– Вот… вот оно!.. Точно – это оно!..
Федор крепче сжал теплую ладошку внука, второй прижал висевший на груди бинокль, и быстро, не оглядываясь, зашагал вперед, - Петя еле успевал за дедом.
Потом он остановился прямо посреди перекрестка и поднял голову. Глаза его блестели – кажется, он заново проживал нечто далекое, дорогое.
– Оно… Это, конечно, оно! – повторил он.
На небольшом дрезденском перекрестке, на углу улиц стояло старинное двухэтажное здание со скошенным углом, внизу которого размещались входные двери: скромная, без витиеватой лепнины, выступающая пилястра обрамляла их, а крыльцом служила плоская каменная плита. Она ничуть не изменилась с того времени – с сорок пятого. Над дверью висела табличка: «Трактир «Катюша».
«Что за странное название – здесь, на неметчине?» – подумал Федор. И тут же забыл о нем; взгляд его скользнул еще выше.
Окна второго этажа были поменьше размером, чем внизу, в баре. Видно, там размещались номера гостиницы. А наверху, на чердаке зияло отверстие – круглое, с полметра в диаметре, окошко.
«Вот оно – дорогое мое! – отметил Федор. – Ни с чем тебя не спутаю». Он внимательно стал рассматривать фронтон – повыше окна. Да, так и есть: знакомая шестиугольная звезда еле просматривалась под слоями штукатурки. Видно до войны здесь была синагога или какой-то еврейский дом.
Федор посмотрел на внука.
– Видишь, это то окно, про которое я тебе рассказывал… Пойдем, пойдем внутрь: я хочу рассмотреть его поближе…
Внук, мальчик лет десяти, не сопротивлялся, хотя ему и непонятно было, зачем деду лезть на какой-то чердак?
Они вошли в бар, – над дверями звякнул колокольчик.
Бармен – пожилой сухощавый немец с повязанной, словно у пирата, косынкой, – несколько напрягся, встречая неожиданных посетителей.
Федор подошел вплотную к стойке. Остановился в замешательстве, обдумывая как лучше объясниться с немцем. Языка он не знал; разве что «нихт ферштейн» да «Гитлер капут»…
Он начал было что-то показывать, жестикулируя руками.
– Наверх… наверх… –произнес по-русски.
Бармен, предусмотрительно приготовивший чистый бокал для пива, опустил его на стойку.
– Что «наверх»? – на чистом русском языке, почти без акцента переспросил он.
Федор удивленно глянул на тощего старика.
– Вы говорите по-русски?.. Это очень хорошо.
– Да, до войны еще выучил.
– О, так у вас же и название трактира русское? – вспомнил Федор вывеску.
– Я, я… Да, да… – исправился немец. – Это в знак благодарности. Но это отдельная история… Так что вы хотели?
«Какая еще такая благодарность?» – подумал Федор. Он посмотрел на мужчину, но, кажется, тот не лукавил.
Когда Федору неожиданно выпала экскурсионная поездка сюда, в Германию, он все пытался представить, как встретит его через несколько десятилетий чужая земля; и как это надо смотреть на людей, с которыми когда-то воевал?.. Он ожидал настороженность, недоверие и даже открытую неприязнь с их стороны, но ничего такого не встретил на улицах немецких городов. А тут еще этот старый бармен – с чистой открытой душой!..
Федор еще раз заглянул в глаза немцу, стараясь увидеть скрытый подвох в его приветливости. «Ведь он, конечно же, воевал против нас!.. Возраст – примерно мой», – думал старый вояка… Но и сам он, исподтишка приглядываясь к немцам, не находил в себе той жгучей ненависти, какая владела им во время войны.
– Как вас, извините?.. – обратился он к бармену.
– Франц, – представился тот. – А вы?..
– Я – Федор. Вот такое обычное русское имя. – А это Петя, мой внучок… Путешествуем по Германии… Вот и сюда заглянули.
– Так что вы хотели, Федор? – переспросил немец.
– Понимаете, в сорок пятом воевал я здесь, в этом городе. Как раз восьмого мая развернули нас на Чехословакию, а по пути в Дрезден мы вошли. После бомбардировки союзниками почти весь разрушен был… На этом перекрестке пришлось побывать. А круглое окошко на вашем чердаке мне особо памятно… Хотел бы подняться к нему… – Он явно чего-то не договаривал.
