Первый десяток лет неволи

                ПЕРВЫЙ ДЕСЯТОК ЛЕТ НЕВОЛИ

(Глава из исторической повести Аркадия Польшакова "Кошевой атаман")
               

                Рис. Состязание Высших за власть над Низшими.

Известный русский писатель Федор Достоевский в своем романе « Преступление и наказание » очень образно описал сложные переживания своего вымышленного главного героя романа - Родиона Раскольникова, попавший в тюрьму за «решетку», причем в более щадящие условия, чем наш герой.
Однако попадись писателю подлинные материалы сосланного в Соловецкий монастырь атамана войска Запорожского Петра Калнышевского, под его пером родился бы другой шедевр, который образно можно было назвать: «Наказание не за преступление, а за заслуги».
И потрясенный мир узнал бы много больше о внутреннем мире человека, несломленного длинным страшным заключением, и не просто человека, а человека большой человеческой души, огромной жизненной энергии, воли и жажды жизни, который спас два братских народов от братоубийственной сечи.
В этой связи, отдавая должное Петру Калнышевскому, попробуем мы настолько, насколько возможно и позволяет талант, рассказать вам о том, что пережил этот не сломленный ОТАМАНИЩЕ за 25 лет пребывания в тюрьме Соловецкого монастыря - главной и самой страшной тюрьмы России.
Атаман Запорожской Сечи Петр Калнышевский стал не первой и не последней жертвой колониальной политики империалистической России. Он со старшинами всегда поддерживал Россию, воюя на стороне ее против Великой Порты, хотя среди казаков были сторонники перейти под турецкий протекторат.
Дело в том, что порой  казакам лучше жилось под османами, которые предоставляли казакам больше льгот, чем братская Россия, в этом заключается страшный парадокс.
Таким образом, Петр Калнышевский оказался без вины виноватым, мало того практически пожизненно заключен в одиночную камеру, без права переписки и общения с родными, близкими и казаками Коша.
К новой жизни в подземелье Соловецкого монастыря атаман отнесся довольно просто. Он ясно понимал свое положение и  уже не ожидал в будущем ничего лучшего и хорошего. Он не имел никаких призрачных надежд (что свойственно некоторым другим заключенным, попавших в аналогичные условия) на скорое освобождение.
Поэтому Петр Калнышевский выработал для себя особую стратегию и тактику жизни в подземелье. Он и при жизни умел все планировать заранее и добиваться поставленной цели.
Кошевой атаман для своего времени был достаточно образованным человеком и читал в святых книгах, о том, что были отшельники, которые годами одиноко жили в пустынных местах земли в землянках-кельях. Они жили без обычной домашней пищи и общения с людьми. Питались тем, чем бог послал: ящерицами, змеями, насекомыми и другими малосъедобными живностями и растениями. Причем жили в таких условиях они там очень долго. Некоторые из таких отшельников потом становились пророками, их считали святыми.
На небольшом столике атаман  нашел Священное Писание - Библию, видимо бывший узник этой камеры (Сергей Пушкин), который внезапно умер, читал это Священное Писание, но так и не дождался освобождения.
Рядом с Библией на крошечном столике размещалась масляная лампада. Вот и все убранство, которое обнаружил атаман в этом мрачном помещении.
Устав  от трудного дня, атаман лег на лавку-кровать с грязным матрасом, и заснул.
Его окружала липкая, мерзкая тьма, царившая внутри кельи - склепа.
Мир вокруг,  в его рваном сне,  выглядел каким-то мрачным, серым, как перед грозной бурей на Днепре. Когда мощные грозовые облака стелились низко над полуметровыми волнами, ветер гнул пирамидальные тополя как простую лозу, а в небе сверкали страшные длинные ветвистые молнии.
Эта буря смерчем пронеслась над Сечью, перед глазами атамана возникли руины Запорожской Сечи.
Грустно и жутко выглядели горелые сооружения с каменными печными трубами, которые мрачными скелетами стояли вдоль улиц и дорог.
Развалины Центральной церкви как бы упрекали атамана, глухой одинокий стон колокола, звонил заупокойную. И везде проезжая во сне по Кошу, атаман видел одно и то же, запустение, разорение, грустные лица казаков, которые как тени бродили среди мрачных руин.
Видя эти разрушения, у атамана от боли сжималось сердце. В голову змеями и тарантулами лезли мрачные мысли:
- Прав я был, когда уговорил казаков не браться за оружие?
Тревожные, грустные мысли теснились в голове спящего атамана.
Проснулся он от скрипа маленького окошка в двери, в «кормушку» подали ему два сухаря и кружку воды, старший наряда, сказал:
- Бери, это твой завтрак!
                ***
Справка.
Как известно из письма Потемкина, Калнышевскому должны были выдавать по одному рублю за счет конфискованной военной казны и его личного имущества.
Пузыревский передал монастырским властям только 330 рублей, отпущенных казной на содержание бывшего кошевого атамана.
Эти деньги архимандрит сразу же прибрал к рукам, через некоторое время, видя, что деньги на атамана не поступают, обратился к Головцыну (письмо от 23 июня 1777 г.) с просьбой перевести на следующий год назначенную сумму, чтобы «оный кошевой за неимением себе пропитания не мог испытать глада и в других потребностях недостаток».
Таким образом, некоторое время  атамана кормили впроголодь.
Сначала «порционные деньги» на Калнышевского выдавала монастырю на год вперед Архангелогородская губернская канцелярия из сумм, полученных от казны. Однако часто возникали перебои в перечислении денег.
11 июля 1782 г. Соловецкий архимандрит Иероним вызвал к себе иеромонаха Иоанна из казначейства, который вел бухгалтерию монастыря и велел ему отписать в Синод, что с 26 июня 1781 года он не получает на Калнышевского денег.  И «оный кошевой всё это  время состоит на штатном монастырском содержании, от чего монастырь ущерб несет».
Синод отписал письмо по этому поводу в Сенат. Сенат отписал вернуть монастырю не выданы за прошедшие месяцы кормовые деньги на Калнышевского в указанном размере и в дальнейшем проводить выплаты их,  из Вологодской казенной палаты с доходов Вологодского наместничества.  Как видим из этой переписки,  бюрократия в России была и тогда,  и сейчас на высоте олимпа.
Однако в руки никаких денег арестантам не выдавали, архимандрит тратил их по своему усмотрению,  в основном для поездок на материк в зимний период.
Так было заведено, что архимандрит согласно утвержденного Синодом ранее порядка выезжал на зиму на юг в Сумской острог, оставив своего заместителя управлять монастырским хозяйством зимой, а  летом возвращался обратно в монастырь.
Но при этом он должен был сообщать в Синод "в отлучку его смотрение над монастырем, над монашествующею братиею, над служителями и над содержащимися в том монастыре колодниками кому препоручается, и не происходили ли в отсутствие ево, архимандрита, в том монастыре каких непорядков, и в надлежащем исполнении упущения".
О сохранении регулярности сезонных перемещений архимандрита в сопровождении некоторой части монастырского штата свидетельствуют именные списки лиц, оставшихся на зимнее пребывание в монастыре за 1787-1789 годы, в которые также включались и узники, в частности и кошевой атаман Пётр Калнышевский.
В архиве сохранилась «Тетрадь, данная конторой монастырского правления казначею иеромонаху Иоанну, для записи выдачи кормовых денег бывшему Сечи Запорожской кошевому Петру Калнышевскому». Из дела видно, что один из его стражей аккуратно, раз в месяц расписывался у монастырского казначея за деньги на содержание охраняемого арестанта, но до арестанта эти деньги не доходили.
На первый взгляд по бухгалтерии Петр Калнышевский получал достаточно денег на свое содержание, и не должен был испытывать голод и холод. На эти деньги можно было худо-бедно питаться и одеваться.
Но арестантские деньги разворовывались как монастырскими  монахами, так и караульными  солдатами, которые закупали продукты для атамана.
Кроме того, монастырь вычитал  из его содержания, средства на, якобы,  «ремонт»  камеры, в которой он сидел, где в дождь было мокро и сыро.
А в конце отсидки монастырские забрали все деньги, которые атаман должен получить при своем освобождении, на эту сумму архимандрит (якобы по просьбе самого заключенного)  заказал для монастыря богатое Евангелие (работы московских мастеров  весом более 34 фунтов серебра) о чем охотно повествуют Соловецкие настоятели, забывая при этом, что они просто грабили атамана.
Впрочем, такая практика была тогда  по всей Руси великой: грабь - ограбленного.

                ***

Взяв еду, атаман сразу есть не стал. По казацкой привычке, Петр, насколько позволяли габариты кельи, стал разминать свои мышцы и хрустящие кости. Затем, сунув сухари в кружку с водой, размягчив их, стал медленно жевать, как бы продлевая наслаждение мизерной этой трапезой.
Здесь пришла на ум атаману  веселая мысль:
- Эх! Где мои полсотни лет, на Днепре привольном...
  Где бывало, после удачного похода в гости к хану,  казаки устраивали пиршество на берегу Днепра. Это было что-то особое,  пикник  на природе большой  веселой казацкой компанией.  Да  с медовой горилочкой с красным маленьким перчиком внутри.  Да еще с жареным поросенком с яблочками и  с аппетитной золотистой румяной корочкой. Неговоря о прочих чудесах украинской кухни.

               

                Фото. Жареный поросенок с яблоком.

 А про  сало, толщиной с ладонь, с зеленым лучком и чесночком, и говорить не надо, слюной любой сойдет.
Мысли атамана текли не торопливо, перескакивая с одной на другую, благо, что этому здесь в подземелье никто и ни что не мешает.
Вспомнилось ему как жена кормила внука Ивана. У нее в духовке в чугунке был замечательный густой украинский борщ с курицей.
- У нас, - подумал атаман, - борщ насыпают, а не наливают! Это москали и жиды щи наливают! Шутка ли, двадцать один компонент  в таком борще.
На столе в доме тогда стояла крынка с домашней сметаной и очаровательная вкусная домашняя украинская колбаса.

               

                Фото. Украинская смачная колбаса.

А из плетеной корзины, накрытой белым платком, приятно пахло печенье. В большом кувшине была простокваша.
- Рубай Иванко! - Поощрял внука он.
- Попробуй борщику со сметаной, - милуясь внуком, говорила жена.
Иванко садился к столу и начал уплетать еду, аж за ушами у него трещало.
Внук срубал целую миску борща, а потом рубанул куриную ножку.
- Поешь еще пироги со сметаной! - Предложил атаман, удивляясь хорошему аппетиту внука. - Добрый казак будет! - Подумал он.
- Это не пироги, а сырники, - поправила его жена.
- Рубай казак, атаманом будешь! - Поощрил внука он. - Лучше бабушки их здесь тебе никто не испечет.

               
                Фото. Праздничного стола.

