Мне устраивают экзамен на человечность – я его не выдерживаю, мне это не говорят, но я чувствую особым органом моего подсознания, острое неудовлетворение собой, ощущение неполноценности охватывает меня, я словно морская волна, в бессилии обрушивающаяся на скалистый берег, где мне не бывать, и я разбиваюсь на тысячи мельчайших частиц – и пропадаю для самого себя, хотя несколько секунд я живу в этих тысячах «Я», а потом меня нет – есть только великий океан, рождающий раз за разом таких как я, разбивающихся о неприступную твердыню, пробный камень человеческого разума...
Это сон, он проходит и я нахожу себя в постели, в нашем маленьком домике, где мы с Кэтрин вдвоём, я и она, да призрак ушедшего от нас Нормана, который никогда уже не вернётся, и не потому, что не сможет, нет, он не хочет к нам вернуться, Норман, а Кэтрин верит, что он придёт. Я говорю: «Оттуда не возвращаются, пойми, он увидел всю нашу жизнь, всю свою дальнейшую судьбу ЗДЕСЬ, и ему нечего тут делать...» А Кэтрин отвечает: «Нет, он придёт, надо только верить – и он вернётся... Я никогда не изменю Норману, я всегда буду любить только его, я буду верна ему!..»
Тень Нормана весьма ощутима, словно нас трое в этом домике, стоящем посредине этой тихой долины, отрезанной от остального мира грядою неприступных гор, которые охраняют наш покой... Порою мне кажется, что я живу среди этих гор тысячу лет, мне иногда при-ходит на ум сравнивать себя с изгнанником, навечно приговорённым к пытке одиночеством, но потом я вспоминаю, что это мой долг, моя обязанность перед человечеством – и мне становится стыдно... Думать о личном, когда человеческий разум объединяется, как единая сила, чтобы противопоставить себя НЕИЗВЕСТНОСТИ!.. Нет, надо быть выше мелочных побуждений, ослабляющих волю и призывающих бунтовать против осмысленного, целенаправленного существования, надо быть выше личного, да и разве ВСЁ ЭТО не моё личное дело, разве не я сам поставил себя в такое положение?.. Когда это было, как это случилось, что я принял решение УЕДИНИТЬСЯ и жить от остального мира людей в полной изоляции, чтобы потом вернуться к нему, неся ему величайшее знание о природе и возможностях человека?.. Может быть, я никогда не жил среди людей, и я – робот, меня сконструировали, заполнили мой мозг памятью – и отправили выполнять это ответственное задание?.. Нет, я не думаю, чтобы это было так, я мучаюсь – а это признак человеческого, я сомневаюсь, а роботу недоступна эта часть человеческой натуры. Я бы даже сказал так: основополагающей чертой человеческого характера является сомнение в реальности и целесообразности того или иного факта, связанного с его существованием, его внутренней и внешней деятельностью...
Я скорее чувствую, чем слышу, как с бока на бок поворачивается за стеною Кэтрин, я понимаю, отчего ей не спится, она здесь мучается больше моего, она может проворочаться на постели всю ночь, но утром я увижу её, как обычно, спокойную и уравновешенную, без тени печали на лице, она будет сидеть рядом и говорить со мною всё равно о чём, лишь бы не молчать, и незаметно пройдёт завтрак, а потом каждый из нас займётся своими делами. Она иногда будет мне улыбаться, но я-то знаю, какие мрачные, невесёлые размышления одолевают её...
