(Рассказы старого моряка)
Утреннее солнце сияет в твоих глазах
Ты где-то далеко-далеко
И я мечтаю сжать тебя в своих объятьях»
Be Gees “How deep is your love?”
Во времена моей молодости простому советскому человеку попасть за границу было практически невозможно. Именно это чувство ограниченности мирового пространства и привело меня в высшее инженерно-морское училище – корабли торгового флота всё-таки посещали заграничные порты, так что шанс вырваться за кордон был.
Уже после первого года обучения нас, курсантов, отправляли летом проходить практику на торговые суда каботажного плавания в качестве матросов и даже платили неплохую зарплату. Однако попасть в «загранку» было не просто.
Этой чести удостаивались только самые положительные из нас. Для этого требовалось сдать не ниже чем на четыре балла все экзамены и не иметь взысканий по службе.
Стремление вырваться в большой и свободный мир заставило меня отчаянно штудировать учебники. Труды не пропали даром, и все преграды удалось преодолеть. Так я попал в число сорока лучших курсантов, отправлявшихся в заграничный вояж на борту учебно-производственного судна «Профессор Северский».
Этот корабль, водоизмещением 19 тысяч тонн принадлежал училищу и отличался от обыкновенных торговых судов тем, что на нём были дополнительно оборудованы учебный штурманский мостик, классы, и жилые кубрики для курсантов. Так же, как и на всех торговых судах, здесь имелись грузовые трюмы, что позволяло работать и учиться, одновременно.
В общем, после соблюдения всех формальностей, в начале января 1973 года «Профессор» с курсантами судоводительского факультета на борту, вышел в открытое море, взяв курс на юг. Почему в январе? Да потому, что в это время в Австралии – лето, когда нет муссонных дождей. Там ведь всё наоборот.
Настроение у курсантов было сказочное. Современной молодёжи не понять, чем для нас тогда была заграница. В период тотальных запретов, посещение капиталистического государства было вполне сравнимо с полётом Армстронга на Луну.
Мы уже ярко чувствовали отсталость социализма и рвались в будущее.
Да иначе и быть не могло – социализм превращался в парадокс, о чём можно было судить в первую очередь по качеству наших товаров народного потребления, которые смешили не только цивилизованный мир, но и нас самих.
По пути в Мельбурн время тянулось бесконечно – даже красоты тропических широт не ослабляли наше нетерпение попасть в Австралию. Хотя посмотреть было на что – пронзительно синяя водная гладь океана, пылающие рассветы и огромные южные звёзды по ночам, стайки летающих рыбок под кильватером, встречи с дельфинами, китами… Всё это переполняло душу яркими ощущениями, но впереди ждала удивительная страна – Австралия и нам хотелось быстрее оказаться там. Перед Индонезией мы попали в приличный шторм – болтало ровно три дня, но как только вошли в середину архипелага, океан мгновенно успокоился. Шла последняя неделя плавания.
Мне повезло – в день прибытия в Мельбурн, по графику была моя вахта на мостике. Стоя за румпелем, я слышал, как штурман, заглядывая на экран радара, докладывал капитану: - Осталось 30 миль!... Осталось 20 миль!… Осталось 10 миль!
Я напряжённо вглядывался вдаль, и вдруг увидел желтоватые верхушки холмов.
- Земля! – закричал я.
Мы ещё не менее двух часов шли вдоль берега, а затем повернули в залив. Темнело, поэтому наш капитан заходить в порт в это время не рискнул, и бросил якоря на рейде. Перед нами, в лучах заходящего солнца лежал красивейший мегаполис. Каждый из курсантов в душе ликовал – мечты исполнились!
Не прошло и тридцати минут, как к борту судна подошёл катер, с которого на палубу поднялись представители портовой власти и какой-то крупный молодой парень с камерой, висящей на ремне, через плечо. У него была явно не европейская внешность – кучерявые чёрные волосы, смуглая, почти коричневая кожа и чёрные глаза.
Представители ушли в каюту капитана, а парень, в сопровождении дежурного, поднялся на штурманский мостик, где я всё ещё нес свою вахту.
- Это мельбурнский тележурналист, он готовит новости для вечерней программы, хочет поснимать штурманский мостик и курсантов – объяснил дежурный.
Тележурналист подошёл ко мне и что-то быстро заговорил по-английски. Хотя я интенсивно изучал этот язык в училище, но ничего абсолютно не понял. Я тогда ещё не знал, что австралийское произношение значительно отличается от классического европейского, которому учат в ВУЗах.
Журналист, раздражённый моим не понимаем, подошёл к радару, потрогал регуляторы и повторил несколько раз: - Turn, turn!
И тут до меня дошло – да он же говорит английское слово «turn» - «покрути»!
Я встал у радара и начал позировать, вращая ручки настроек. Парень закивал головой, поднял камеру и стал снимать. После съёмок, в ожидании, когда катер пойдёт назад, в порт, мы с журналистом уже общались во всю - постепенно я приноровился и начал понимать австралийскую речь. Журналист сообщил, что сюжет по телевиденью выйдет через полтора часа, а такое внимание к приходу «Ющенко» вызвано тем, что это первое советское судно, которое пришло в Австралию за последние 23 года.