                ***
Такие далекие воспоминания о доме, жене и внуке, пришли атаману в голову:
 - Где теперь мои сыновья и внуки? Где милая женушка? Та, с которой вместе он провел самые счастливые дни в своей жизни. Он не мыслил свою жизнь без этой душевной заботливой женщины, которую полюбил всем сердцем, оберегал и мечтал сделать счастливой ее на всю жизнь. Но теперь, когда его посадили в Соловки, он ничего не может сделать, чтобы украсить ее последние годы жизни. И жива ли она сейчас, пойди арест его подкосил ее окончательно, слабая она была в последнее время, часто болела.
- Так думая о родных,  вздыхая атаман.
Вспомнил родное село, где бегал он босоногим мальчишкой, свою неньку - мать, и их крестьянскую хату крытую соломой. Крыша была старая, заросшая мхом и травой, где на коньке гнездилась пара аистов. На зиму они улетали в теплые края, а весной возвращались обратно.
Когда-то давно старый кобзарь рассказал ему одну жизненную  истину.
Он говорил, что внутри каждого человека, в его сердце, душе  протекает повседневная жизнь-борьба, очень похожая на жизнь-борьбу  волка  и собаки. Серый волк  представляет все нехорошее, что есть на свете: зло,  коварство, зависть, гордыню, амбиции и прочее…
Пес (собака)  представляет, наоборот, все хорошее, что есть на свете: любовь, верность, мир, доброту, человечность…
Петр, поразмыслив над словами кобзаря, спросил:
- А кто, в конце концов, берет верх в этой борьбе?
На лице кобзаря  мелькнула  едва заметная улыбка, и он сказал:
- Всегда побеждает тот, которого ты сам кормишь в душе, в своем сердце.
Кого кормил он в себе больше всего, пожалуй, своего Рыжика, которого он спас в ледоход на реке. Волков и лис кормили его недруги. Хроший был у него пес Рыжик, жадь что погиб в бою, спасая своего хозяина.
Их семья тогда жила бедно, но дружно и весело. В саду у них рослые вишни, яблони и вкусные, сладкие как мед, груши, даже грецкие орехи.
Атаману вспомнилась песня, которую часто пели девчата, о наливных соком вишнях, которые росли почти в каждом дворе деревни:

               
                Фото. Девушка с вишенкой у рта.

«В саду под вишней, под черешней,
Гуляла девушка-краса,
С венком ромашек, со звонкой песней,
Корзину ягод набрала.

В нее влюбился парень бравый,
Готовый сердце ей отдать,
И хотя он был - казак бывалый,
Готов был вечно вишни рвать.

Вишневый сок и с губ вишневых,
Был слаще меда пареньку,
Весь мир казался им медовым,
Как райский сад любви в раю.

Припев:
Вишенка милая -
Ягодка моя,
Вишенка милая -
Сладкая моя,
Вишенка, вишенка,
Дай себя сорвать,
Дивчина, милая,
Дай поцеловать!»

- Да, бывали дни веселые и не думал я тогда, что занесет меня сюда судьба-злодейка из наших теплых краев, сюда на ледяной север.
Что-то холодновато здесь, надо разогреться.
Эх! Разомну я свои кости и разгоню грустные мысли, попробую я «сбацать» веселого нашего гопака.
Здесь в Соловецком монастыре, пойди, такого никогда не было, не видели и не слышали, чтобы в одиночной камере заключенный на пожизненную отсидку танцевал гопака, - улыбнулся в усы Петр. - Пусть знают наших!..
И атаман, разминая кости, пустился, насколько позволяло пространство танцевать гопака, напевая слова известной народной  песни «Сам пью, сам гуляю...»:

«Всегда я был себе, как пан,
Ел,  пил, гулял, дрова рубил,
Сам  сало с часничком солил,
Горилку тоже  сам перчил.

Припев:
Сам пью, сам рубаю,
сам гуляю, сам спиваю,
cам стелюсь я и лягаю:
Сам!

 Всегда я сам, все делал сам,
 Хатыну добру збудував (дом построил),
Стада мои скотом полнели.
Тарань была, горилка, пиво.

 Припев:
Сам пью, сам рубаю,
сам гуляю, сам спиваю,
cам стелюсь я и лягаю:
Сам!

 Всегда я сам, все делал сам,
 Свободу мав (имел), бил ворогив (врагов),
 Когда ордынец  приставал,
 Из кишени (кармана) «кулю» доставал.

 Припев:
Сам пью, сам рубаю,
сам гуляю, сам спиваю,
cам стелюсь я и лягаю:
Сам!

Всегда я сам, все делал  сам,
Любил коней, любил друзей,
Мечтал, грустил, любовь искал,
Я  в жизни  сам все достигал.

Припев:
Сам пью, сам рубаю,
сам гуляю, сам спиваю,
cам стелюсь я и лягаю:
Сам!  (повтор)

Потанцевав, атаман в более - менее хорошем настроении прилег на лавку и подумал:
- Однако не станем отчаиваться, будем надеяться на Бога и на товарищей по Кошу.
По мере сил буду молиться и благодарить Бога за все хорошее, что я успел сделать за свою жизнь в Сечи. Ну, а у тех, кого обидел, буду прощения просить у Бога, за все грехи и ошибки которые сделал, живя на грешной земле и  в грехе, за пролитую невинную кровь.
Бог позволил мне по непостижимой для меня милости, прожить долго, живу уже 87 лет на этой грешной земле, поживем и еще.
Надо показать этой повие-императрице и этому перевертышу Потемкину, что настоящие казаки, никогда не падают духом, а я все-таки не простой казак,  а казачий атаман.  И цель у меня здесь, пожалуй, остается одна - пережить этих «крысиных тварюк» и если удастся выйти на свободу не сломленным. Не дождется эта повия от меня никакого прошения о помиловании, я ни в чем не виноват, это их пусть Бог накажет.
Мысли атамана текли неторопливо, порой перескакивая с темы на тему, а подумать было ему над чем.
- Сколько видел, пережил я, но неизменным у меня оставалась одно - казацкая воля и казацкая душа. Она (воля) в сердце со мной с самого моего босоногого детства. Ее у меня никому не отнять. Даже здесь находясь в этой мрачной камере, я свободен, да, пусть не физически, в мыслях своих, в образах я свободен. Эту свободу у меня никому не отнять.
Пожалуй,  буду благодарить Бога за это, а жить можно везде, главное не отчаиваться и верить в Бога, и еще лучше в своего бога, который находится внутри меня, в моем сердце, и я переживу всех врагов.
                * * *
Надо сказать, что архимандриту иеромонах периодически докладывал, как ведут себя особенно важные «секретные колодники».
Архимандрит часто интересовался, как ведет себя атаман. Вот и сейчас он спросил иеромонаха:
- Ну, как там наш новичок - атаман?
- Танцует!
- Что?.. Танцует?
- Да, танцует гопака!
- Странный народ эти запорожцы, танцуют в Соловках. Такого у нас еще не было! Сколько ему положено на еду?
- Один рубль!
- Урезать до 30 копеек! Последнее пустить на нужды обители.
На что иеромонах с улыбкой сказал:
- Хорошо! Пусть он на пустой желудок танцует.
Надо сказать, что настроение атамана,  как любого бы другого человека на его месте, менялось от грустного до веселого, смотря на то, что вспоминалось ему.
Когда было особенно тоскливо, атаман открывал оставленную Сергеем Пушкиным Библию.
                ***

Для справки сообщим, что в Соловецком монастыре был узником не только Сергей Пушкин, а еще один Пушкин. Это известный Мусин-Пушкин Иван Алексеевич боярин, который был возведен императором Петром I в графское достоинство. Он был генерал - губернатором Москвы, и умер, не выдержав испытаний, здесь в Соловецком монастыре. Так что мало кто выдерживал тюремный режим Соловков.
                ***
Но вернемся к атаману.
Читая Библию,  он находил такие откровения, которые были созвучны его душе. Откровением  было все в Святом писании, вот и сейчас каждое слово буквально жгло атамана.
Он подумал:
 - Разве не могут эти святые слова и убеждения стать моими убеждениями?
Они словно написаны для меня - узника Соловецкого монастыря!
Что же буду хранить в своем сердце молитвенную память и с трепетом сердечным взывать  Всемилостивого Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа.
Читая Библию, однажды он с удивлением обнаружил на последнем чистом листе кем-то нацарапанные, очевидно его предшественником, замечательные строки:

               

                Рис. Решетчатый узор узника.

«Куда ни брошу взор,
Кругом сырая темень;
Решетчатый узор,
И каменные стены.
От них куда уйти...
Как убежать? Где скрыться?
Господь,  прошу, прости
И научи молиться...
Когда здесь день, как год,
От тяжести неволи,
Молиться,  чтобы пот,
Стекал, как капли крови.

Чтоб смог врагов любить,
Лишь счастье всем желая,
Простив - благословить,
На лица невзирая.
Как Ты простил грехи,
Молясь за нас пред Богом,
Чтобы в мире стали мы -
Земным одним народом!

Чтобы в мире стали мы -
Твоим Святым Народом!»

- Да, - подумал атаман, - как тут полюбить врагов, которые посадили меня, свободного казака, в эту каменную клетку?..
Впрочем, это было уже не важно. Что обижаться на холуев императрицы, которые его сюда посадили. Обижайся, не обижайся, от этого легче не станет. Бог им судья, а не я. Дай Бог на Том Свете встретимся еще.
Интересно, - подумал атаман, - а есть ли этот потусторонний Тот Свет или нет? Впрочем, в Библии есть и на это ответ. 
Да! Мудрая книга, столько веков пережила, а в душе всегда оставляет добрый след -  Божий Свет.
Надо сказать, что атаман, как и любой казак, был набожный человек, но суровые будни Сечи не всегда давали возможность, как здесь в одиночестве, постигать заветы Всевышнего. И он, сидя в этом, казалось богом забытом каменном мешке, в полной мере ощутил силу Святого писания. Ему казалось, что Архангел Гавриил, всегда в трудные минуты был и него за спиной, отражая дьявольские огненные стрелы от него. Вот почему он, назло судьбе еще живой и находится в доброй памяти.
- Раз я живу, - подумал атаман, - значит это Небу так нужно.
                * * *
Поскольку в камере, куда попал атаман, можно было сделать пару шагов, то он пытался, насколько это было возможно, чаще двигаться по ней. При этом, как ни странно, ему порой хотелось вслух говорить.
Очевидно, тишина способствует этому, хочется слышать обычную человеческую речь и даже петь. Казак без песни - это не казак.
Песня отвлекала его от мрачных мыслей. Атаман пел подряд все песни, которые он знал и веселые, и грустные.
Особенно часто пел атаман песню, которую впервые услышал перед самым своим арестом от кобзаря - бандуриста Петра Соловьяненко.

               
                Рис. Бандурист.