Сдаётся мне, что она плачет в эту минуту и горячие слёзы обжигают её лицо, она шепчет влажными губами: «Норман! Где ты, Норман!?. Приди!.. Где ты, отзовись! Я жду тебя, Норман, ты видишь, как я тебя жду!..» С её губ срываются слова любви, предназначенные призраку, столь же вещественному в этом мире, как и жизненная сила умершего... Она взывает к тому, чего нет!.. Ах, почему ушёл в НЕВЕДОМОЕ Норман, а не я?.. Если бы я оказался на месте Нормана, а он на моём, всё было бы иначе, и он и она – их души стали бы одним целым, они бы слились и слились бы их тела – и пропета была бы бессмертная песня любви, гимн вечной красоте, соната вечному, немеркнущему, не уходящему в прошлое празднику!.. Но я на своём месте... и Норман, и Кэтрин страдает от невозможности мечту воплотить в явь... Это суждено нам троим, да и не только нам троим, все люди имеют перед собой такие неосуществимые мечты, как и мечта Кэтрин, они ночами шепчут, облизывая сухие губы: «Это сбудется, это должно сбыться!.. И разве может быть иначе, когда я этого хочу!?.» И наступит утро, свет с улицы войдёт в комнату – и человек обо всём забывает, что пригрезилось ему среди ночи, и всё остаётся как и прежде, а временами что-то больно кольнёт в сердце и кровью бешено заливает мозг и сознание напоминает собой тот тонущий корабль, изо всех щелей которого бегут крысы, надеясь спастись, сознание вызывает на свет адское скопище убийственных мыслей – и они все разом гаснут, остаётся только лихорадка во всём теле, трясутся кончики пальцев, губы открывшегося в изумлении рта, подрагивают мускулы щёк, а взгляд направлен в никуда и говорит о кратком миге самого откровенного безумия...
Что это?.. Я слышу за стеной голос Кэтрин, слов разобрать не могу, но мне кажется, что она жалуется. Неужели она ночами разговаривает сама с собой?.. Я тихо встаю с кровати, подхожу к двери и прислушиваюсь, – голос Кэтрин смолкает, словно она догадалась, что я стою тут и подслушиваю. Некоторое время я не схожу с места, надеясь, что Кэтрин снова за-говорит, но моё ожидание напрасно. Тогда я возвращаюсь к постели и ложусь в неё, во мне бродят неясные, вызывающие опасение и тревогу подозрения насчёт душевного и умственного расстройства Кэтрин...
Наутро мы вдвоём, я и Кэтрин, сидим напротив за столом. Кэтрин о чём-то сосредоточенно размышляет и поддерживает разговор лишь для виду. Она смотрит в окно, иногда бросая на меня необычные, короткие, но чересчур внимательные взгляды, как бы изучая меня, пытаясь понять меня заново. Я смотрю на пряди её тёмных волос, мой взгляд останавливается на мочке её левого уха, затем идёт вдоль подбородка: я смотрю на её длинную шею и думаю о том, что когда-то Норман держал её в своих руках и осыпал её поцелуями, сколь по-мужски грубыми, столь и нежными, если попытаться проникнуть в его душу. Мне даже кажется, что это происходило на моих глазах, хотя это абсурд, я ведь только представляю, как это могло быть, но не могу знать, что было у них на деле, возможно даже, что они вели себя друг с другом совершенно иначе, чем я думаю, и тогда я ошибаюсь, ошибаюсь во многом... Неожиданно для самого себя я спрашиваю у Кэтрин:
– Ты этой ночью разговаривала сама с собой? – и не дожидаясь ответа, добавляю: – Я слышал...
– Что ты слышал? – взгляд Кэтрин обдаёт холодом.
– Твой голос...
– Что именно ты слышал?..
– Слов я не разобрал... но мне показалось...
– Что тебе показалось? – почти сурово произносит Кэтрин.
«Любимая! Чем я так провинился!?» – охота закричать мне, но я спокойно говорю:
– Я подумал, что ты немного не в себе...
– Немного?.. – в её глазах насмешка, но это на мгновение, затем опять ледяная холодность, она смотрит куда-то мимо меня и произносит равнодушным голосом: – Я говорила с Норманом и он говорил со мной...
– Я понимаю, это был сон, – начинаю я.
– Нет! – резко останавливает меня Кэтрин. – Нет, нет, нет! Тысячу раз нет!.. Неужели я не могу отличить сон от яви!.. Я услышала его голос, он меня звал – и я откликнулась!.. Мы очень хорошо слышали друг друга!..
– Я верю... но где же он был?..
