В её роду все пели. Вера Николаевна помнит бархатный баритон деда, отца матери. Он всегда был запевалой за праздничным столом, завораживал первыми же звуками пения, и все, бросив разговоры и закуски, дружно тянулись за ним, выводя мотив песни.
По рассказам матери она была активной агитбригадовкой. В послереволюционной России эта идеологическая форма процветала. Одежда и репертуар членов агитбригады соответствовали времени. Непременными аксессуарами женщин были красные бант в петлице и косынка на голове, а репертуар вроде этого:
А я молода, не ленивая была,
Не ленива, тороплива, всё догадливая.
Схвачу мешки да за ним в прыжки...
Тем самым подчёркивалась эмансипация женщины - достижение революции.
Совсем другая мать была в быту. Она с любовью пела колыбельные, русские народные песни...
Пели хорошо два брата и две сестры, племянницы. А старший брат, не имея музыкального образования, ещё и чудесно играл на аккордеоне, владел мандолиной настолько, что его, восьмиклассника, пригласили играть в струнный оркестр имени Андреева в клуб железнодорожников в городе Уфе, где жила семья.
Его гитара продолжала висеть на стене, когда он, повзрослевший и возмужавший в военном училище, ушёл на фронт в Великую Отечественную войну и потом, когда начал самостоятельную жизнь далеко от родительского дома. Она была реликвией, неприкосновенностью, обожанием в семье.
Однажды Вера Николаевна с младшей сестрёнкой сняли её со стены. Матери дома не было. Девочкам захотелось попробовать звучание струн, но, когда они, толкая друг друга, потянули за них, одна лопнула, завившись стружкой, беспомощно повисла. Рёв двух открытых ртов поднялся неимоверный.
Застав дочек в слезах, мать долго потом успокаивала их. У Веры Николаевны тогда было чувство, что они осмелились разрушить святое.
Длительное послевоенное время в доме, кроме радио в виде большой чёрной тарелки на стене, никаких информационных источников не было. В те годы радио заменяло концертные залы, театры драматический и оперный.
Вера Николаевна помнит, как мать, укладывая на ночь детей, оставляла включённым радио, чтобы послушать радиопостановку. Затаив дыхание дети жили с её героями. А темнота квартиры только усиливала наплывающие эмоции.
Днём, уча уроки, Вера Николаевна любила не только слушать, но и подпевать оперным певцам. Умело подражала Кармен и мистеру Икс, тараторила вместе с Одаркой в ответ Карасю, С Татьяной Шмыгой пела о прекрасной Одессе... При этом не испытывала неудобств в выполнении письменных школьных заданий.
Она пела в художественной самодеятельности школы. Не имея умелого художественного руководителя, сама выбирала песни, исполняла их, как могла. Любимой была "Вот мчится тройка почтовая". Пела высоко, грудью. Но до поры до времени, пока не началась ломка голоса. Она почувствовала, что петь так уже не сможет и бросила самодеятельность.
Потом кружила взрослая жизнь: университет, замужество, ребёнок, интересная творческая работа...Радио в том варианте, каким оно было, исчезло. Появились радиоприёмники, телевизоры. Оперные спектакли,или хотя бы исполнение оперной музыки,исчезли из эфира. Пришла новая манера пения. Шло забвение высокого искусства классической музыки, какой-то провал.
И вот большая часть жизни позади. Душа Веры Николаевны, освободившаяся от выполнения жизненных задач, отведённых на прожитый отрезок времени, захотела чего-то более тонкого, изысканного. Всплыла огромная тяга к пению.
И,о чудо! О счастье! судьба свела её с ансамблем классической музыки. Сердце, замирая, ждало, сможет ли снова петь, отдавая всю душу, сохранился ли голос, в силах ли держать свою партию в гармонии???
Уже первая репетиция дала ответ на все эти вопросы.
Теперь она жила вторым дыханием, забывая о возрасте и болезнях. Пение возбуждало в ней энергию, разрумянивало лицо, разглаживало морщинки. Она слышала комплименты в свой адрес и вопрос:"Как вам удалось сохранить форму?" Вера Николаевна, не задумываясь, отвечала:"Пойте!"
В пении, как бы оторвавшись от старушки-земли, она летала на крыльях. Никогда не стареющая классическая музыка была для неё эликсиром молодости.