Бандурист пел ее в трактирах, на базарах и у церкви, народ просил его повторить эту песню еще и еще раз.
Песня- сказ Петра Соловьяненко всегда будоражила души казаков. У них сжимались сердца и кулаки, женщины не могли порой сдержать слезы.
Пел он ее в несколько голосов: от себя и народа, от имени атамана, Васюринского и Яготинского казаков, при этом смешно пародировал повию - императрицу.
Песня въелась в мозги атамана, проникла до самой глубины его души, в ней слышалась боль, крик души своего порабощенного народа.
В народной песни – сказании  кобзаря-бандуриста отразилась вся история гибели Запорожской Сечи, и доля его собственной горькой трагической судьбы.
Конечно, кошевой атаман не все слова знал из этой длинной песни-сказания, но отдельные ее места врезались в его память навсегда.
Его песня в мрачном подвале Соловецкого монастыря звучала так:

"Сыграй кобзарь на бандуре,
Спой нам свои песни,
Что происходит на Краине?
Чьи мы тута дети?
           ***
Катерина, вражья жаба,
Что же ты натворила?
Степь привольную,
Край веселый
Немцам раздарила...
           ***
Ни свет, ни заря,
Рано рассветает,
А уже москаль
Степь родную -
Кругом облегает.
В пятницу на Солоний
Пушки заряжали,
А в субботу москали
К Сечи подступали.
Стал Текеллия с москалями,
Сечь тут осаждать
И на реке Базавлуке
Хутора занимать ...
           ***
Васюринский казарлюга
Не пьет, не гуляет,
Кошевого атамана
Рано пробуждает:
«Вставай, батька атаман,
Зовут тебя люди,
Ой, как станем мы на башни:
- Москалей не будет!..»
Ой, собрались Запорожцы,
К бою все готовы,
А против их святой Отец:
- Погодите,  хлопцы!..
Яготинский казардюга
По Сечи гуляет
И все пана Кошевого
Просит,  умоляет:
«Позволь батько Кошевой
Нам на башни стать,
Текелли генералу
Башку с плеч снять.
Москаль станет нападать,
А мы с палашами.
Не поляжет наша слава
Между казаками!..»
             ***
- Не позволю казаки,
Вам  на башни стать,
Кровь единую, христианскую,
Грешно проливать!..

Писал письма до царицы,
Письма с горя-боли:
- Не трогайте Краину,
Будет много крови...
Катерина вражья баба,
Не враждуй ты с нами,
Верни нам Краину,
С прежними правами.
            ***
- Не верну вам я Краину
Возвращать не буду.
Есть у меня москали,
Воевать я буду!..
                ***
Встает туча из-за лимана,
Идет дождик с неба,
Рушат, рушат Сечь, Краину,
Грабят злато, срибло.
Все кацапы тут как тут,
Гуртом в Сечь вступили,
Военными знаменами,
Все заполонили.
                ***
Вышел тута Кошевой,
Став у белой церкви:
- Эх, бросайте казаки,
Шашки та рушницы!
                ***
Москали по куреням,
Запас отобрали,
А царицы генералы
Церковь грабувалы.
Разрушили Запорожье,
Забрали клейноды,
Наделали казакам,
Много, много скорби.
Стали немцы та евреи,
Хутора скупать...
Тогда стали Запорожцы
Под турка тикать.
                ***
Сыграй кобзарь на бандуре,
Пой нам свои песни,
Что происходит на Краине?
Чьи мы тута дети?

Катерина, вражья сука,
Что же ты натворила?
Степь привольную,
Край веселый
Дотла разорила,

Наступила черная туча,
Гром гремит, льет дождик,
Разрушили Запорожье ...
Где же ты?..
Где ты - Боже!
               ***
Катерины «куля-дура»
На майдан упала,
Хотя изжила запорожцев:
- Не погиб слава!"

Песня-сказ своими разительными, как сабля словам, будоражила память, сердце, душу атамана, отвлекала от собственных проблем. Эти душевные раны для него были больнее телесных.
Эту песню и многие другие в устном творчестве сохранили и донесли до наших времен запорожские благодарные потомки.  А в песне как в зеркале отражалась всегда душа народа.
- Если бы он мог вернуться назад, в те суровые дни Запорожья, - думал над этим постоянно атаман, - чтобы он сделал?
- Если бы время можно было повернуть вспять... Чтобы он изменил?.. 
Эти вопросы стояли перед ним постоянно сидя здесь в одиночке каземата Соловецкого монастыря.
«Царскую ласку» казаки и атаман Коша запомнили надолго, на всю оставшуюся жизнь.
                * * *
В зимние времена над Белым морем стояли ветряные и холодные дни и ночи.

               
                Фото. Соловецкий монастырь зимой.

Даже днем, когда температура воздуха чуть повышалась, все время у атамана били мурашки, и холод болью окутывал все тело сверху донизу. Один тонкий кафтан, непокрытая голова, вся его одежда не спасали от холода.
Это время года на Белом море, было самым тяжелым для узников монастыря. Холодно, сыро и  темно было в подземных камерах и ничего дополнительно на себя не надеть, натянуть, спрятаться у здешних заключенных и у атамана не было.
Если начать делать упражнения, чтобы согреться,  быстро ослабеешь, потому что питание было очень скудное. С того рубля, который был назначен  атаману на содержание, монастырские дармоеды и охрана атамана забирали себе львиную долю.
Один день кусочек хлеба и вода, в другой - кусочек хлеба и жидкой похлебки ковшик, вот и вся еда. От такой пищи, голод мучает постоянно, желудок всегда пустой.
Норма - кусочек хлеба только развивает аппетит, и снова жди шесть-семь часов до следующей раздачи пищи.
Когда по распоряжению архимандрита атаману урезали паек, то это он заметил сразу. Монах, который с конвоирами разносил еду, просунул в окошко-кормушку пищу и сказал:
- Бери, это твой завтрак, атаман!
Атаман спросил:
- Почему сегодня один черпак и сухарик, раньше было два?
Монах, насмехаясь, бросил ему таракана в чашку и ехидно сказал:
- Мало! Вот тебе хорошая мясная добавка!
Атаман, молча, взял еду, вынул таракана и положил чашку на стол рядом с Библией. Он сразу не стал есть. Здесь ему на ум пришла веселая мысль о том, как он впервые в Диком поле с друзьями питался, так называемым «змеиным кулешом»...
Надо сказать, что атаман, как и любой запорожский казак старой закалки, был неприхотлив к пище. Его организм быстро перестроился к такому бедному питанию.
Как уже здесь говорилось, запорожские казаки были всеядны. В походах, в охране и на войне, когда есть порой, было нечего, они питались всем, чем придется.
 Ели при необходимости жуков-хрущей, употребляли в пищу и саранчу и других насекомых. По зеленой степи, закрывая порой солнце, летали тучи саранчи. Казалось, что светило скрылось за темные тучи, так было много этой напасти.
И когда есть казакам в походе было ничего, саранча сама «напрашивалась» в рот. Впрочем, давно разные народы ели саранчу, кузнечиков, личинок гусениц, их использовали в пищу в жареном, сыром или вареном виде, отрывая у них несъедобные части: голову и крылья. Так делали и казаки при отсутствии в походе пищи.
В самых неожиданных местах находили запорожские казаки пропитание. Жуки, улитки, лягушки, различные грызуны, все переваривали их крепкие желудки. Конечно, в силу тех или иных причин отдельные народы брезгуют той или иной пищей, например, сало не переносят мусульмане, хотя многие народы, те же украинские, русские, немцы с удовольствием его поедают.  Русские не едят устриц и лягушек, а итальянцы и французы наоборот считают это деликатесом,  и таких примеров можно привести множество.
«Не грех в пору и в чужую нору», - посмеивались запорожцы, пробуя искать зерно в норах степных грызунов. Если удавалось поймать грызуна и наскрести, хотя бы горсть зерна - уже успех, уже работа для желудка.
Этого хватало, чтобы продержаться, уйти от погони или, наоборот, догнать врага. С ничтожного запаса муки, к которой примешивали толченые корни, семена и плоды диких растений, казаки на быструю руку пекли в золе лепешки, так называемые «загребы».
Их запивали водой из любой лужи и болота. Воду они обеззараживали, бросая в нее «татарское зелье», корень аир (Лепеха). В степи водилось множество разновидностей птиц, они и их яйца служили в качестве пищи казакам.
В реках и озерах было довольно много разной рыбы, и запорожцы умели их ловить даже руками.
В дальних походах запорожские казаки умели обходиться небольшим запасом самых простых продуктов. Скажем, они перетирали пшено с салом. Крупа тогда не намокала, и ее можно было есть даже сырой. На привалах запорожские кашевары умели быстро приготовить кашу, они замоченную крупу ссыпали в полотняный мешок и погружали его в кипяток.
               
                ***

Здесь в подземелье монастыря тоже водилась разная живность: крысы, мыши, тараканы, жуки, мухи и пауки. Но это не значит, что ими питался атаман. Дело в том, что старикам и пожилым людям меньше надо калорий для своей жизнедеятельности.
Думая о еде, атаман вспомнил случай, когда, будучи в разведке они попали в одну сложную ситуацию.  Спасаясь от погони, им пришлось дать по степи большой крюк и спрятаться в глубокой балке у реки Айдар.
Это было далеко от Сечи и чтобы прокормиться, ему с товарищами по разведке пришлось ловить ящериц и змей, чтобы приготовить из них, так называемый «змеиный кулеш».
Странная штука человеческая память, она порой выхватывает из глубины подсознания,  казалось давно забытые вещи.
Вот и сейчас атаман вспомнил этот занимательный случай, из богатой на события его казацкой жизни.
Балка представляла собой глубокий овраг, промытый водой в теле меловой горы. В тех местах и сейчас много таких глубоких ущелий.
Он тогда с товарищами в поисках съедобного разделились, Нечипайзглузду полез по дну ущелья наверх, а он стал спускаться вниз к реке. Неразлейвода остался с лошадьми, он должен был разжечь костер.
Атаману тогда первый раз пришлось ловить змей.
Петр вспомнил, как было ему не по себе, когда спускаясь вниз,  он увидел, как ползет по дну русла змея. Преодолевая страх и отвращение, он вынул шашку и стал осторожно подкрадываться к этой ползучей твари. Змея, почувствовав опасность, спряталась под камень. Засунув конец шашки в щель под камнем, он заставил ее покинуть убежище и выползти наружу.
Змея попыталась убежать от него, но он догнал ее и концом шашки отрубил ей голову. Когда змея перестала извиваться, он, преодолевая брезгливость, левой рукой поднял и бросил её в мешок. Вторую змею он уже не так опасался и поймал быстро. Спустившись к реке, где хором пели зеленые лягушки, он палкой прибил несколько из них.
Вернувшись к товарищам, он довольный собой показал свою добычу старшому. Тот похвалил его, сказав:
- Хороший «змеиный кулеш» будет! А лягушек зажарим на второе. Нежные их ножки, Петро, сойдут за деликатес.
Видя, как тот поморщился, добавил:
- Ничего Петро, привыкай, в степи всякий хрущ - пища для казака.
Нечипайзглузду, кроме змей и ужей, надрал где-то перепелиных яиц. Неразлейвода ножом быстро обработал змей, сварил их в котелке, бросил туда горсть пшена, разбил над котелком несколько яиц, посолил и обед был вскоре готов.
В общем, они тогда знатно рубанули: и «змеиный кулеш», и лягушачьи лапки, и печеные в золе  перепелиные яйца.
Так что куда бы ни попал запорожский казак, от голода он не умрет, сообразительность  и тренированность его желудка,  обеспечат ему жизнеспособность в любых экстремальных условиях.

