Мы изнашиваем сердца, как изнашиваем одежду. Нам кажется, что сердце оно такое – безотказное. Молчит, работает и работает круглосуточно, бывает, молотит там внутри, если эмоции зашкаливают. Но бывает и так, что сердце обессилено замирает, хотя, время еще жить да жить. И чего ему не работается – не живётся?..
Моё сердце не дает покоя лишь мне. Оно всё еще в надежде, что однажды я напишу нечто такое, что в корне изменит отношение многих людей к своим сердцам. Что сердца начнут замечать и уважать, ценить, любить… своевременно.
Смогу ли я хоть чем-то кому-то помочь? Сердце утвердительно выстукивает: да-да… да-да… Но как? Пришло время поделиться с миром историей Михаэля? Да-да…
Ладно! Мой друг Михаэль вот уже несколько лет живет с чужим сердцем… Как раз сегодня я наткнулась на его письма. И как наяву увидела пред собой сильную мужскую спину с поседевшим хвостом длинных волос на желтой выцветшей от жаркого израильского солнца футболке. Рядом верный поводырь – пёс. Михаэль… сильный мужчина с кротким сердцем женщины.
Буквы наскакивают друг на друга. Мне передается дрожание его рук и волнение. Но что, что хочет донести до меня сердце? Я подумаю об этом потом, уже после того, как заново прочту пять писем, что напомнили о нём, о Михаэле.
***
Приветствую тебя, мой друг, Лея! Итак, попробую описать мою историю. Заранее прошу прощения, за сумбур или отступления, так как некоторые моменты тяжело вспоминать.
Начну с предыстории. Жил я вместе с отцом. Он был уже старенький, восьмидесяти пяти лет, с болезнями и ранами времен войны. Я, несмотря на то, что у него была сиделка, всего себя отдавал ему. Когда-то он пожертвовал личным счастьем ради меня, и я считал, что не вправе отплатить ему неблагодарностью. В общем, на себя я махнул рукой. Никакой личной жизни, друзей, вечеринок, поездок в отпуск и так далее и тому подобное. Даже к врачам я обращался тогда, когда было уже невмоготу. Постоянно боялся оставить его одного. А уж если собирался выйти к друзьям, то только после двадцати двух – двадцати трех, когда он уходил спать. Вот так мы и жили.
В один из вечеров, я отправился на корпоративную вечеринку. Когда ужин закончился, друзья подвезли меня почти до дома. Выйдя из машины, закурил и направился к дому. Сделал несколько шагов и ощутил сильное жжение в груди. Покрылся потом, тошнота – налицо все симптомы инфаркта. Кое-как дотащился до ближайшей скамейки. Конечно, я мог бы сразу вызвать амбуланс, ведь сотовый всегда со мной, но в голове была лишь одна мысль: А как же отец, он ведь один?
Я решил-таки добраться домой, а уж потом подумать, как быть дальше. Пройти расстояние в сто метров мне удалось за полтора часа и, в буквальном смысле, на четвереньках. Из дома вызвал «скорую». До сих пор, у меня перед глазами сгорбленная фигура отца, со слезами на глазах. Понимаешь, Лея, меня не покидает чувство вины - если б не моя болезнь, он вероятно ещё бы пожил.
А дальше всё, как в кино. Меня на каталке бегом, минуя приемный покой, доставили в операционную. Помню, как дежурный кардиохирург сказал: Ждать бригаду не буду, начну сам. Как только меня переложили на операционный стол, я отключился. Оказалось, был кардиогенный шок, а затем - клиническая смерть. Очнулся в реанимации, распятый на койке, весь в проводах и приборах. Все, что я запомнил за время своего небытия - это длинный-предлинный коридор и очень яркий, почти белый свет. По обе стороны коридора располагалось множество закрытых дверей. Еще помню, звучала тихая, спокойная музыка. Как мне объяснили потом верующие люди, то, что всё было закрыто, так потому, что моё время пока не истекло.
Лея! Прости меня, но я не могу продолжать. Воспоминания выбили меня из колеи. Мне надо прийти в себя. Еще раз извини. Крепко обнимаю…
***
Здравствуй, мой добрый друг! Лея, извини за долгое молчание.
