Когда мой внук видит, что шахматных фигур у него остается меньше, чем у меня, он переворачивает доску. Тогда я продолжаю играть за внука. Так может повторится несколько раз. Но когда я ему говорю, что будет мат через два хода, несмотря на количество фигур, он руками раскидывает все шахматы, чтобы только не проиграть.
Мой отец, еще подростком, оказался на территории оккупации. Его отобрали для того, чтобы отправить в Германию. Уже в Германии он попадает гастарбайтером на одну ферму. Работал скотником, механиком. Хозяйка его пускала в дом, где он впервые увидел радиоприемник, фортепиано. Госпожа прониклась вниманием к этому высокому, красивому русскому мальчику. Владислав оказался не только любопытным парнем, но и удивительно сообразительным. Он не учил ноты, а только запоминал как нужно извлекать звуки. Его восточный акцент и налет азиатской внешности не мог не привлекать внимания.
Хозяин уже больше года воевал на Восточном фронте. Письма приходили все реже и реже. И однажды пришло извещение о гибели. Погибший муж не был офицером, и поэтому пенсия за мужа была маленькой. Содержать прислугу, дом, хозяйство фрау уже не могла. Она выставила дом на продажу, а Владислава отправила на биржу труда. В каком городе это произошло я не знаю. Думаю, что где то близко от границы с Францией.
Там на него была назначена цена и его купила француженка. Так Владислав оказался в новой стране, и опять пришлось запоминать новый язык. Полученный опыт в ведении хозяйства, управлении техникой очень быстро были оценены. Ему показали как водить автомобиль, чтобы у французской хозяйки был личный шофер. Мальчик, за несколько лет, находясь в Европе, стал очень похожим на европейца. Владислав проявлял любопытство ко всему в этом открывшемся для него мире. Он изучил устройство радиоприемника так, что сам его ремонтировал. Из разных деталей, в своей комнате, он собрал приемник без корпуса и шкалы. Тем не менее он работал.
Его новая французская хозяйка увлекалась живописью, вином и мужчинами. Поэтому Владиславу приходилось часто производить уборку в комнатах, где был бардак, обычный после попоек. Убирал он и в художественной мастерской. Он стал наблюдать за изменениями на полотне, где шла работа. Для Влада открылся волшебный мир искусства.
Как это часто водится. Если человек талантлив в одном, то нужно осмотреться вокруг, чтобы открыть другие способности, которые обязательно есть.
Оставаясь один в мастерской, после уборки, мытья кистей, чистки палитры, Владислав стал из не использованной краски рисовать маленькие этюды на картонках из под коробок. Эти эскизы Владислав не прятал. Со стороны, не искушенным взглядом, его картинки выглядели кляксами, мазней, как будто кто вытирал кисти от масляной краски. Одна из таких картонок, еще хранится у меня в папке, в книжном шкафу. Чтобы увидеть, разобраться в нарисованном, нужно отвести изображение на расстояние больше метра. Тогда видно близкую траву и голубую сопку  вдалеке.
Гости бросали эскизы, чтобы освободить себе место, со стола. Только хозяйка разглядела настоящий импрессионизм, неизвестно откуда появившийся у этого азиатского юноши. Она разрешила ему пользоваться красками и подарила холст. Еще самым дорогим подарком для Влада было то, что ему было разрешено брать фотоаппарат, пользоваться лабораторией и реактивами. Его фотоснимки очень отличались от общепринятых, потому что он делал фото некрасивых предметов, некрасивых людей. Но на фотоснимках они обретали красоту.
Кто то смеялся над юношей, как над гадким утенком, который был уже ростом 192 сантиметра. Кто то его опасался, как соперника перед хозяйкой. Так оно и выходило. Однажды утром хозяйка предложила Владиславу выпить вино...
Ушли немцы. Пришли американцы. Мой отец, Владислав, вдруг остался один. Его хозяйку избили до смерти прямо на улице. Я не знаю, любил ли он ее. Но все равно это могло оставить в его сердце шрам. Ведь вся жизнь могла пойти иначе. Дом занял предыдущий хозяин и отвел его в комендатуру. Там он был направлен в лагерь для интернированных, чтобы отправить домой в Советский Союз.
Люди в своей основе прагматичны. Они всегда делают то, что выгодно. А в Советском Союзе вообще было все устроено по понятиям. За одно и тоже событие могут наградить или посадить в лагерь.
Я очень поздно узнал, что в семействе моего отца значился очень важный чин в НКВД. Это такой специальный и важный чиновник, который руководил процессом русификации Латвии. 25% жителей Латвии, в основном евреи и сочувствующие немцам, были выселены из домов, чтобы их заселить молодыми комсомольцами и рабочими из Пскова, Беларуси и Украины. Так в одном крепком доме, на центральной площади Бауска поселились мои дед с бабушкой и семью детьми, среди которых моя мать. Они пришли пешком, одной подводой вещей, которая была запряжена коровой. Эта корова кормила всю семью молоком.
Моему отцу не довелось после репатриации оказаться в лагере, как многим товарищам, с которыми их привезли под конвоем. В Берлине их из машины сразу посадили в закрытый вагон которым они через месяц оказались в фильтрационном лагере.
Месяц проверяли сведения о Владиславе с его слов, потому что никаких документов у него не было.  Его дядя из НКВД сделал то, что ему самому было делать опасно. Он сам вызвал и вывез Владислава из лагеря. Чтобы не имелось против Владислава компрометирующих фактов о том, что он был в плену, ему выдали новые документы, с новой фамилией. Владиславу было сказано, что это тайна, которая обеспечит ему безопасность и возможность карьеры.
В Бауске, провинциальном городке, с населением 5 тысяч человек, до 1939 года были четыре предприятия, которые были экономической основой развития. Это консервный завод, камвольный комбинат, пивоваренный и молочный. Ну и конечно автотранспортный парк с зерновым элеватором, и пекарней. Все это было построено при участии немецких предприятий, их специалистами. Там, в цехах, люди работали, знакомились, влюблялись, женились. Я обязательно постараюсь что то собрать из мелких обрывков событий, которые тоже повлияли на мою жизнь.
После окончания войны, в Бауске начинала возрождаться жизнь. Мой дед нашел кузницу и создал кооператив из собственных четырех сыновей. А возрождать консервный завод, где все немецкое оборудование, мог человек такой, как мой отец Владислав.
Он вступил в партию, назначен молодым директором, получил жилье, которым собственно и не пользовался. Ему легко можно было покровительствовать, потому что для него никаких проблем не существовало. Он командовал пленными немцами, его невозможно было обмануть, он был приучен к немецкой дисциплине. Всегда одет, ошеломляюще для советских людей.
Что творилось в сердце сотен молодых женщин, когда они его видели, я даже не представляю. В этом маленьком городке, если кто и говорил о своей мечте, о своих желаниях, то конечно о Владиславе. И стоило только что то пожелать этому полутатарину, все исполнялось без оглядки и ответственности. Однажды, когда мне было уже 18 лет, на родной улице, я за спиной услышал окрик "Сулаева". Я повернулся, чтобы посмотреть, кто это меня так склоняет. Увидел, что это к одной симпатичной девушке. Она оказалась одной из моих "сестер".
Вот я и дошел того места, когда этот франт захочет купить мороженое и узнает мою мать...