Все что сказано выше, приведены для того, чтобы вы, друзья, поняли, откуда такая выживаемость была у Петра Калнышевского. Желудок кошевого атамана с детства был достаточно подготовлен к любой пищи, что помогало ему выжить при таком, с позволения сказать,  «достаточном» питании.
При этом живность в подземелье монастыря, как мы выше уже говорили, была. Так что с голоду умереть настоящий казак здесь не мог, а атаман был настоящим казаком.
 И никакие тараканы, которые ему порой побрасывали в пищу, его не смущали.
От холода атаман спасался комплексными упражнениями, которые он сам себе придумал в камере и молитвой, которая его тоже согревала.
Вера, как известно великая сила, она способна на многое. Здесь он часто использовал старый рецепт своей бабушки, которая всегда, когда ее внук Петя простужался, читала ему «Заговор от простуды».
Она терла ладони и говорила при этом:
« Я разотру болезнь твою. Силой Господа вылечу тебя, своей ладонью, и буду благодарить Его, буду славить силу Его, что приносит благо. Буду ладони туда направлять, где болезнь будет тлением касаться, и сила Господа уберет нечистоту от органов твоих и даст быстрое лечение. Благословенно Господом тело будет, и защитит его Господь и в дальнейшем, потому что нет большего лечения, чем сила Его. Аминь».
Руки бабушка клала к больным местам, держала  их, пока тепло ему не станет и пот выступит, и тогда болезнь отступала.
Прикладывая свои руки к больному месту, атаман, как современный врач-экстрасенс лечил сам себя, повторяя целительные молитвенные слова: «Я разотру болезнь свою. Силой Господа...»
Но голод в Соловках было  не одна пагубная напасть, были еще другие, например, гробовая тишина, которая царила в подземелье.
От гнетущей на уши гробовой тишине, атаману временами  приходилось кричать, петь или разговаривать самим с собой, чтобы себя услышать. При этом ему казалось, что он слышит что-то вроде негромкого человечного мычание - создавалось впечатление, что он оглох. Произношение шипящих букв (Ш , Ч , Щ. ) в словах, становилось иногда  этакой помехой.
В темной камере все некоторые предметы, что там есть: столик, лавка-кровать, он видел как сквозь густую туманную пелену. Часто от такой обстановки у заключенного возникала головная боль и тошнота.
Временами наступала нарастающая агрессивность,  для которой нет выхода...
Бить кулаками о стены камеры и кричать от отчаяния – бесполезное занятие.
В этом случае атаман молился за успокоение души, он ставил свечу перед собой на столе и, подняв правую руку к огню, так, чтобы его ладонь ощущала тепло свечи, вслух говорил, повторяя слова:
«Рука моя правая, которой совершается крестное знамение, впитает в себя огонь свечи Господней, тепло огня успокоит и расслабит меня, раба божьего Петра, даст проникновение тепла Божественного в каждый орган тела моего. Душе - покой и благополучие, сердцу - успокоение, телу - здоровье, духа - чистоту. Пусть будет присутствовать в душе моей сила помощи Бога на жизнь мою: успокоением, очищением, облегчением. Аминь!»
Перекрестившись, получив успокоение, он с целью экономии гасил свечу, которая давали узнику один раз в неделю. Несмотря на полученное после молитвы успокоение, осужденный на вечное поселение в одиночную камеру атаман, оставаясь в ясном уме, осознавал, что у него, видимо, мало шансов выйти на свободу.
В душе у него жила одна главная цель - пережить смерть своих недругов, и он к ней стремился.
                ***
Что такое одиночная камера в Соловках?
Не рассказать об этом «чуде» инквизиции - это значит не рассказать ничего!
Соловецкий монастырь, как уже здесь упоминалось, это неповторимый, единственный в своем роде «каменный тюремный термитник», где есть множество, как у термитов  нор, ходов и каменных закоулков и камер. Причем каждая камера в подземелье представляет собой узкое, сырое, полутемное помещение с каменным полом и выложенным камнями стенами.

               

                Фото. Вход в камеру узника.

Закрывались эти «ячейки инквизиции» коваными железными дверями с небольшим окном, через который выдают узнику пайки - кусок хлеба с водой или пару черпачков похлебки.  Для сна у стены были грубо сделаны скамейки, а для принятия пищи  есть небольшой жестко прикрепленный к стене столик. Вот и все убранство камеры.
В таких условиях жил эти годы старый атаман, это была не жизнь, а мучительное истязание. Но атаман много видел на своем веку и не сдавался, он хотел жить и надеялся все-таки выйти, выбраться на свободу.
Надо сказать, что известный запорожский атаман Иван Сирко, которому приписывают инициативу написания запорожцами  гуморного письма турецкому султану, когда-то тоже был арестован и выслан в Сибирь, где пробыл там, в местной тюрьме много лет. Но потом был освобожден царем, когда тому понадобилось иметь хорошее прикрытие южных границ от нападок турок и крымской орды. И этот «каторжник» - атаман Сирко был выпущен на свободу, вернулся на Сечь и затем с запорожскими казаками хорошо бил турок и татар.
Петр Калнышевский знал о таком редком случае и не раз, и не два вспоминал об этом. Где-то в глубине сознания у него теплилась надежда, что такое может повториться, когда возникнет вторая затяжная война с турками. Но он гнал эту призрачную надежду  прочь, тогда были другие времена и новые обстоятельства.  Екатерина упрямая и обидчивая баба его не отпустит, поэтому ему остается одно:
- Доказать всем и прежде всего себе самому, что если Богу это надо, то он будет жить и в таких условиях, он переживет своих врагов, долгая жизнь казачьего атамана научила его всему. Упорства и настойчивости ему не занимать, вся жизнь его хорошее тому доказательство.
Надо сказать, что запорожские казаки, несмотря на свое сложную военную  казацкую жизнь, были глубоко верующими людьми, и атаман был такой же, как они.
Вера помогала ему во всем.
Он спасался от тоски по дому и семье тем, что утром молясь, читал «Молитву от одиночества». Вот и сейчас, когда хандра заполонила его, он молился:
«Прошу Господа великого услышать меня и дать мне путь новый, удачный для того, чтобы большое Господнее влияние помогло мне насытиться Светом Его и одиночество мое, вызванной нечистым духом, прошло.
Тремя сетями реку перегорожена для того, чтобы не упустить счастье мое и тремя силами Господнего влияния придет судьбы новое решение, и встреча чудом произойдет с тем единственным, кто нужен мне в мире и соединятся пути наши светом Любви истинной, Господней. Аминь!».
Надо сказать, что, попав в такие нечеловеческие условия, в которые попал старый атаман, у многих заключенных возникали разного рода изменения психики. Поэтому молитвы атамана помогали ему  быть спокойным, уравновешенным человеком.
К неблагоприятным условиям содержания атамана в Соловецком монастыре следует добавить еще то, что Петр Калнышевский был «колодником» и был закован в кандалы. Часто человек со слабой волей, попадая в такие условия, становилась неспособной к нормальному восприятию окружающего мира, будь то звук, свет или простая человеческая речь.
Однако атаман нашел в себе силы, а главное веру, что все это преодолимо, была бы вера в Бога, воля и настойчивость, а этого добра у него хватало с детства. Он долго шел к атаманству и пришел пусть поздновато, но пришел. Он  не пасовал перед трудностями, не отчаивался на трудном пути к этому высокому в Коши званию.
Теперь нельзя мне унизить, запятнать это высокое доверие казаков, которые выбрали меня атаманом Коша. Даже здесь в тюремной камере мне нельзя терять честь атамана вольных запорожских казаков, так мыслил атаман.

У заключенных, посаженных в одиночную камеру Соловецкого каземата, наблюдается при длительном заключении расстройство памяти. У них порой возникала сложность сконцентрироваться на чем-либо определенном.
Когда человек годами сидит один одинешенек в камере- одиночке, среди мертвых безжизненных каменных стен, у многих ехала, образно выражаясь, крыша.
Такой заключенный теряет чувство времени, он не знает какой идет год, на дворе день или ночь, зима или лето.  Ему порой кажется, что у него под ногами даже каменный пол куда-то плывет или едет.
Человек в страхе просыпается, открывает глаза - и чувствует, как пол и стены бегут от него.
Это чувство подобно тому, когда едешь долго на автомобиле по шоссе, то, выйдя из него, тебе кажется, что перед глазами у тебя по-прежнему бежит лента дороги.
С этим чувством многим людям, которые долго сидят в одиночках, часто невозможно бороться. Им невозможно понять, почему их все время трясет, то ли от жары, то от холода. К тому же на островах в Белом море климат морской, воздух холодный и сырой, по сравнению с теплым континентальным климатом, где жил атаман .
Однако закаленное в боях, походах, различных невзгодах (холод, жара, голод) тело и душа атамана, устойчиво переносили все эти напасти.

                ***
Как было прописано, атамана должны были на Рождество, Пасху и Преображения водить в храм божий.
Но, обещанного, как говорят в народе - три года ждут. Атамана обещали выводить из опостылевшей кельи в храм Божий три раза в год, чтобы он мог помолиться там. Однако, к его большому сожалению, это обещание часто не выполнялась.
Не до него было монахам  и стражникам в эти предпраздничные и праздничные дни, когда все они ходили, образно говоря на ушах, занятые своей предпраздничной подготовкой.
От стражников, разносящих узникам пищу, атаман узнал, что на днях будет Рождество Христово. Он обратился к монаху через окошко, который был там за дверью, со следующей просьбой:
- Архимандрит, обещал, что на Рождество я смогу помолиться Богу в храме. Выясните в епархии, позволять мне сделать это богоугодное дело или нет?
- Хорошо, раб божий, я передам вашу просьбу архимандриту! - Пообещал монах.
Ожидая ответа, атаман отдался воспоминаниям своего далекого детства.
Ему вспомнилось давнее Рождество Христово в родном доме, Большая Коляда в родном селе Пустовойтовке, когда он был еще безусым пареньком.

               

                Рис. Велика Коляда.