Итак, я очнулся после наркоза, не до конца понимая, что же со мной произошло. А через десять дней меня из реанимации перевели в палату. Но врачи сказали, что необходима еще одна операция: моё сердце нуждалось в замене митрального клапана.
И вот тут начинается целая цепочка событий, объяснить которую я, Лея, не могу до сих пор. Один из тех врачей, кто меня лечил, сказал дословно следующее: «Ни в коем случае не соглашайтесь на операцию у нас в больнице. Мы не для того вас вытащили, чтобы снова потерять».
Почему он сказал это? Я для него - никто, один из сотен больных... Но единственный близкий мне человек, моя сестра Соня, начала поиски другой клиники и другого кардиохирурга. Одни не хотели её слушать, другие отвечали уклончиво. Как вдруг, один из врачей, просмотрев диск, записанный во время ангиопластики, ответил Соне, что сможет мне помочь. Но окончательно поможет мне, по его словам, лишь пересадка донорского сердца.
На такой шаг я не решался, и, тем не менее, сестра настояла чтобы меня перевезли в тот медицинский центр, где практикует замечательный специалист и человек - доктор Тувия Бен-Галь - мой спаситель и, как я говорю теперь - второй отец. Первый дал мне жизнь и воспитал, а доктор вернул меня с того света. Вот это уже второе звено в цепочке событий.
Мест в кардиологии не было, и меня временно поместили в отделение терапии. В то время шли новогодние каникулы и в клинике работали лишь дежурные врачи. Мое состояние стремительно ухудшалось. Я уже не мог передвигаться, жил почти все время с кислородной маской, перестал реагировать на окружающих. В один из вечеров, думал тогда, что он последний, Лея, я открыл глаза и, как в тумане, увидел доктора Бен-Галь.
Он, как оказалось, решил проведать меня и ради этого пришел из дома в клинику. Увидев мое плачевное состояние, тут же поставил всех по стойке «смирно» и через четверть часа меня перевезли в кардиореанимацию. К утру следующего дня я осознал, что до сих пор жив. Вот тебе, Лея, еще одно звено.
Дорогая моя, на сегодня всё. Если что-то не так - скажи. Обнимаю. Михаэль
***
Лея, здравствуй! Как твои дела? Надеюсь, что все в порядке. Так что? Продолжим? Постепенно начал приходить в себя. Из кардиореанимации меня перевели в обычную палату, стал ходить, читать. Но всё делал словно на автоматике, как робот. Апатия была полная. Единственное, что меня тревожило - так это чувство вины перед отцом и мысль о том, как он будет жить без меня. Вопрос о выписке из клиники вообще не рассматривался врачами. Без постоянных внутривенных уколов и капельниц я не мог обходиться ни дня: сердце практически не работало самостоятельно. Знаешь, восемьдесят процентов сердечной мышцы уже было атрофировано. В общем, больничная палата заменила мне родной дом, а медицинский персонал стал моей семьей. Не знаю почему, но все относились ко мне с необычайной любовью и теплотой. Согласие на пересадку сердца я не давал, так как не мог представить, что такое вообще возможно. Да и обыкновенный страх играл немаловажную роль. Веришь, мне нечего было терять, но я боялся. И врачи делали всё возможное, чтобы хоть как-то продлить мое существование.
В один из дней, в мою палату поселили нового больного. К постоянной смене соседей я уже привык и не обращал на них особого внимания. Но этот больной по имени Рами также нуждался в пересадке сердца. Свое согласие он дал пять лет назад и, представляешь, совершенно по этому поводу не комплексовал. Наоборот! Оптимист до кончиков волос, полон энергии, бодр духом! Мы с ним подружились и дружим до сих пор, несмотря на то, что он коренной израильтянин, что у нас разные ментальности и разные взгляды на многие вещи. Знакомство и дружба с Рами, долгие беседы с ним во много определили мою дальнейшую судьбу. К этому времени, а минуло уже полгода моего больничного времени, мне сделали несколько центуров со стендами и вживили кардиостимулятор. Однако, несмотря на все усилия врачей, моё состояние не улучшалось. Однажды ведущий врач сказал мне прямо, глаза в глаза: Вы можете доживать оставшееся время на больничной койке, нам неизвестно, сколько его у вас, может год, может, всего неделя… либо решайтесь на пересадку сердца. Я не стал медлить и дал согласие на операцию. Вот так я попал в лист ожидания.