– Хотите осмотреть чердачное окно? – несколько озадачился Франц. Он задумался на мгновение, затем громко позвал на немецком языке:
– Иван, komm zu mir!
Из подсобного помещения вышел худенький белобрысый мальчик в очках с круглой оправой.
– Это внук мой, Иван! – гордо сообщил Франц.
Федор с изумлением посмотрел на мальчика с русским именем. «Все здесь не так, как ожидал!» – подумал он.
– Иван, отведи русских на чердак. – Потом, когда они уже подходили к винтовой лестнице, Франц вдруг окликнул: – Погодите, я тоже схожу… Хелен, – обратился он в сторону распахнутой двери, – погляди за залом. – За конторку теперь встала худощавая немка лет сорока: видно, дочь Франка и мать Ивана – все втроем они были похожи друг на друга.
Иван шел впереди, легко поднимаясь по высоким ступеням. За ним следовали Федор с Петей. Заключал процессию сухопарый Франц.
На чердаке было довольно темно. Где-то, под самой крышей ворковали голуби. Услышав людей, они всполошились, захлопали крыльями, вылетая в круглую прорезь окна. С улицы повеяло теплом.
Федор остановился. Медленно подошел к окну, поднял бинокль и стал жадно разглядывать город, что-то выискивая.
Франц внимательно наблюдал за русским.
– Вы что-то ищите?
– Церковь… Католическая церковь… Она должна отсюда быть видна.
Франц припал к отверстию.
– Отсюда сразу два костела видно. Ты, Федор, наверно ищешь вон тот? – и он указал рукой.
Федор сощурился, присмотрелся.
– Да, это именно тот, с остроконечным двойным куполом. А вон и квадратное окошко на его фасаде…
Федор прикинул на глаз расстояние между чердаком, где они находились, и церковью. «Ого!.. довольно далеко!» – отметил он. Затем еще раз поднял бинокль и стал всматриваться вдаль.
– Да, это – оно… – негромко проговорил он… Потом, после долгой паузы, словно размышляя вслух, продолжил: – Пришлось побывать там, в том костеле… Наступали мы в самом конце войны… Я снайпером был… Наши на улицах бои вели, а вот здесь, на этом чердаке засел ваш снайпер и, нет-нет, да и снимет кого-то из наших бойцов… Мне и приказали тогда пробраться в костел, как можно выше, да уничтожить врага… Забрался я под самый купол, выбрал удобное место… наблюдаю… Окошко это, круглое, до сих пор помню: именно здесь он затаился. И как удавалось ему высунуться и пульнуть в наших – не пойму!.. А тут и он меня вычислил; смотрю в глазок – на мушку ловит… Так мы и играли с ним в прятки.
Целых два часа так прошло… Наш лейтенант поднимается ко мне да и говорит: уходи, мол, Федор, наши давно дом окружили, сейчас с тыла возьмут его… Меня задело: как же я так запросто уйду? Вроде как инстинкт охотника проснулся, замешанный на мести. «Погоди, – говорю, – дай полчасика еще: точно сниму его».
Сижу дальше, притаившись. Вспотел от напряжения – пилотку набок сдвинул.
Выглянул тихонько в очередной раз… а тут, бац, – обожгло меня: сразу не понял даже в чем дело. Потом гляжу – кровь крупными каплями с мочки уха падает.
Разозлился я, отошел на несколько шагов назад и встал в полный рост. Внутри церкви темно было – рассмотреть меня издалека, снаружи, сложно. «Пусть думает, что пристрелил меня», – кумекаю… А школа, или там дом еврейский, – весь у меня на виду… И круглое окно – тоже… Будь что будет, – думаю, – или он меня, или я!..
Вскинул винтовку, в окуляр зорко смотрю… А опоры хорошей нет: один локоть к груди приложил, другим – в пояс уперся… Через несколько минут выглянул фриц и снова спрятался… Потом смелее стал – высунулся и разглядывает меня в прицел. Но, видно, действительно не разберет, что делается внутри костела: окно-то мое видит, а вот что в глубине – то мраком сокрыто…
А у меня руки уже дрожать начали: винтовка длинная, на весу держать неудобно.