По давней традиции еще задолго до Рождества взрослые и дети готовились к этому значимому на Руси празднику. Еще с жатвы они с матерью бережно хранили обжинкового « Рай-Дидуха (Дидуха )», втыкая в него стебли ржи, пшеницы, овса, а также тщательно отбирали скошенный на лугу мягкое пахучее цветами и травами сено.
Место для «Дидуха» в доме было ритуальным и называлось «Раем», потому что там по поверью находились души пращуров-покровителей их рода и дома.
«Рай-Дидух» вмещал в себя «дидухов - предков», дух жилья, добрых духов - Лада.
В подготовке к празднику участвовала вся семья: и стар, и млад. Они убирали дом, белили стены и их большую печь, которая расположена была посреди хаты.  Разрисовывали дымоход цветами и различными рисунками, вешали на окна чистые выстиранные матерью занавески, образ святой Божьей Матери обрамляли вышитыми рушниками - полотенцами.
Когда были деньги, мать обязательно им покупала обновки. Праздничные свечи они делали из пчелиного воска, воском их снабжал дед Сивоконь. Мать и бабушка учили его, как правильно колядовать, щедровать и засевать. Учили, как сделать и носить ритуальный наряд, костюмы и выполнять действа с вертелом и рождественской звездой.
Особенно Петру нравилось, когда в канун Рождества (День Вилия) на рассвете мать готовила праздничную Божью еду - кутью и вар. Он тогда вставал рано утром и помогал матери готовить праздничный стол.
Для приготовления кутьи бралась потолченная, вымоченная пшеница, а также «непочатая» - набранная до восхода солнца вода, которую считали освященной ночью самим Богом солнца. В кутью добавляли различные сладости, от которых у Петра текла слюню, туда клали орехи, мед, изюм, мак...
Естественно, что при этом ритуале Петру, что-то вкусное попадало в рот.
Всего для праздничного застолья на Сочельник они готовили 12 постных блюд. Это были такие блюда, как:  кутья, вар, борщ (без мяса), вареники, галушки, каша, пирожки, горох, капустник, голубцы (без мяса), рыба, деруны и прочее.
Надо сказать, что пшеница в них считалась символом вечной жизни, а мед - вечного счастья святых на Небе.
Волшебным зельем «маком - видюком» они осыпали всю домашнюю живность, чтобы отвернуть злую силу.
Кныш, который мать пекла как душистый хлеб, с маленьким хлебушком на верхней части, то его тоже вынимали из печи до рассвета. Маленький хлебец по поверью, мать называла душой, он предназначался для духов - Лада, то есть душ предков.
А какой вкусный готовила из сухофруктов их мать вар - компот , который пьешь и не напьешься, туда клали вишни, груши, яблоки, сливы, короче говоря, все, что росло в их саду .
- Да, - подумал атаман, вздыхая, - мне бы сюда материнского того компота, и кусочек кныша, а то здесь в монастыре даже воды нормальной не дадут напиться .
Мысли, воспоминания текли неторопливо,  затягивая атамана в далекое детство, в родной дом, родное село.
Он вспоминал, как на праздничном столе раскладывали душистое сено, поверх его стелили первую скатерть для добрых душ, разложив по краям чар - зелье или чеснок, а затем застилали вторую скатерть - для них, обычных людей. Посередине стола размещали кныш для духов.  Там же на столе помещали каравай со свечкой.
Кутью торжественно переносили на покуть (место, где размещался Дидух), предварительно собрав из кутьи сухой верх для живности, чтобы она была здорова и давала приплод. Они (он с братьями) в это время жужжали как пчелы и, следуя курам, кудахтали, что вызвало улыбки у взрослых и ребят.
Готовясь к ужину, все надевали нарядную одежду и нетерпеливо ждали прихода первой звезды. Петр с братьями выбегали во двор и с напряжением всматривались в небо, каждому хотелось первым заметить там звезду. Как правило, ему первым это удавалось. Заметив звезду, он радовался, как все дети, и, показывая на нее рукой, спешил в дом, чтобы объявит радостную весть, что можно начинать Святую Вечерю (Ужин).
Ужин для Петра и его братьев при таком изобилии блюд, была настоящим праздником, который длился очень долго (3-4 часа). Они тогда занимались настоящей «обжираловкой»,  им всего хотелось попробовать с праздничного стола, животы у ребят тогда были битком набиты, а им хотелось еще и еще.
- М - да! - Вздохнул атаман. - Прошли дни веселые, а теперь от этих монахов не то, что кныша, нормального куска хлеба не получишь.
Как вспоминал атаман, мать, тогда останавливая их,  говорила: - Оставьте в желудке место для «каледования».
М-да! А сейчас у меня в желудке полно места, только нечем его заполнить, жрать нечего!
Воспоминания о былом захватили атамана, ему вспомнилось, как в Рождество все ходили в церковь на праздничную молитву, которая посвящалась воспоминаниям о рождении  Иисуса Христа.
В их сельской небольшой церкви, как это было принято, была симитированная пещера и ясли, где родился маленький Иисус Христос, вокруг него светилось неземное сияние, рядом стояла мать - Мария, а вверху изображен прекрасный Ангел с крылышками, сходящий с неба. Со стороны пещеры были расположены пастухи, коровы, овечки. Они тоже участвуют в торжестве, для того, чтобы лучше приблизиться к великой тайне?
 Высоко в небе над пещерой горела яркая Вифлеемская звезда.
Мать и бабушка учили его, как правильно колядовать, щедровать и засевать .

               

                Рис. Деревенские ребята колядуют.

Как помнил атаман, встречные люди в селе приветствовали друг друга радостным восклицанием:
 - Христос родился! - Славим его!
Или они говорили еще так:
 - Со Святым Рождеством вас, будьте здоровы, живите богато !..

Атаман вздыхая, говорил себе:
- Мне бы сюда того компота, и кусочек кныша.
А то, здесь в монастыре, даже доброго слова не услышишь от стражников, одни маты, - подумал атаман .

Как помнил атаман, ночь накануне Рождества считается волшебной, люди загадывают самые заветные желания и просят у Господа Бога осуществить их.
Атаман эту ночь тоже загадал желание. Его желание было просто, он просил у Бога позволить помолиться в церкви. И это чудо свершилось.
Монах выполнил свое обещание.

По этому поводу между архимандритом и игумен состоялся разговор.
Архимандрит Досифей спросил игумена Флора:
 - Скоро Рождество Христово, кого мы еще из узников можем пригласить в храм божий.
Флор: - На Рождество, Пасху и Преображенья положено выводит из кельи заключенного Калнышевского. Мы его пока ни разу не водили в церковь.
- Того атамана, который танцует гопака?
- Он так греется от холода!
- Как этот узник себя сейчас ведет?
- Неплохо, молится,  молитва , пожалуй , хорошо ему помогает выжить у нас в монастыре.
- Что ж, тогда пусть этот раб Божий помолиться на Рождество в церкви! Только усильте караул, чтобы он не сбежал.
- Хорошо, Ваше Преосвященство!

Выполняя распоряжение архимандрита, монах который был приставлен следить за атаманом, взял трех солдат, чтобы привести атамана в церковь.
Надо укачать на то, что зимой Петра Калнышевского охраняли трое солдат, в то время как на всех остальных «колодников» приходилось по одному часовому.
Персональный состав караула атамана был постоянным. Как правило, одни и те же часовые, причем самые надежные солдаты монастырского гарнизона.
Как известно теперь, в течение многих лет охраняли атамана Калнышевского: Иван Матвеев, Антон Михайлов, Василий Нестюков, Василий Сохань.
Таким образом, за кошевым атаманом была закреплена персональная «личная охрана». Возглавлял караул, сторож «великого грешника» офицер, сам начальник Соловецкого отряда.
Если в зимнее время атамана посменно охраняли трое солдат, то в летнее время караул усиливался до четырех человек, в то время как в карауле при всех других арестантах «кололодниках», содержавшихся в это время в казематах, находилось по очереди по два солдата.
Поскольку в Белом море была зима,  и убежать арестантам было гораздо труднее, то сейчас в камеру Петра Калнышевского спустилось лишь трое стражников.
Монах с трудом открыл ржавый замок и тяжелые двери. Когда он заглянул вовнутрь, то ужаснулся, увидев внешний вид атамана.

Перед ним сидел глубокий старец, обросший длинными седыми волосами, с кандалами на босых ногах. Две большие крысы безбоязненно хозяйничали у миски с остатками пищи.
Увидев такое, монах в испуге перекрестился и криками:
- Кыш! Кыш! Пошли прочь отсюда! - Стал прогонять крыс.
Видя это, атаман улыбнулся и сказал: - Не бойся Иван, это мои друзья! Одну зовут Екатерина, а вторую величают Григорий Потемкин-Нечеса. Они развлекают меня.
На что монах Иван ответил: - Его Преосвященство позволил вам помолиться в церкви!
Выходите!..

Если бы кто из его казаков увидел атамана в этот момент, он конечно бы не узнал былого батька. Перед ним стоял заросший босой старик, в рваном кафтане и кандалами на ногах.
Выйдя из камеры, атаман впервые после столь долгого заточения в подземелье поднялся наверх и ступил на каменные плиты монастырского двора. Оглядываясь по сторонам, он видел кругом каменные своды, железные решетки, кованые тяжелые двери, холодные каменные плиты по которым ступали его босые ноги. Темное серое небо нависало над монастырем.

               

                Фото. Тюремный двор Соловецкого монастыря.

Атаман, видя все это, улыбаясь, спросил:
- А что солдаты, трудно отсюда убежать?
На что караульной Матвеев ответил:
- А ты попробуй! Мы тебя здесь уже, который год стережем, а ты еще пока не утёк.
Второй караульной Михайлов, смеясь, добавил:
- Отсюда не убежишь!
- Однако по слухам все же бегут и отсюда заключенные?
На что старший ответил:
- Бежали глупцы, только недалеко. Поэтому никому не советую бежать, особенно зимой.
- Да, зима здесь суровая!  - согласился атаман.

Воздух во дворе монастыря по сравнению с воздухом в его камере был замечательным, им он не мог надышаться.
Войдя в церковь, они остановились у входа. Здесь атаман перекрестился и произнес слова молитвы:
«Господь Иисус, я верю, что Ты Сын Божий. Я осознаю себя грешным и верю, что Ты умер на кресте за мои грехи. Прошу Тебя, прости мне мои грехи и войди в мою жизнь, стань моим Господом и Спасителем. Я хочу начать новую жизнь, посвященную Тебе!».
Он осмотрел убранство храма.
               

                Фото. Алтарь в Соловецком монастыре.

Внутри храма все разительно отличалось от его мрачного подземелья. Все выглядело благочестиво, ярко и небесно празднично.
Лики святых в золоченых рамах, освещенные  многочисленными свечами, блестели, светились позолотой.
Надо заметить, что атаман, арестанты и монахи находясь в ужасных условиях содержания в Соловецком монастыре, в этот прекрасный день как-то духовно преображались. В храме они как бы чувствовали, что на земле есть Бог, а с ним воцаряется мир, рай и покой. Огромная духовная чистота праздника была всесторонней, такого атаман не испытывала давно, видимо с раннего детства, когда он праздновал Рождество в кругу семьи и колядовал с ребятами в родном селе.
В храме ощущалось среди верующих возвышенное чувство единства, братства и любви! Все как бы чувствовали, что Бог среди них, и слышит их молитвы.

               

                Рис. Богослужение в церкви.