Моя дорогая Лея, ты позволяешь мне мысленно пройти весь путь от того кем я был и кем, в конце концов, стал. Я не хотел оглядываться в прошлое, но сейчас понимаю, что должен был однажды это сделать, чтобы иметь будущее. Осталось не так много воспоминаний, но и для них, нужно собирать силы и волю в кулак. Как буду готов, дам знать продолжением моего рассказа. Твой друг Михаэль
***
А сейчас, мой друг Лея, продолжу.
Дать согласие на операцию не означало, что она состоится завтра или, возможно, послезавтра. Сначала мне предстояло пройти тысячу и одну проверку, сдать столько же анализов по множеству параметров. За это время мои телефонные разговоры с отцом становились все реже и реже. С моей стороны сказывалась полная апатия и безразличие к жизни. Отец не звонил мне. Сестра отвечала, что он не хочет расстраивать меня и расстраиваться сам. А на самом деле к тому времени он стал совсем плох и, также как я, лежал в больнице. И лишь когда его подключили к аппаратам жизнеобеспечения, мне сказали правду.
Под мою ответственность, меня отпустили из больницы на короткое время, чтобы попрощаться с отцом. Он был без сознания, но, по всей видимости, почувствовал мое присутствие, так как я заметил, что дрогнули его веки и мышцы на лице. А ночью я проснулся, хотя сном моё состояние дремы можно было назвать весьма условно, как будто, что-то почувствовал. И через полчаса, действительно, телефонный звонок с печальной вестью.
Похороны, а затем семидневный траур (по еврейскому обычаю близкие родственники умершего семь дней чтят его память, сидя на полу и молясь), здоровья мне не прибавили. Вернулся в больницу. С потерей отца стимул продолжать жизнь, исчез. Но время врачует и, постепенно, разговаривая с Рами, с сестрой, с доктором Бен-Галь, я стал вновь обретать веру в благополучный исход. И вот тут, Лея, стало происходить такое, от чего действительно можно сойти с ума... Слушая новости по радио или телевидению о дорожно-транспортных происшествиях или терактах, а у нас они практически каждый день, я стал радоваться чьей-то смерти! Ура, есть донор! Есть очередной донор!
Почему, Лея? Почему? Я - обыкновенный человек, без психических отклонений от нормы, и как это я мог радоваться, созерцая чью-то смерть. Фильм ужасов какой-то. Надежда, от которой волосы дыбом! Так продолжалось до конца апреля.
Я пугаю тебя, мой друг? Но не хочу, не хочу приукрашивать правду.
***
Шла суббота. Для меня суббота в больнице была самым ненавистным днем. Почему? К концу недели отделение пустело: кого можно из больных, тех выписывали. Врачей не было, по субботам работали лишь дежурные, впрочем, сейчас, также. И никаких процедур, кроме самых необходимых. Конечно, и в будни веселья мало, но в субботу вид пустых палат и коридоров, навевал такую тоску, что хотелось выть по-волчьи.
В последнюю апрельскую субботу было мне особенно тяжело. В этот день исполнилось двадцать шесть лет, как умерла мама. Так что, Лея, можешь себе представить, каково было мое состояние. Днем приехали проведать друзья. Помню, я не хотел с ними общаться, и не мог дождаться, когда они уедут. Да, вообще, тот день тянулся особенно долго. Около шести вечера зашла дежурный врач. Зачем-то взяла кровь на анализ, хотя… утром уже кровь брали. Особого значения я этому не придал. Взяли и ладно. Но медицинская сестра поделилась со мной конфиденциальной информацией, оказывается, звонил из дома мой доктор и попросил сделать анализ незамедлительно. Лея, даже это меня не насторожило. Прошел, может быть, час. Снова заглянула в палату дежурный врач и, я услышал, что сегодня вечером, с большой вероятностью, может быть… ОПЕРАЦИЯ.
