Вторая знаменательная встреча с КГБ, совсем не веселая, состоялась уже в перестроечные годы в Мурманске, куда я был направлен начальником морской геологической экспедиции, оказавшейся в сложной ситуации.
Попал я, «как кур в ощип», в первые дни всё вообще казалось адом после моего рижского рая. Самым странным, пожалуй, показалась какая-то атмосфера всеобщей агрессивности. Бесчисленные жалобы, в основном анонимные, во все возможные инстанции, приводили к тому что в экспедиции одновременно работало до пяти разных проверяющих комиссий. Обстановка в коллективе была соответствующая. Первое же заседание НТС, где я по должности председательствовал, почти сразу превратилось в свару. Крик стоял и оскорбления, люди перебивали друг друга, не вникая в доводы оппонента. Особенно громкими показались два крупных здоровенных горластых мужика : главный инженер и главный геолог. С большими усилиями завершив заседание совета, посвященного какому-то совсем рядовому вопросу, я в очередной раз пожалел о своем прибытии и задумался, как этот базар прекратить.
С главным инженером решилось довольно быстро. Экспедиция недавно получила новое суперсовременное буровое судно финской постройки и я предложил ему, а он был, надо признать, хороший грамотный и творчески мыслящий инженер, возглавить работу этого судна. И, оказавшись на своем месте, он очень успешно, с удовольствием для себя и пользой для дела работал, и в небольшом коллективе оказался вполне адекватным руководителем. Что касается второго главного крикуна, то, как говорится, «не было бы счастья, да несчастье помогло».
В какой-то день в моем кабинете появился мужчина, представившийся полковником КГБ, начальником чего-то в Мурманском отделении этой организации, и сообщил, что у нашего главного геолога К. мать уехала к брату в Израиль, или наоборот брат к матери, не помню сегодня, и что в связи с этом я должен принять меры, отстранить его от работы в должности, поскольку она связана с совершенно секретными материалами. - Нет проблем, говорю. Пришлите приказ. Оказывается, приказать они не могут, начальник предприятия должен сделать это сам под благовидным предлогом. Говорю, я не могу, никаких претензий по работе (кроме дурного характера, о чем я естественно молчу) к нему нет, кандидат наук, хороший специалист по геологии Арктики. Подумайте хорошо,- говорит и уходит.
Через неделю я получаю приглашение в Мурманский КГБ. Прихожу. В специальной комнате для переговоров меня приветствует «мой» полковник и начинается разговор. Опять то же: надо — не могу. Чувствую себя очень неуверенно и неспокойно. Но, не вижу выходя и стою на своем, честно говоря, удивляясь, почему он только говорит, вместо того, чтобы арестовать.
Еще через неделю он приходит ко мне и опять все то же. Я уже думаю, не пора ли «сушить сухари». Спокойствия мне не прибавляло и вполне ясное понимание, что, пусть арестовать меня они почему-то не могут, но, если потребуют уволить меня за неисполнение их «рекомендации» мое начальство, и в Риге и в Москве, вряд ли будут долго сопротивляться. Но что я могу?
Так продолжается, как мне казалось, очень долго. Раз у меня, раз у них. Временами разговор становится как-то строже. Спрашивает: а вы вообще знаете, что такое КГБ? Правоохранительный орган,- отвечаю. Он слегка удивился и сказал: да, конечно, но все же это и карательный орган. Я, естественно, вспомнил известные времена и спокойствия мне это не прибавило.
Эмоций добавил неожиданный визит ко мне этого К. Вошел в кабинет не привычный здоровый нахал, а как-то съежившийся и вроде ставший меньше ростом, и дребезжащим голосом запел: Я, старый(?!) человек... Это было так невыносимо, что я быстренько выпроводил его, заверив, что сделаю все возможное. Откуда он узнал о происходящем, не знаю.
Во время очередного приезда в Ригу мы обсудили это с генеральным директором объединения, вполне приличным парнем, который меня и уговорил туда, несмотря на мое сопротивление, безотказным аргументом «надо!». Стали думать, как из этой ситуации выйти с наименьшими потерями. И через какое-то время, выход нашли. Появилась возможность отправить К. в докторантуру в московский институт на год, чем мы и воспользовались в надежде, что, как у Ходжи Насреддина, за год что-нибудь да произойдет. Тем более, что Горбачевские «реформы» уже разворачивались в полную силу.
И отправили, таким образом вроде выполнив требование «инстанции», о чем я при очередной встрече и доложил «моему полковнику». Главным геологом я назначил И.И.Г. тоже кандидата и прекрасного специалиста, к тому же спокойного разумного человека, и с тех пор в этой части я заботы не знал, а обстановка на заседаниях НТС стала спокойной и творческой, так что я мог увереннее заняться другими проблемами, которых хватало.
И вот через год, когда обстановка в экспедиции кардинально изменилась, анонимки и проверки практически кончились, экспедиция стала регулярно выполнять план и т. д. , в общем наступила нормальная жизнь, К. вновь появился в моем кабинете, отдохнувший мужчина в расцвете сил, уверенный в себе, и сразу без предисловий стал требовать восстановления в должности. Мы, готовясь к его возвращению, придумали для него тематический отряд с целью изучения и обобщения накопившихся геологических материалов — завидная работа для любого классного специалиста, думали будет благодарить. Нет, он хочет вернуться на прежнюю должность. Думаю, не мне одному было страшно представить его снова на этом месте. Разговор затянулся, наконец под градом его обвинений и требований, я не удержался и решился напомнить, но успел только сказать: послушайте, ведь мы и так, как он резко перебил меня, почти взвизгнув: а что, собственно, вы для меня сделали! Я вспомнил, как год назад он стоял на этом самом месте, и блеял: я, старый человек..., и решительно отрезал: все, разговор окончен, Вы свободны, до свидания. Жаловаться на меня он не стал.
А еще через некоторое время, когда я уже вернулся в Ригу, стало известно, что К. таки уехал в Израиль к маме и брату. И я подумал: а, может быть, «мой полковник» был не так уж неправ.