В толпе рядом с ним оказался сосед «колодник» Григорий Спичинский, которого обвиняли « в клевете, необоснованных доносах и неправдивых разглагольствованиях...». Он был когда-то архимандритом и этим все сказано.
Надо сказать, что хотя арестантам  запрещалось переговариваться между собой, но в этот день монахи и стражники закрывали на это глаза.
Спичинский знал все тонкости богослужения, обращаясь к атаману, о котором много слышал через «монастырские стукалки - выручалки», он спросил:
- Ну как живете - можете, брат мой во Христе?
- Так вот, по милости Божьей только и живу!
- Э-э, брат, пора бы уже и по воле Божьей жить!
- Пора бы, пора! И только грехи не пускают, - ответил атаман.
- Ну, что брат мой, желаю тебе  доброго здоровья и долгих лет жизни.
- Спасибо, на добром слове! Желаю и тебе того же!
Надо сказать, что радость общения у заключенных была взаимная, давно они не общались, не говорили, чисто по-человечески между собой.
- Как вам служба, нравится? - Спросил у атамана бывший священник, а ныне «колодочник» Григорий.
- Очень даже! Конечно, у нас в Сечи было несколько по-другому, но в целом хорошая служба! Как будто я на свет вместе с Иисусом родился!
- Каетесь за грехи!
- Прежде всего, я здесь верую и исповедую. И верю, и надеюсь, что Бог слышит нас.
- Господи Иисусе, помилуй меня! - Заключенные стали все вместе креститься и молиться .
Увидев среди святых лик Святого Николая, атаман обрадовался, ему захотелось приложиться к лику святого.
- Интересно нас пустят приложиться к святым? - Спросил он Григория. - Мне бы хотелось приложиться к иконе Святого Николая!
- Наверное, нет! Там место для более достойных!
- Жаль! - Вздохнул атаман.
- А почему именно к Святому Николаю? - Спросил он атамана.
- Дело в том, что среди нас запорожских казаков Святой Николай всегда был одним из самых популярных святых. Икону Святого Николая мы брали в свои военные походы, как своеобразный талисман. Святой Николай наш покровитель, он всегда способствовал успеху казаков в походах на басурман, с ним мы всегда возвращались домой с победой и богатой добычей.
В мирные дни со Святым Николаем у нас на родине взрослые, и дети часто связывали добрые надежды на получение богатых даров и подарков.
- Петр Иванович, вы, что ждете подарки от Святого Николая сегодня? - Улыбаясь, спросил бывший священник.
- Веришь или нет, но то, что я попал на Рождество Христово в храм божий, для меня и есть лучший подарок. Как записано в святом учении  «Всегда радуйтесь... » ( 1Фесс.5 : 16). Я и радуюсь.
- Да! Сколько людей считали себя одинокими только потому, что не заметили Бога рядом. Надеюсь, мы с вами не одиноки!
- Нет, конечно, Бог с нами!
- Да, с нами!
- Но, к сожалению, не все люди верят в Бога, даже в этом храме (атаман заметил офицера, который часто, ради забавы, подбрасывал ему тараканов в похлебку), но Бог определенно верит в человека. Смотришь на иного мерзавца (они обменялись взглядами) и думаешь: надо поистине быть Богом, чтобы терпеть таких и такое!
- В том, что мерзавцы с Богом не в ладах, не Бог виноват.
- И то, правда! - Согласился с этим атаман .
В церкви началось богослужение, и они замолчали.

В Рождественскую ночь, в Соловецком монастыре, сам Владыка возглавил служение Божественной Литургии. Его Преосвященству сослужили: ключарь собора, иерей и диакон.
Во время богослужения было объявлено Рождественское послание Владыки пастве епархии.
По окончании Литургии было совершено «славление» перед иконой Рождества Христова. После чего Владыка обратился с приветственным словом, а хор монастыря порадовал всех праздничными песнями Во славу Христа.
Они выполнили Рождественский кондак «Дева днесь...».
                ***
С Рождеством Христовым мы Вас поздравляем!
Счастья и здоровья, блага всем желаем,
Святости, чтобы было в меру у вас всего,
Радости, удачи, а  плохого - ничего!
                ***
Христос рождается - славьте!
Христос с небес - встречайте!
Христос на земле – подносите!

Пой Господу вся земля,
С весельем пойте, люди,
И радуйтесь: все все -
Господь  переселился!..

В хорошем, милостивом настроении атаман возвращался в свою полутемную, сырую камеру.
Он был под впечатлением сбывшегося чуда, ему удалось вознести молитву в храме самому Господу Богу Иисусу Христу.
И как он надеялся, Бог его услышал, принял его молитву...

                * * *
Справка.
Находясь в православном монастыре, Петр Калнышевский, естественно  исповедовался и причащался. На праздники на Пасху, Преображение и Рождество, его иногда выводили из кельи, вероятно для участия в православных праздниках и торжественном обеде в одной из палат Успенского трапезного собора.
 Во время одного такого случая его видели поморские рыбаки на входе в Трапезную палату; пред ними он предстал в таком виде: "Росту средняго, старый видом, седастые волосы и волос обсекся; видно, что много сидел. Борода не долга, белая…
Говорил он не так чисто, как по-русски"; был одет в китайчатый синий сюртук с оловянными пуговицами в два ряда и красный кармазин.
Поморы также были свидетелями того, как на этом ветхом старике остановил свой взгляд архимандрит, молвив: "Древний ты, землею пахнешь".
Подробное описание соловецкого быта П. Ф. Фёдорова позволяет воспроизвести то, как проходили праздники в монастыре и представить возможное участие в некоторых из них запорожского атамана. По свидетельству поморов, посещавших монастырскую трапезу, это происходило так:
"По окончании богослужения в Троицком соборе, весь сонм иноков, под предводительством самого архимандрита или старшего по нем, служащего очередного иеромонаха, шли в Успенский собор, где, прежде всего, громогласно, общим хором пели преподобное молитвословие, состоящее из нескольких молитв, и "отче наш".
Затем очередной священник благословлял пищу. Все пришедшие, соблюдая строгое местничество, рассаживались по скамьям вокруг столов, по 4 человека за каждое блюдо.
Самый главный стол стоял параллельно иконостасу; вокруг него размещались все высокопоставленные священники.
- Это так называемый иеромонашеский стол, за ним стоял  диаконский и т. д.
Когда все усаживались за столы, старший из священнослужителей звонил в колокольчик, висящий перед образами на иконостасе.  И из дверей, ведущих в келарскую,  появлялись мальчики с блюдами пищи.
В то же время при общем молчании с высокой кафедры раздавалось… чтение из Четьи Минеи святого настоящего дня.
Каждая следующая перемена пищи возвещается старшим из присутствующих посредством удара в колокол.
По окончании обеда все пели  торжественное "Благодарим тя", и в заключение очередной священник читал особое молитвословие…"

                ***
Так прошли первые тяжелые пять лет со дня заключения атамана в каменный мешок  Соловецкого монастыря.
Сидя в одиночной камере без вестей с родины, атамана часто мучили угрызения совести, что не все он сделал, чтобы предотвратить разрушение Сечи. Конечно, он боялся, нет, не за себя боялся, а за десятки, сотни тысяч таких же казаков и их семьи, захваченные в плен войсками кровожадной загребущей императрицы.
Кто, как не атаман Коша может еще позаботиться о них?
Императрица - нет, и не подумает об этом! Эта властная стерва только о себе, о своем величии думает. Ей, видимо, наплевать на все подвластные народы империи.
Власть страшная, жестокая штука. Повия- императрица дорвался к власти, и не потерпит двоевластие.
Скоро она и «светлейшего», этого Темкина - Потемкина  «нахрен» пошлет.
Неужели этот смоленский валенок, как последний шут не понимает, что она им просто манипулирует, использует для укрепления своей личной власти, своего величия  и своей похотливой распущенности.
Ей повии мужики нужны только для двух целей: «едрить и царствовать».
Конечно, отдай на всеобщей Раде приказ казакам атаковать войска генерала Текеллия, повторилась «Петровская» кровавая расправа над пленными казаками и их родными во всех хуторах, селах, зимовках Коша.
Погибли бы десятки тысяч, если не сотни, ни в чем не повинных женщин, детей и стариков, не говоря уже о казаках.
Атаман понимал, что этим своим болезненным, выстраданным, неординарным решением о сдаче Сечи на милость этой проклятой лисицы, он хотел, прежде всего, спасти цвет казачества и не допустить кровавой бойни между братьями славянами.
Не зря накануне этой трагедии пресвятая Богородица приходила к нему во сне и просила не смотря ни на что, не допустить этой братоубийственной сечи .
Это был бы большой грех, который бы камнем висел у него на душе всю жизнь.
И атаман с архимандритом Сечи не допустили этой кровавой войны между казаками и москалями. Он не взял этот тяжкий грех на свою душу. Хотя шанс у казаков был, они могли, как прежде турка разгромить войска Текеллия, или, по крайней мере, прорвать оцепление и уйти с куренями за Дунай.
Атаман не мог официально дать добро на уход куреней за кордон, но неофициально он благословил тех, кто, минуя москалей, захотел уйти за Дунай.
Так сделали в ту памятную ночь тысячи казаков под руководством куренного атаман Андрея Ляха. Они взяли с собой святую Казацкое икону Покрова и на своих чайках пошли за Дунай строить новую Сечь.
Чуть позже суше пошли за Дунай и казаки куренного атаман Бешмета.
Он, как атаман Коша, не мог с ними пойти за Дунай, это бы послужило поводом для репрессивных мер со стороны злопамятной немки.
Кроме этих куреней, небольшими отрядами прорывались через заградительные кордоны москалей казаки из других куреней и паланок.
Кобзари, певцы, народные сказители, блуждая по базарам, в хуторах и селах, пели о свободе, братстве и призвали на милость царскую не уповать. Об этом поется в такой казацкой песни:

«С бандурой старец шел издалека,
Кобзарь - певец, переживший века,
Он шел туда, где народу полно было,
Людям поведать про зло и добро.

Была поводырем с ним молодая,
Девушка красивая и золотая,
В рубашке вышитой красным крестом,
С венком ромашек над высоким лбом.

С бандурой звонкой певец слепой,
Пел людям песни как молодой,
Воспевал он в песнях свободы дух,
Хулил царей, князей  хапуг.

Кобзарь пел им о любви и братстве -
Они дороже, чем все богатство,
С врагами биться призывал,
На милость вражью  не уповал,

Пощады побежденным, братья, нет:
- Такой был слепого - кобзаря ответ.
Погибнуть лучше, чем рабами быть,
Пришлым палачам и повии служить!

              ***
Кобзарь дал мудрый казакам совет:
- Дороже Родины ничего нет!

И казаки бежали на Кубань и Дунай. Об этом пели люди в окруженных русскими войсками селах и хуторах:

« Бегите, славны Запорожцы:
Хоть коньми,  хоть  пешими...»

Много народных песен звучало в унисон, где пелось:

«Идет шум, гомон по дубраве,
Туман поле покрывает,
Мать сына с хаты выгоняет:
- Иди, сынку, прочь от меня!

- Гей, не хочу родная мама!
- Прочь от меня, непослушный,
Пусть тебя орда втянет.

- Меня, мама, орда знает,
В чистом поле объезжает.
Орда добре меня знает,
В чистом поле объезжает,
В чисто поле убегает!