Проводив телерепортёра я бросился в кают-компанию, где уже настроив телевизор, на местную волну сидели у экрана почти все наши курсанты. Через час начали показывать местные новости. Сначала о чём-то быстро заговорил диктор, а затем на экране появилось знакомое всем нам лицо. Присмотревшись, мы ахнули: - Да это же Мик Джаггер – солист Роллингов!!!
Тут же голос за кадром произнёс: - The Rolling Stones in Australia! - и зазвучали аккорды знаменитой «Satisfaction».
Курсанты сидели изумлённые – Роллинги - здесь, рядом!
Сразу после окончания первого сюжета на экране возникло наше судно. После общего вида показали меня, стоящего на мостике и крутящего ручки радара. Это длилось, наверное, не более пяти секунд, но все сокурсники весело загалдели.
Так я первый изо всех наших ребят попал под объектив австралийской прессы.
На следующий день буксир оттащил нашего «Профессора» в порт, к причалам, называемым Эпплтон док, где мы пришвартовались и, наконец, спустились по трапу на желанную австралийскую землю.
Мельбурн превзошёл все ожидания – модерн, старинная архитектура, музыка, чистота, шикарные автомобили, старинный трамвайчик, сверкающие витрины …
Казалось, что всё это происходит во сне. Было ощущение какой-то нереальности, чуда. Когда я с другом шёл по центральной улице Svenson street у обочины тротуара остановился широченный Форд, из которого вышел высокий и стройный мужчина.
- Are you russian? – спросил он
Я уже немного адаптировался к языку, сразу понял вопрос и ответил, как нас учили на уроках английского: – Yes, we are!
Выяснилось, что незнакомец - местный бизнесмен, уважает русских, как бывших союзников по второй мировой войне и поэтому хочет оказать нам услугу, покатав по городу. В первую очередь Стив, как звали нового знакомого, показал нам мельбурнский Луна-парк, затем привёз в Политехнический музей, потом в зоопарк. Завершилась наша прогулка визитом в католический собор. Там специально для советских курсантов органист исполнил «Токкату» Баха. Это было потрясающе – никто из нас ещё не слышал орган.
Однажды на борт «Северского» поднялось пятеро молодых австралийских ребят и девушка. Что бы привлечь к себе их внимание мы организовали на корме импровизированный концерт – играли на гитарах в основном «Beatles». Гости этому поразились, так как были уверены, что советские люди ничего не знают о современной музыке.
Вскоре выяснилось, что лидер этой компании - сын русских эмигрантов Билл Марков. Хотя мы и не понимали полностью, о чём он говорит со своими друзьями, но чувствовали в его речи при обращении к товарищам повелительную интонацию с хорошей долей юмора. Австралийцы то и дело улыбались или даже просто хохотали после его замечаний.
Девушку звали Вероника, она была родной сестрою Билла и подружкой огромного по величине парня по имени Дэйв. Билл и Вероника хоть и плохо, но всё же говорили по-русски – этому их научили родители. Мы так же не владели английским в совершенстве, поэтому наше общение шло на двух языках – вторым мы дополняли то, что не могли сказать первым. Остальных ребят – Майкла и Джона, я помню смутно, они как-то не выделялись на общем фоне. Так началась эта история.
Обычно компания Билла приезжала к концу рабочего дня, вызывала к трапу кого-нибудь из нашего кубрика и мы проводили их к себе. Расположившись за столом, австралийцы доставали из пакетов банки крепкого пива, (баночного пива в СССР тогда не было) и наше общение начиналось.
.В один из вечеров, когда мы с австралийскими друзьями, как обычно, сидели у нас в кубрике, ко мне обратилась Вероника.
- Проводи меня на воздух! – попросила меня – Что-то душно стало.
Мы вышли с ней на корму. Темнело. В чёрной глади Эпплтон дока качались на волнах огромные южные звёзды, а с соседнего теплохода доносилась музыка. Пели чудные голоса «Be Gees» - звучала их культовая вещь «How deep is your love?» («Как глубока твоя любовь?»)
Неожиданно Вероника повернулась и положила голову на моё плечо.
- Мне хорошо с тобой, – сказала она по-русски и подняла ко мне своё лицо. Губы наши оказались почти рядом.
Я был ошарашен, так как подобного развития событий не ожидал.
- Ты же девушка Дэйва, зачем тебе я?
- Мне хорошо с тобой, - повторила она настойчиво. Мы поцеловались, а потом продолжили это множество раз.
Через полчаса, когда по открытой связи прозвучало: «Просим всех гостей покинуть борт нашего судна!» наши губы слились в последнем долгом-долгом поцелуе, и я пошёл провожать её к трапу.
- Wait for me tomorrow! (Жди меня завтра) – сказала она на прощанье.