Глянул я на еврейскую звезду над круглым окошком, помолился мысленно: помоги, Боже, чей бы ты ни был! Поймал немца в прицел – ровненько в крестовину. А он, любопытный, припал к своему окуляру и прямо на меня уставился – аж холодок по моей спине прошелся. Ну, думаю, сейчас прямо в грудь пальнет!.. Ан нет, рассматривает все, зырит на меня, словно на расстоянии руки держит.
Не стал я больше ждать, прицелился прямо в орла на шапке его, и плавно курок спустил… Шапочка-то его в сторону и отлетела, – это я успел увидеть… И сам он исчез… Все, – радуюсь, – отомстил я тебе… Готовщинка!.. Придвинулся к самому окошку, понаблюдал в оптику еще с минуту для верности, и хотел уже винтовку опустить, как смотрю: шевеление какое-то происходит в круглом окошке. Глядь, а это немец мой живехонек высунулся, одной рукой за макушку держится. Как так – не боится?.. – изумился я. – Сейчас же спокойно его уделаю. Неужели не понимает?
А он, конечно, хорошо понимал, что вижу его. Вскинул руки, – я уж подумал, что сдается, – а он, нет, скрестил их и голову склонил: мол, хватит, обменялись выстрелами и довольно – ничья.
Поднял и я руки со сцепленными ладонями: понял, согласен мол… – дружба, фройндшафт.
Так и закончилась наша перестрелка. Уж не знаю, что сталось со снайпером тем? Наверно наши взяли его. А мне некогда было дом тот осматривать…
Федор и Франц стояли в задумчивости. Каждый думал о своем.
Внуки их быстро раззнакомились и теперь играли неподалеку, рассматривая старые немецкие книжки с картинками со старого чердачного сундука.
– Поди сюда, – позвал Федора старый немец.
Они подошли к большому, окованному железом, сундуку. Франц поднял тяжелую крышку и стал рыться. Что-то отыскал и протянул Федору.
Это была серая, времен войны, шапка с козырьком и простреленной на лбу нашивкой одноглавого орла.
Франц стянул с головы пиратскую косынку и склонил полысевшую голову. На макушке, ото лба к затылку тянулся длинный шрам…
Несколько минут два солдата стояли в шаге один от другого, и с любопытством, без стеснения рассматривали друг друга. Федор заглядывал в глаза Францу, тот глядел на него, и не было неловкости при этом у обоих, и не хотелось отвести взгляда. Оба чувствовали, как что-то чистое, искреннее, без примеси лицемерия, рождается в их душах.
Тогда, не сговариваясь, они одновременно сделали по полшага навстречу друг другу и крепко-крепко обнялись. Федор похлопал по жаркой спине Франца; а Франц потер ладонью спину Федора и задумчиво закивал головой. Потом оба украдкой смахнули накружившиеся слезы и позвали детей. Глядя на них, они, кажется, думали об одном и том же…
Все вчетвером они спустились вниз, в зал. До отправления автобуса оставалось еще более двух часов, и Федор согласился посидеть за кружкой пива.
Два старика разговаривали. А иногда надолго замолкали…
В небольшом зальчике «Катюши» было немноголюдно и как-то по-свойски уютно.
Через час Федор, Франц, Петя и Иван вышли на улицу.
– А ты знаешь, внука-то мы назвали Петером… Это я по нашему, по-русски его так зову; а в метриках он – Петер…
Взяв внука за руку, дед поспешил к экскурсионному автобусу.
На крыльце, на истертом плоском камне остались стоять Франц и Иван.
Федор остановился и еще раз оглянулся. Они помахали друг другу.
Федор медленно перевел взгляд вверх – на круглое чердачное окошко бывшей еврейской школы, на еле заметную, истертую звезду Давида. А потом посмотрел в противоположную сторону – на остроконечный купол костела, на темнеющий квадрат окна на нем, и на четко вырисовавшийся на фоне неба четырехконечный крест.
«О, Боже, где тебя только нет!..» – вздохнул он.
1 февраля 2014