В самый кипучий разгар застоя дали мне почитать на одну ночь «Камасутру». Петька оглядывался через каждые две минуты, и шипел – тсс! Вон хвост! Стопка рукописи завернута в «Медицинскую газету». Предупредил – если попадусь при перепечатке, дадут три года. Если судья будет – мужик. А если старая тетка да еще участница штурма Зимнего - то и всю пятерку огребу. Но ты меня не сдавай, скажи, нашел. Отпечатки моих пальцев – сотри!
Примчался я домой, в метро слегонца пролистал, не утерпел. Эх, думаю, жаль, жены дома нет. В командировку завеялась. А так бы думаю - удивил. Давай, мол, в 51 позу и ты будешь «Сип» кричать? Заправил в нашу портативную машинку «ТБМ дэ Люкс» - последний писк моды, три листа бумаги, копирку свежую. Притаранил из кладовки три бутылки самодельной «Изабеллы». И – понеслась душа в рай! Барсик поначалу рвался тоже попечатать, а потом от всевозможных премудростей приуныл. А дело уже к рассвету, и скоро на работу. Вино кончилось. А «Камасутра» - все не кончается. Да еще к концу пошли такие тексты заковыристые – голову сломаешь, это же каким акробатом нужно быть, чтобы такой каучук гнуть. И решил я схохмить. Не помню, на каком номере позы напечатал. «Когда, охватив петлей рук шею опирающегося о стену, сидя в гнезде его рук и обвив петлей бедер нижнюю часть его тела, она раскачивается, ей нужно большим пальцем правой ноги 16 раз нажать на мочку левого уха. И в этот момент его нефритовый стержень должен войти в ее йони 17 раз. Но мужчина, если он очень любит ее, должен стоять на голове». Напечатал, перечитал, и очень собой остался доволен.
Поутру побежал на встречу с приятелем, там, с предосторожностями Штирлица, передал ему рукопись и бутылку с вином – гонорар. Прошел год, Камасутра валялась за печкой, покрываясь пылью. И как -то со своим дружком Олегом Волоцким отправились мы к его знакомым девочкам – филологиням. Олежка был неженат. Моя уже две недели была в командировке. Мы тогда с Олежкой работали в пожарной охране, поэтому в новехоньком кейсе мой друг, любивший все изящное, вез две бутылки румынского вермута «Заря» и две бутылки шампанского. Это для барышень. И для него. Соломинки, мля, лимон! А я, был склонен к простоте, - так одному начальнику караула в пожарке написали в характеристике. И в рюкзаке у меня булькала литровая фляга с самогоном, лежала тщательно завернутая в газету банка маринованных грибов. И, конечно, же, был добрый шмат сала, засоленный с чесноком. Загул намечался двухдневный. С танцами. Купанием в речке Оредеж под луной. И оргией. Филологини работали в пионерском лагере вожатыми.
Как добрались, помню смутно. Потому что в электричке приложился к бимберу и салу. Хотел немножко, но стакан забыл, а бульк – в этой литровой фляге с широким горлом основательный. Олежка от самогона и сала уклонился – вонять будет.
- И – вообще! – предупредил. – Ты там – не очень! Девочки – изысканные, Вийона – в подлиннике читают. Кружевное белье, французские поцелуи. А от тебя чесноком уже прет… Не комильфа.
Олежка от своего оголтелого желания быть жантильным часто попадал впросак. Холодец в столовке рядом с факультетом журналистики называл «зельцем по – брандербургски». А однажды просил передать своей подруге, не пришедшей на свидание «моё фиаско».
На станции Сиверской мы сели в душный, пропыленный автобус и покатили к изысканным барышням. Прикатили уже в сумерках – таково было их условие. Тихонько - на цырлах проникли к ним в комнатки, которые они снимали в домике у поварихи из этого же пионерлагеря. Сразу стало понятно, что танцев с раздеванием не будет. Зато река имелась. И катила в свете кончавшихся белых ночей свои прозрачные воды, в которых тихо колебались изумрудные водоросли.
Филологини были эдакие сухонькие мышки. Глаза кислые. Видно, французская литература в подлиннике, скудное питание и подонки – пионеры не раз доводили до нервного срыва.
Выставили мы выпивку, закусон. Лимон. И сало. И тут я с горечью понял, что филологини видать, действительно были поклонницами французов. Скуповаты. Даже черняшки не приготовили.
- Финь шампань! – объявил мой друг. – С падеграсом!
- С чем, - не поняли филологини?
- С перепихоном! – пояснил я.
- Шейм он ю, - отчитал меня Олежка. – И пояснил барышням. – Вы на него внимания не обращайте, его в армии контузило…
- А, - сказала та, что постарше, - заметно!
Тогда я вместо ста грамм налил себе стакан по венцы. И – жахнул. Дурра, зато я взвод спас… Семьдесят градусов зажгли зеленый огонек. Барышни и Волоцкий пригубили.
Бутылки быстро кончались, барышни зарумянились. Я поинтересовался, где гальюн. На меня посмотрели как на дворника. Гальюн был во дворе. А на грядках у поварихи торчали сочные стрелы лука. Мне уже стало понятно, что Олежка запал на мышку помладше, а на мышку постарше был не согласен мой барсик. Он у меня такой капризный. Даже после 70 градусов.
Когда я вернулся в комнату, стараясь в коридоре ступать осторожней по скрипучим половицам, в комнате диспозиция изменилась. Олежка увлекал младшую в соседнюю комнату. А старшая нервно курила, глядя в окно. Этот сценарий я знал назубок. Да что вы себе воображаете – называется. В соседней комнате начались шорохи, Олежка томно произнес:
- У меня такое соблазнительное предложение, от которого вы не сможете отказаться.
И опять шорох. Слабое, для близира – нет, нет.
Вдруг – оглушающий грохот, звон стекла, визг младшей филологини. Басовитый, просто коровий мат проснувшейся поварихи. Мы со старшей барышней залетели в соседнюю комнату, включили свет – на полу, в груде осколков фарфоровых слоников, хрустальных фужеров валялся голый Олежка, выпучив глаза. На нем лежал узкий шкафик со страстно раскрытыми дверцами. Младшая филологиня перешла на ультразвук, завернувшись в портьеру. В комнаты уже летела повариха. Наверняка с латунным пестиком в руке. Злобно лаяли все шавки села. Дальше – все драно, как в кино. Я хватаю рюкзачок, флягу, помню, хватанул зубами за ремешок. Выбрасываю одежку друга в распахнутое окно. Сами скачем туда же. Выбиваем калитку, вырываемся на оперативный простор. Сзади крики, вопли, Содом и Гоморра.
Ночуем в стогу сена на берегу Оредежа. Над рекой стелется туман. Тихо плещется рыба. Комары уже улеглись. Горит костерок. Трясу флягой – еще есть. Эх, лучку бы сейчас. Сало осталось у филологинь. Утром они его выбросят.
- Ты кого собирался трахнуть – шкапчик или мышку? - интересуюсь у друга.
- Да иди ты, - обижается он. - Что ты понимаешь в Камасутре!