С этого дня наши встречи стали проходить ежедневно - Вероника приходила к семи часам вечера, и мы гуляли с ней по причалам Эпплтон дока, стараясь найти самые скрытые от глаз посторонних людей уголки. В распоряжении у нас было всего два часа, так как вечерняя поверка начиналась в 21 ноль – ноль и к этому времени я должен быть на борту.
Вскоре мы нашли уединённое место – сразу за портовой маленькой кафешкой стояла пара лавочек, где было достаточно темно. Из бара доносилась музыка. В те времена на пике своей славы находилась австралийская группа “Be Gees” и их вещи в Мельбурне крутили через каждые пять минут. Это, действительно хорошая музыка, и мы с Вероникой полюбили их песни всей душой. Особенно нам нравилась “How Deep …» Там все слова и мелодия соответствовали нашему влюблённому состоянию и точно передавали чувство радости любви, смешанное с болью от предстоящего расставания.
Так длилось около двух недель. Но, увы, всё когда-нибудь кончается - вскоре нам объявили, что «Профессор» через четыре дня выходит в море. Когда я сказал об этом Веронике, она долго сидела без движения, а потом предложила: - Stay in Australia with me! (Оставайся в Австралии со мной)
Сейчас я с удовольствием принял бы её предложение, но тогда, во времена «железного занавеса», решиться на это было не просто. Я прекрасно понимал, что своим бегством поставлю под удар всю родню. И отца и мать, и сестру будут считать косвенными виновниками моего преступления, и жизнь их превратится в сущий ад. Пострадают и мои учителя, а особенно наставники на теплоходе. Нет, такое количество людей я подвести не мог.
Вероника, убедившись, что я не останусь немного поплакала, а потом спросила:
- А что ты оставишь мне на память о себе?
Я растерялся, а затем вспомнил, что провёз с собой небольшую контрабанду – маленькую беличью шкурку хорошей выделки. Других ценных вещей у меня не было.
- У меня есть подарок для тебя! – заверил её я.
- Какой?
- Маленькая белка.
- Что такое «белка»?
Я объяснил. Она долго смеялась, а потом стала серьёзной и отрицательно, покачав головой, сказала:
- Белка мне не нужна, мне нужна настоящая память.
- Но, у меня ничего больше нет!
- Есть!
- Что?
Она помолчала, а затем сказала:
- Подари мне ребёнка. Это будет хорошая память!
- Какого ребёнка?
- Я – русская и хочу ребёнка от русского, от тебя!
Всю ночь я не спал, сидел на корме и курил, а утром подошёл к боцману, который представлял замполиту списки курсантов на увольнение в город и отдал ему все свои австралийские покупки. Среди них было два новых, не распечатанных виниловых диска – “Slade” и “Abbey road” . По тем временам в СССР это стоило примерно 500 рублей. Тогда как средний оклад был в пределах двух сотен.
Боцман сразу дал добро и обещал отпускать меня в город каждый оставшийся до отплытия день. Однако по одному в увольнение тогда ходить не разрешали, и пришлось выпрашивать вместе с собой ещё и моего товарища – Мишку Горбунова.
Так начались наши короткие встречи. Каждый день, в половину второго к трапу на своём «Форде» подъезжала Вероника и везла нас к себе домой, где кормила ужином, а потом я с ней уединялся в её комнате. Мой товарищ оставался в холле - смотрел телевизор и беседовал с родителями.
В эти три дня нашей короткой совместной жизни мы были по-настоящему счастливы. Появилось чувство какой-то общности. Я легко читал её мысли, а она мои. Я чувствовал то же, что и она. Тревога и боль от предстоящего расставания постоянно передавались мне из её души. Я, как мог, успокаивал её, и она делала вид, что верит моим сказкам о нашем счастливом будущем. На самом деле на её ресницах постоянно появлялись прозрачные капельки. Вскоре настал и самый страшный для меня и Вероники день – день, когда моё судно отправлялось во Владивосток.
Провожать нас пришло человек сто австралийцев – наши курсанты успели подружиться со многими местными ребятами. Провожающие толпились на причале у трапа, а в стороне от всех стояла моя Вероника и смотрела вверх, на борт, откуда на неё смотрел и я.
Через полчаса громадный корпус судна стал медленно отваливать от пирса – мы выходили в море. Дёрнулась под ногами палуба – это заработали мощные двигатели теплохода. Вероника не удержалась и заплакала. Что бы подбодрить её я крикнул с борта фразу из нашей любимой с ней песни: - How deep is your love?!
Она уронила на причал носовой платок и улыбнулась, потом помахала мне ладонью и в ответ крикнула сквозь слёзы: - My love is deep, deep!
Вот и всё. Через час наш теплоход уже качался на океанских просторах. Больше мы с Вероникой никогда не встречались. Переписываться в то, советское время, с жителями капиталистических стран было запрещено, так что осталась ли от меня память в Австралии я не ведаю. Может быть, и ходит сегодня по Мельбурну человек похожий на меня – кто его знает? Дай то Бог! Но каждый год, в день святого Валентина я включаю “How deep is your love?” Эта музыка на какие-то мгновения возвращает в то счастливое и неповторимое прошлое. А может быть надо было остаться в Австралии?