Любые вещи превратятся в хлам.
И мы не исключение, Рам пам пам!
Арестовывают, как правило, на рассвете.
Заря сияет на востоке и золотые гряды облаков ожидают солнца.
Ясное небо, утренняя свежесть, роса, ветерок и пение птиц наполняют сны младенческой веселостью.
С берегов реки доносится запах отцветающего шиповника и листьев ивы. С альпийских лугов веет ромашкою и медуницей. С полей пахнет укропом, из озер — теплой водой, а из гостиничной пекарни доносится запах только что испеченного хлеба...
* * *
Пользуясь официальной терминологией, камера следственного изолятора, где я оказался перед допросом была маломестной.
Камера была тесной настолько, что напоминала землянку времен первой мировой войны.
Необходимый атрибут с уютным названием «шконка» был заменен палатями. На земляных палатях лежала груда арестантских одеял. На грязных одеялах сидело серо-фиолетовое чмо, которое курило и плакало, плакало и курило.
Остановить разрушительный процесс было некому. Камеру по щиколотку заливали соленые, как море слезы. Воздух в камере был пропитан едким табачным дымом, который был густым до той степени, что топор, окажись поблизости, можно было не повесить, но вонзить.
Горемыке в убедительной форме было предложено прекратить истерику и распространение токсичных веществ.
Клубы сигаретного дыма рассеялись, и существо оказалось трактористом совхоза "Сучье вымя", похитившем ступичный дифференциал из Черновицкого автопарка. Дифференциал был реализован на колхозном рынке. Деньги были пропиты. Безвозвратно.
Истеричному трактористу, в связи с регулярностью подобных мероприятий - от запоя к запою, - грозило семь лет с конфискацией имущества.
Но посдеднее обстоятельство не сильно отягощало душу расхитителя соц имущества
ввиду полного отсутствия не столько самого имущества, сколько малейших предпосылок его возникновения.
По внешнему виду тракториста было заметно, что он несчастен и нищ, хотя и не догадывался об этом.
- Слыхал, - обратился я к сокамернику, - о необоснованном риске, именуемом иногда тупостью?
- Угу, нисколько не обидевшись и даже повеселев - ответил тот.
- Тогда не лучше ли вместо тайного расхичения чужой собственности, заниматься открытым накоплением своей. Что ты за ржавую "железяку" на том рынке выручил, рваный рупь?
- Во-первых - нержавеющую. А во-вторых: десять таких "железяк" - это "чирИк", -
ответил, оказавшийся способным к арифметическим вычислениям и логическому мышлению тракторист, - В-третьих, ступица в сборе - эьо уже верный стольник, а десять ступиц - косарь. А за такое бабло в наших краях можно такое замутить...
- Что же не замутил!?
Теперь тракторист смотрит на меня с тем же самым выражением, с каким я только что смотрел на него: - Шобы фсё отмели?!
Да уж, теперь и я сижу в камере, размышляя о том, как бы так прожить на этом свете, чтобы не омрачать ничью жизнь.
Меня ведут на допрос.
Гладко выбритый следователь бьет каучуковым кулаком в грудь.
Стул опрокидывается. Следователь поднимает меня вместе со стулом с кафельного пола и бьет снова туда же.
Эта гнида старательно отрабатывает удары. Бьёт в грудь и в голову, попеременно, приговаривая: – Колысь, фрыш, колысь бисовская харя, куда гроши ховал.
Мне, одуревшему от ударов, уже кажется, что от меня требуют калоши.
— Да-да, куды-ть, твою, калоши ховал! — подтверждает мою догадку, сопровождаемый гулкими толчками, голос.
В голове под влиянием хуков, крюков и апперкотов образовывается холодная туманность, из которой — одна за другой — вылетают серебрящиеся планеты. Первой вылетает звезда по имени Солнце, за ней остальные планеты Солнечной системы.
Обратив внимание на то, как туманность формируется в Млечный путь, я шепчу:
— Что же ты меня, сука, метелишь, как цуцика... какие калоши... зачем…калоши?
— А, те, что ты выслал на прошлой неделе! Мы их уже съели, и ждем, не дождемся, когда ты пришлешь к нашему ужину дюжину новых калош! - издевательски отвечат голос следователя откуда то из сверху.
«Мама Алёше купила калоши, - вспоминаю я, - Калоши настоящие, красивые, блестящие... чёрным гранатовым, суки-а-бле...ском. Ну до чего же у этих людей странные и болезненные пристрастия...»
— Ладно, - говорю, - Окей, будут тебе калоши. На рассвете вышлю.
Следователь хищнически улыбается.
У него крупные зубы, лошадиная челюсть и смуглое лицо. Этот мудак похож на бендеровца, глотнувшего упоительный ветер Чуйской Долины. Он доволен результатом своей работы.
Теперь "Попки" уводят меня к черному пластмассовому телефону с металлическим диском. Главный показывает палец: "Минута – не больше!"
Каждая секунда - бесконечность зверя.
Я верчу потрескавшийся телефонный диск и слышу в трубке голос влиятельного (на тот момент) родственника, умершего через тридцать лет в полном одиночестве и забвении.
Однако сегодня, сейчас, буквально через мнуту после этого звонка:
"И вся королевская конница, вся королевская...эх, б-ть!"