- Иди, сынку, прочь от меня!
- Гей, не хочу родная мама!
- Прочь от меня, непослушный,
Пусть тебя москаль обманет.

- Меня, мама, москаль знает,
Свою рожу отвертает!
Меня, добре, москаль знает,
Хитрую  рожу отвертает...
Хитрую  рожу воротит! 

- Иди, сынку, прочь от меня!
- Гей, не хочу родная мама!
- Прочь от меня, непослушный,
Пусть тебя шляхта заманит.

- Меня, мама, шляхта знает,
Пивом - медом угощает.
Хорошо меня шляхта знает,
Пивом - медом угощает,
Пивом - медом угощает!

- Иди, сынку, прочь от меня!
- Гей, не хочу родная мама!
- Прочь от меня, непослушный,
Пусть тебя турок втянет.

- Меня, мама, турок знает,
Серебром - златом наделяет.
Добре турок меня знает,
Серебром - златом наделяет,
Серебром - златом наделяет!

Эх,  пойду, что мне делать, мамо,
На лимане буду жить,
И врагов там буду бить,
По старинке буду жить,
На царицу нож точить!

- Зачем, сынок, такое дело,
Ляг, омою твои раны...
- Меня, мама, дождь умоет,
Буйные ветры чуб обсушат,
Оселедец  расчешут...»

После всех этих воспоминаний, нахлынули на атамана черные мысли о родных и близких, которых так жестоко наградила злой рок в лице российской императрицы. У казаков, в связи с этим, родилась гумозна (юморная) песня, в которой были такие слова:

 - Как невесту - москалей мы любим,
 Вспоминает при этом и  «ядрёну мать!..»

Атаман не знал, где его родные сейчас, но догадаться было не трудно, тяжелая им досталась доля, все хозяйство атамана было описано и разграблено москалями.
Им бедным не осталось ничего из большого атаманского хозяйства.
 - Пойди, скитаются бедные по Краине, уже чужой, не милой, - так думал атаман о своих родных.
Праведный брат Калнышевского Семен - священник Николаевской церкви, тоже вынужден был покинуть стены родной ему церкви и уйти за Дунай вместе с другими казаками, которые образовали там новую Сечь.
Где его брат Афанасий - казак Смелянской сотни (он принадлежал  к старшинам сотни и его подпись под переписным реестром 1767 г. стояла рядом с сотником) , атаману тоже было известно.
                ***
На Днепре и Дунае росло недовольство политикой императрицы, в связи с этим она обсудила со своим хахалем Потемкином вопрос, как быть, чтобы это противостояние не переросло в бунт, войну казаков на юге против ее империи.
В этой связи в комнату-будуар императрицы, как себе домой,  ввалился её одноглазый фаворит, «милюшечка»  -  Григорий Потемкин.
Они сначала как всегда занялись любовью, а потом некоторыми государственными делами, совмещая приятное с полезным.
Когда они перешли к государственным делам, Екатерина  спросила своего миленького едрита - фаворита:
- Гришенька! Что ты думаешь на счет казаков, они там бунтуют на краю нашей империи?
- Это можно было предвидеть, что казаки, которые бежали за границу и построили там новую Задунайскую  Сечь станут мощной преградой между турками и нами. Эти запорожцы опасны тем, что хорошо знают не только местность, но и наши вооруженные силы, где и сколько наших войск находится, какие генералы их возглавляют, смышленые они или солдафоны.
- Ну и какие у тебя на этот счет предложения?
- Надо из казаков, которые остались у нас в Запорожье, составить на южных границах России пикинерские полки.
- Хорошо, подготовь мой Манифест, я его подпишу .
- Заметано, ласточка моя !

Таким образом, Потемкин пытался сделать из казаков  пикинеров, но они не захотели служить в российских военных частях, они стремились сохранить свои казацкие привилегии и образ жизни.
                * * *
Справка.
31 октября 1776 г. князь Потемкин подал императрице доклад о том, что после разрушения Запорожской Сечи южная граница России осталась беззащитной. И для того, чтобы ее защитить, он советовал составить на южных границах России: 9 гусарских полков, 6 пикинерских и 2 полка запорожских казаков, тех которые еще не сбежали за кордон и остались в Запорожье.
Императрица Екатерина II дала на это согласие и запорожских казаков начали силой брать в пикинеры, причем отрезали им чубы-оселедцы, отбирали национальную одежду и всячески над ними, их традициями издевались.
Понятно, что этим князь Потемкин с императрицей еще сильнее возмутил запорожских казаков против русских военных порядков, заставив бежать за Буг даже тех, которые уже жили в селах и хуторах Запорожья.
Казаки новой Задунайской Сечи стали мощной преградой между турками и москалями.
 Попытки преодолеть эту границу с помощью силы для москалей заканчивались плачевно, их нещадно били запорожцы.
Мы не станем описывать эти столкновения и баталии, по моральным причинам.
Надо сказать, что в этих военных операциях с обеих сторон пленных не брали...
Увидев, что силой с запорожскими казаками ничего нельзя поделать, князь Потемкин с императрицей начал зазывать их обратно с Буга и с Дуная обещая различные привилегии .
5 мая 1779 г., по его совету, императрица Екатерина II издала Манифест, который приглашал запорожских казаков безопасно вернуться в родной край. В нем императрица обещала дать каждому из них землю и службу с российскими чинами и рангами.
Однако ни этот Манифест, ни другой от 27 апреля 1780 г. никого из запорожских казаков не вернул назад, поскольку по рассказам казаков, бежавших с родины, они хорошо знали, что на Запорожье, на их исконных землях, губернаторы, чиновники и другие правительственные лица делали совсем не то, что было написано в Манифесте . Со стороны местных властей был обычный грабеж и закабаление казаков.
                ***
Сам атаман Петр Калнышевский был в Соловках еще в худшем положении, чтобы вы, уважаемые друзья, поняли это, приведем «зековскую» статистику.
Вы спросите, разве существует такая статистика?
Так, существует!
Среди заключенных (зеков) без всяких преувеличений  есть своя жесткая правдивая тюремная статистика. Зеки считали, что год, проведенный в Соловецком монастыре, можно смело приравнять к трем годам ссылки в Сибирь.
А тюремная жизнь в Сибири, как вы сами понимаете, далеко не сахар, она несопоставима с жизнью на свободе, в Европейской части России.
Условия в Соловках были такие, что не каждый заключенный проживет там с десяток лет, а Петр Калнышевский пробыл там двадцать пять.
Вот и считайте: - выходит семьдесят пять лет тюрьмы в Сибири!
Даже такой простой подсчет говорит о том, что Петр Калнышевский был мощной казацкой закалки человек, который не пасует перед любыми трудностями.
Где, в какой стране, в какой литературе описан такой многолетний жизненный подвиг, жизнь длиной в четверть века вопреки всему и самой смерти в  одиночной камере, который совершил Петр Калнышевский?
Даже судьба известного литературного героя графа Монтекристо, заключенного в замок Ильф - меркнет перед этим мощным, феноменальным человеком, которого до сих пор не знал мир, и имя ему - Петр Калнышевский, последний выборный атаман свободной Запорожской Сечи.
                ***
Соловки видели за время своего существования множество разных людей, знатных и не знатных, богатых и бедных, умных и круглых идиотов.
От одних - нормального человека может тошнить.
Другие - могут вызвать у вас жалость.
Третьи - могут вызвать сочувствие, и даже уважение.
Таким заключенным в Соловках, которой вызвал сочувствие и уважение, был старый атаман Запорожского войска Петр Калнышевский.
Среди сидящих в Соловках были интеллигентные талантливые люди, пострадавшие от произвола сильных мира сего. Немало было просто невинных людей, попавших сюда по доносу завистников или злых людей.

Сторожа-наблюдатели в Соловках тоже были самые разные. Среди них были люди с звериным нутром. Из таких надзирателей так и пёрло наружу человеконенавистничество, грубость и жестокость. Причем дело не в контингенте заключенных, с которыми им приходилось общаться, а в чисто животном элементарном бездушии, бессердечии, прижизненной недоразвитости.  Если можно так выразиться «недочеловека с духовным пороком ДНК и сердца».
Хотя случались и нормальные люди, которые насколько это возможно по-человечески обращались с заключенными монастыря.
В общем, говоря о Соловках, то этот тюремный монастырь (как и позже советский «СТОН»)  своими каменными стенами не просто стонал и кричал, а вопил, благим матом, кричал ужасными страданиями многих заключенных, посаженных сюда императором и императрицей, и другими держимордами.
 О масштабах этого «крика» и тогда и сейчас люди не знают, не ведают, а порой и знать не хотят.
Атаман, как и любой заключенный, сидевший здесь, любил жизнь. Впрочем, каждый человек дорожит свободой. Но заключенному Петру Калнышевскому казалось, что за решеткой любой заключенный любит, ценит, дорожит ею, более чем на воле.
Одно из невеселых вопросов атамана, было:
 - И за что мне такое наказание преподнесли Небеса?
Голод, вечно присутствует в таких «исправительных учреждениях» -  это не самая страшная пытка для заключенного в камеру человека. Босоногое голодное детство Петра, приучило его ко всему, он привык довольствоваться малым, что Бог послал.
Более опасные для здоровья и жизни атамана были сырость и холод.
Попробуйте заснуть в сыром холодном помещении, это у вас не получится, холод не позволит вам нормально спать.
Атамана спасал от холода постоянное движение, зарядка, упражнения для рук и ног.
Он умудрился не простудить легкие, хотя, время от времени выбивался из сил, изможденный вынужденной бессонницей. Вот тут невольно сверлили его мозг различные дьявольские вопросы, например, о ценности бытия и человеческой жизни.
Атамана в эти тяжелые минуты спасали мысли:
 - О Боге, семье, друзьях, товарищах...
Эти мысли были для него как спасательный круг.
Стремление жить, во что бы то ни стало, пережить тех, которые тебя сюда посадили, было для него ориентиром - своеобразной Полярной звездой.
- Слава и хвала Господу, - говорил он себе, - за безграничное милосердие, любовь и терпение ко мне, недостойному и грешному рабу божьему...

Здесь, друзья-товарищи, невольно приходят сами по себе такие стихотворные строки:
«Не говори, что нет спасения,
Что ты в темнице занемог...»

Безвыходных положений не бывает, выход есть всегда, даже с самого тяжелого положения.
Вам,  как бы свыше, приходит  простой глубокомысленный ответ:
«Чем ночь темней, тем звезды ярче,
Чем глубже боль, тем ближе Бог...»