– Нет, Алан, ты не можешь верить, я сама до сих пор не могу в себя прийти, мне порой кажется, что это мне приснилось, но это не был сон, запомни, мы с ним говорили, вот как мы с тобой сейчас, только его не было видно!..
– А где он был?.. – я, кажется, начинаю соображать, что это может быть правдой, Кэтрин не будет врать, другое дело, если она ошибается.
– Этого я не могу сказать, но только голос раздавался совсем рядом... Ты его слышал?..
– Нет, слышал лишь твой голос...
– Этот голос раздавался как будто изнутри меня... Я думаю, он и сейчас во мне, но только молчит...
С этими словами она встаёт и уходит, оставляя меня одного, бежать за ней, допытываться – что же такое с ней было? – бесполезно, да и глупо, она ничего больше не знает, да и не скажет кроме того, что уже сказала... О чём они с Норманом говорили?.. Я даже не спросил, да и сказала ли бы Кэтрин мне, о чём они с Норманом говорили?.. Может быть, после она расскажет мне сама, нас тут двое и ей говорить больше не с кем, кроме как со мной, если теперь не считать таинственного голоса Нормана...
Я выхожу из домика и вижу, как по пояс в густой траве Кэтрин идёт к тому месту, где стоят Ворота, под их аркой ушёл в небытие Норман, с тех пор прошло восемь месяцев – и мы не знаем, где он, что с ним, вернётся ли он когда-нибудь. Наша обязанность с Кэтрин состоит в том, чтобы следить за питанием рабочих блоков, из которых состоят Ворота, это очень сложная система, при создании которой участвовали тысячи и тысячи учёных. Это есть Ворота в Мир Иной, в области, сферы бытия настолько удалённые от нашей и непохожие на нашу, что мы и приблизительно не можем знать, что же сталось с Норманом... На его месте мог бы сейчас оказаться я, или Кэтрин, это так, мы до самого последнего момента не знали, кому предстоит идти под арку Ворот... Выпало Норману, а я так надеялся, что миссия первопроходца в НЕВЕДОМОЕ выпадет на мою долю...
Кэтрин удаляется, её голубая рубашка ещё некоторое время маячит вдали, затем исчезает, – теперь Кэтрин пройдёт ещё полтора километра и окажется в небольшой котловине, окружённой со всех сторон неприступными скалами, там посредине ровной каменной пло-щадки высятся двадцатиметровой высоты ВОРОТА, создание, на строительство которого за-трат ушло больше, чем на рождение самой грандиозной по масштабам суперсветовой раке-ты...
Опять я один, снова возвращаюсь мысленно в Город, где мои друзья, соратники по достижению общих целей, с одними я работал на Марсе, с другими боролся против эпидемии неизвестной болезни, получившей название «Симптом Угасания», дело было на Юпитере, с трепетом учился когда-то в новигаторской школе. Сеанс связи с Городом в 14.30, но я уже прикидываю в уме, с кем мне будет лучше встретиться сегодня... Пожалуй, сегодня я предпочту Дилина Пэка, мы с ним не виделись лет пять или шесть. Помню, мы как-то столкнулись с ним в Бюро по найму поселенцев на планеты, он там кого-то искал, вид у него был нездоровый, рука на перевязи, забинтована, в глазах – прощание с чем-то близким навеки, точно все его родные поумирали, он мне ещё сказал, что у них там, в космическом центре, какие-то серьёзные неполадки, двое сотрудников вообще находятся в стадии «сборки», их разнесло на куски и теперь их предстоит вернуть в «первоначальное состояние», смех да и только, после такой «сборки» выходят субъекты, которые потом во всё суют нос, точно заново родились, есть и такие, что клянут своих воскресителей... Например, взять некого Бераржи, так тот подал в суд на своих «отцов» за то, что они не смогли ему вернуть выемку на черепе, полученную им когда-то в детстве в момент падения со стула, видите ли, эта ущербность была ему дорога и вызывала в нём кучу детских воспоминаний... Если бы что-нибудь случилось со мной, я попросил бы, чтобы меня отчасти реконструировали заново, изменили бы мой внешний облик и выкинули бы из головы некоторые неприятные события, к которым мысль моя то и дело возвращается...