Лея! Сказать, что я впал в ступор, не могу. Самообладание не потерял. Спокойно собрал свои вещи, позвонил сестре, даже умудрился вызвать техника, чтобы отключил телевизор. Но вокруг меня творилось что-то невообразимое - воцарились всеобщая радость и ликование, словно произошло нечто знаменательное, неимоверно значимое для всех! Каждый старался поддержать и поздравить меня. Я же был безучастен.
Наконец, меня привезли в операционную и переложили на стол. Анестезиологи начали колдовать. Рядом постоянно кто-то находился и разговаривал со мной. Позже я узнал, что это делалось для того, чтобы отвлечь меня от ненужных мыслей. Так продолжалось два часа. Ждали когда доставят донорское сердце и проверят его еще и еще раз.
В полночь подошел главный хирург:
- Михаэль, анахну матхилим. Аль тидаг вэ бэацлаха!
Лея, это на иврите, а по-русски: Михаэль, мы начинаем. Не переживай и успехов тебе! Я успел сосчитать лишь до семи, как наркоз сделал что нужно. В шесть утра операция успешно закончилась.
Лея! Пока, я с тобой…
***
Спустя год я спросила Михаэля.
- Почему у тебя длинные волосы?
Он улыбнулся. Как оказалось, в тот вечер, перед операцией, он дал обещание доктору Бен-Галь… Если всё закончится успешно, то и у него, у Михаэля, со временем появится своя коса. Чья коса сегодня длиннее, мой друг?..
- Сердце не разделить на двоих. Чтоб оно обосновалось в новом месте, кто-то обязательно должен умереть. Что за сердце в твоей груди? Ты знаешь?
- Знаю, - ответил Михаэль. – Молодая женщина, двадцати шести лет, умерла от передозировки наркотиков. Мать дала согласие на изъятие сердца дочери.
- Ты поблагодарил её за мужество?
- Да… Но ей было очень больно видеть меня.
- Неудивительно: ты жив за счёт сердца её ребёнка. Твоё новое сердце – вот всё, что осталось от той малышки, которую она зачала и выносила в себе. Михаэль, прости, но почему тебе подобрали… женское сердце?
- Оно по размеру оказалось точно таким же, как моё, но моё было неизлечимо, а это – абсолютно здоровое. К тому же, мы совпали по группе крови.
- И как тебе живётся с женским сердцем? Ты отрастил косу и научился рисовать акрилом… Твоё новое сердце… дом для одной души или оно уже пристанище для двух душ?
- Не знаю, но… я хочу жить… и любить всё, что меня окружает, всех, кто окружает меня. Иначе уже не могу. Первое время мы не очень-то ладили. Неприятия не было, но ритм нарушался несколько раз. И тем не менее, всю мою жизнь я должен принимать специальные препараты, только так можно избежать отторжения. Но что ты думаешь, Лея?
- Ничего нового, Михаэль, что могло бы тебя удивить. Каждая жизнь единственная, неповторимая. Но мы задумываемся об этом и начинаем ценить её, лишь преодолев множество испытаний, лишь побывав на границе миров. Ещё я знаю, что любовь питает сердце. Знаю, что пока в тебе она есть, твоё новое сердце и твоя жизнь вне опасности.
***
Снова вслушиваюсь в ритм сердца: да-да... И, наконец, осознаю, что оно очень хотело поделиться одной из тайн, сокрытых в нём. Оно таки достучалось, позволив мне проникнуться биением сердца чужого.
Если ничто не мешает, пожалуйста, приложите голову к груди близкого вам человека. Вслушайтесь! Два сердца бьются синхронно, они поняли друг друга с полу-удара. Ощущения при этом настолько личные, настолько глубокие, настолько неподвластные словам, как средоточие всего, что уже вместилось на отрезок жизни между Рождением и Смертью.
PS.: Иллюстрация к рассказу, о, как непредсказуема жизнь(!), - февральский подарок моего арабского друга Абдуллы.
Имя Лея - др.-еврейское. Так зовут праматерь еврейского народа.