Как известно на свободе, в Сечи, атаман много времени уделял запорожским школам, поставлял детей учебниками и книгами, за свою долгую жизнь сам прочитал много умных книжек.
Атаман, сидя в одиночке, вспоминал высказывания старых философов, пророков и святых отцов, засевших в голове после прочтения этих книг. Он находил таким способом хорошие умственные «зацепки» за необходимость продлевать жизнь и в нынешних каторжных условиях.
Атаман учился у известных пророков и монахов отшельников терпению и еще раз терпению.
Петр Калнышевский для себя заметил, что одиночество - это безграничный простор для выбора себе воображаемого собеседника. И в этой связи он понял, что вряд ли найдешь себе лучшего собеседника, чем Бог.  Вторым собеседником лучше выбрать самого себя.
В таком случае можно радоваться собственной власти над самим собой, над своими мыслями и снами.
Почитай Бога с самого себя, ведь каждый человек - это божественное чудо природы, созданное в божьем мире в едином неповторимом экземпляре. Люби Бога, братьев и сестер, как себя самого. Это и есть человеческий бесценный дар. А как полюбить ближнего, если не любишь себя?
У него хватало духу думать о своем возможном предстоящем освобождении, думать, мечтать снова и снова: о воле, свободе, семье, о товарищах по Кошу.
Говоря высоким поэтическим словом:
«Атаман знал одной лишь думы власть,
Он жажду жизнь оседлал навек ... »

Это давало силы ему выдерживать нечеловеческие условия жизни в одиночной камере Соловецкого монастыря.
Однако после такого длительного десятилетнего тюремного заключения, он стал серьезно опасаться болезней тела и души, в Соловках свирепствовали у заключенных туберкулез и различные психические  расстройства.  В частности  у него начались слуховые галлюцинации, и ухудшалось зрение.
Атаман, чтобы совсем не ослепнуть читал (по памяти) «Молитву от расстройства глазного»:
 «Прошу силу Господню  дорогу дать мне, угодную  Богу, к исцелению телесного недуга моего. Дай Господь мне возможность остановить процессы нарушения зрения моего. На глаза мои Свет Неба пусть прольется и очистит восприятие чудесное, данное мне от рождения, и краски мира радовать будут меня, и я с Небесным светом найду видение ясное, и пройдет страх, ибо Господь, спасая,  ведет меня. Аминь! ».

Надежда, как уже мы говорили, пусть призрачная на освобождение живет у каждого заключенного, жила она и в глубине сердца атамана. Порой он думал над тем, что означает свобода для человека. Неужели для каждого сидящего здесь заключенного, так много значить один маленький, тонюсенький лучик солнца, и даже не лучик, а зайчик света отраженный от окна, кусочек зеленой лужайки, озерца с осокой и лягушкой - квакушкой?
Почему об этом мечтает любой заключенный, а тем более он мечтает о свидании с любимой женщиной?
Почему он часто видит все это во сне?
                ***

               

                Рис. Подсолнухи.

Что может быть прекраснее лета?
В холодной и сырой камере, ему почему-то чаще стали сниться красочные летние, теплые, солнечные сны, что не могло его не радовать. Хотя после пробуждения это навевало некоторые неприятные мысли и чувства.
Атаману снилось лето, подсолнухи, которые своими головками всегда смотрели на юг, тянулись к Солнцу.
Ему снилось, что он стоит на лужайке перед домом в родном селе Пустовойтовке, а вокруг звенит жаворонками, сверкает жаркое солнечное лето. Теплая вода в реке, зеленая травка на берегу, желтые одуванчики и солнце, яркое согревающее солнышко.
- Боже мой, какое удивительное лето на дворе? - Подумал атаман. - Там вдали после непродолжительного «слепого» дождичка в небе вспыхнула, переливаясь всеми цветами, радуга- дуга.
- Радуга говорят, приносит людям счастье, интересно какое счастье принесет мне эта радуга, - подумал атаман.
Во сне он зашел в дом и спросил сам себя:-  Что слишком рано началось это лето? Ему  не хочется, чтобы пришла холодная осень, а за ней зима.
Об этом ощущение хорошо поется в одной из песен, которые переиначили  современные зэки. Она называется «Сидим мы за решетками...»  и написана  на мотив известной песни;
«Сидим мы за решетками,
Сидим мы за решетками,
Свобода за решеткой не видна,
Здесь "зек" грустит по "ёлочке",
А "зек" грустит по "телочке",
Грустим по воле-волюшке, всегда.
Луна краса далекая,
И солнышко лучистое отсюда,
Нам отсюда невидны.
И, как в часы затмения,
И, как в часы затмения ждем света
И земные видим сны.

Припев:
И снится нам не холод подземелья,
Не эта гробовая тишина,
А снится нам трава, трава да с хмелем,
Зеленая, цветущая земля.

Во снах бежим отсюда мы,
Путями неизбитыми,
Пошив у Лени Зайцева костюм,
Оправдан риск и мужество,
Банкировская "курочка",
Вплывает в деловой наш разговор.
В какой-то дымке матовой,
Кабак Маруськи Лаповой,
Вечерне-ранняя зоря.
А "зек" грустит по волюшке,
И  вспоминает девушку,
Ждет сына мать, а сыновей - тюрьма.

Припев:

И снится нам не холод подземелья,
Не эта гробовая тишина,
А снится нам трава, трава да с хмелем,
Зеленая, цветущая земля.
           * * *

Однако когда атаман проснулся, зеленой цветущей солнечной земли не было.
Всё выглядело  по-другому, его окружало не солнечное лето, а тьма, сырая прохладная камера, гробовая тишина подземелья и ворчащий, вечно недовольный, пустой желудок.
При всем при этом на дворе была ранняя зима, Белое море штормило, на берег накатывались холодные волны, часто берег покрывал густой холодный туман, монахи, которые жили наверху, мерзли и согревались сидя у каминов или  на кухне в трапезной, а заключенные сидели в камерах и дрожали от холода.
В этой связи неудивительно, что человек во сне, находясь в таких экстремальных условиях, часто видит не холодные, а именно теплые сны. Суть этого явления в том, что атаман родился под солнцем и жил на юге под согревающим его теплом. Это отложилось в его подсознании давно и надолго.
Почти каждый человек, родившийся на юге, хочет продолжать жить под южным солнышком, а не здесь в сыром и мрачном подземелье, на далеком от родины Севере.
                ***
Следует сказать, что, несмотря на запреты, каменные стены и железные решетки, некоторая информация просачивалась к заключенным. Кто ее и как проносил, им было неизвестно, но она поступала сюда, в эту закрытую обитель зла.
Все равно при таком жестком режиме изобретательные узники находили способы, чтобы пообщаться друг с другом, проявляя при этом удивительные изобретательские способности.
Они перестукивались через стены.
Для общения идут в дело кружки или  чашки. Тот, кто говорил, прикладывал кружку дном к стене и громко кричал в кружку, тесно прижав к ней лицо. Узник в соседней камере, прикладывал кружку открытой стороной к стене, и, приложив ухо к днищу кружки, слушал, что сосед кричит ему.
Жажда общения в тюрьме очень велика. Заключенные или их родственники умудрялись, подкупив местные стражу, жителей или бедных монахов, вести переписку.
Например, как известно (это выяснилось на допросах в Соловках ) колодник М. Непеин вел переписку с семьей с помощью одного местного, который часто съезжал на берег. Но колодник Калнышевский переписываться не мог никак, его не выпускали из камеры.
Стражники, в случае выявления у кого-то из ссыльных «зловредных тетрадей» или писем, виновного наказывали, а записки уничтожали.
Тех неугомонных заключенных и монахов, которые «болтали лишнее» или пытались жаловаться на свою судьбу, наказывали простым, но неприятным способом, засовывая им кляп в рот.
Однажды «тюремные колотушки» сообщил, что ненароком бежал из каземата «секретный колодник» поручик Михаил Попескул. Однако он вскоре был пойман и посажен по приказу архимандрита Иеронима в «земляную яму» под Успенским крыльцом.
От такой собачьей жизни, хотелось убежать и атаману, хоть к черту на кулички .
С отчаяния у него созрел план побега.
Однажды один из персональных сторожей  атамана солдат Василий Нестюков заболел.  Его напарник Иван Матвеев, дежуривший с ним,  видя такое дело,  на некоторое время  оставил пост, чтобы сопровождать больного солдата в лазарет. Этим и воспользовался атаман.
Выломав кусочек железа, он раздвинул решетку и сумел самодельной отмычкой открыть замок двери и таким образом попасть в подземный коридор.
Калнышевский осторожно попытался подняться на верхние этажи подземелья, но был замечен стражей.
Атаман взял одного из них в заложники. Однако второй стражник успел подать сигнал тревоги, и все усилия его были тщетны.
Атаман мог бы проткнуть заложнику горло железной заточкой и постараться убежать, но он этого не сделал. Он не настолько был кровожадный, чтобы погубить невинную душу. До верхних этажей тюрьмы ему не дали добраться поднятые по тревоги стражники.
Побег атамана был неудачным, не все получилось, как он предполагал.
Потом его долго били, бросили обратно в камеру умирать, но железный организм атамана вновь показал чудеса, он поправился и остался живой.
Оправившись, он страдал от мысли: зачем он не повесился здесь в камере?
Зачем опять так жить?
Неужели в нем живучая такая сила в желании жить?
Неужели так трудно преодолеть эту силу?
Зачем ему жить?
Жить, чтобы здесь как таракан существовать?

Одного существования всегда было ему мало. Атаман всегда хотел и стремился к лучшему, светлому, радостному. По крайней мере, он мог бы злиться на свою глупость, которая довела его до Соловецкого монастыря. Он мог бы убежать с куренями за Дунай и создать на приграничной территории новую Сечь. Там он мог бы быть свободным.
Атаман в думах тысячу раз готов был отдать все, свою жизнь без остатка, за надежду, пусть даже призрачную надежду, что потомки оценят его решение сдать без кровопролития родную Сечь.
Оценивая прожитую жизнь, спрашивая себя атаман временами не находил должного ответа на все поставленные вопросы.
Впрочем, наверное, так бывает почти у каждого человека на земле.
А ответ этот был довольно прост: раз дарована человеку жизнь Богом на земле, то он должен жить по-божески, неся каждый свой крест!
Впрочем, атаман, сидя в одиночной камере в мыслях чувствовал себя свободным человеком, он мог думать, обдумывать все прежние свои поступки и, анализируя их, считал, что делал часто правильно, по-божески, по-человечески.
Самоубийц Небо не принимает, таких слабаков по христианским обычаям даже не хоронят...

Так прошли долгие десять лет, с тех пор как свободолюбивый атаман был заключен подземелье Соловецкого монастыря. Он был похож на зубра, загнанного в клетку.
Атаман как зубр оброс, его было не узнать, одежда на нем была вся в дырах и пропахла тюремными устойчивыми запахами. Какие страшные муки, унижения и страдания не перенес он здесь - это только ему самому и Богу известно!


==============================================

    Остросюжетные и юмористические книги, сборники стихов АркПоля можно заказать в Канаде - Welcome to Lulu  !  https://www.lulu.com/    Questions About Placing a Bulk Order? 
Call 919-447-3244  через Интернет: 

 


1.Сборник любовной лирики -
2.Поэзия космоса -
3.Роман "Кошевой атаман" -
4.Роман "Воскрешение" -
5.Повесть "Исполины" - 
6.Сборник юмористических рассказов -
7.Новейший Завет -
8.Книга стихов  "СТРАНА ПОЭТОВ":

9.Повесть "ПАДЕНИЕ БЕЛОГО  ДОМА":