Я иду к Воротам, не столько из-за того, чтобы проверить, как справляются с заданным режимом контрольные указатели (я мог бы и неделю не подходить к ним, там такая надёжность, что они, по сути дела, могут выдержать любые нагрузки и перепады), сколько из-за самой Кэтрин, душевное состояние которой вызывает у меня множество сомнений, по крайней мере мне именно теперь не хотелось бы оставлять её одну... Норман, он не выходит у меня из головы... Что с ним?.. Возможно, наши Ворота – это односторонний проход в космические бездны и сколько бы мы ни посылали туда людей – ответ будет один и тот же?.. А что, если мы попросту убили Нормана, и та же участь ждёт меня?!. И молчание космического чудовища, способного поглотить самое себя без остатка, сделает нас всех его будущими заложниками?.. И все мы в плену у породившего нас материального мира – и не вырваться нам никуда, где было бы иначе, чем ЗДЕСЬ?.. И нам предстоит расшибиться в лепёшку и нас ждёт информативный кризис, когда вдруг Природа откажется выдавать нам свои тайны, и наступит всему КОНЕЦ!?. Нет, столь жуткий финал человечества я не могу принять на веру и буду прав, как были правы все, кто надеялись и верили в миссию РАЗУМА – и кто спасли его от самоуничтожения... Самоубийство – удел обезумевших, так давайте же поставим перед собой цель – надеяться и верить, чтобы превратить эти с виду зыбкие и аморфные вещи в твёрдое ЗНАНИЕ и сохранить в целости наш опыт и наш разум!..
Вот и Ворота... В лучах утреннего солнца они горят серебром и золотом, сейчас мне напоминают они вполне самостоятельное существо, которое обойдётся даже без нашей по-мощи. Но эта внешняя поза Ворот обманчива, без нас они скоро перестанут функционировать, а со временем рассыплются вовсе, осколки вымершей цивилизации... Я уверен, у РАЗУМА, стоящего на более высшей ступени развития, чем мы, эти Ворота воплощают собой всё, они – как двери дома, из которого нужен выход, чтобы выйти наружу и посмотреть, как выглядит окружающий мир, что он из себя представляет?.. Пока ещё мы робко постучали в эту дверь детской рукой – и наша попытка открыть её не увенчалась успехом, который придёт после, в период нашего возмужания... Но где же Кэтрин?..
Что это?!. Я вижу её через прозрачную стену кабины управления, где она стоит, облачённая в специальный комбинезон, предназначенный для выхода из Ворот, в иное пространство. Её стройная фигура, освещённая косым лучом солнца, таит в себе что-то печальное и что-то вместе с тем величественное... Поражённый, я остановился и в другую минуту мне пришло бы в голову подобрать к образу Кэтрин какой-нибудь веский эпитет, как подобает не-удачному воздыхателю, обладающему пылким воображением записного поэта, но вдруг мне приходит в голову, что у Кэтрин на уме безумная затея отправиться вслед за Норманом!.. Этого ни в коем случае нельзя допустить и я со всех ног бегу к Воротам и что-то кричу Кэтрин, хотя она меня не может слышать, и размахиваю руками, не помня себя от ужасного предчувствия беды...
Передо мной раскрываются двери и вот я уже в утробе напичканного человеческой мыслью металлического существа. Я бесшумно бегу по поглощающему звуки полу, в одном месте неосторожно царапаю себе руку об острый край одного из выдвинутых блоков, брызнула кровь – я не обращаю внимания, преодолеваю двери, ступеньки, этажи, и вот последняя дверь... За ней Кэтрин... Я нажимаю на кнопку – бесполезно! Я кричу, барабаня кулаками в глухую стену:
– Кэтрин! Открой немедленно!.. Что ты задумала!?. Сейчас же открой, или я!..
Неожиданно дверь уходит в стену, передо мной стоит Кэтрин, лицо её бледней, чем обычно, в руках у неё тёмный, непроницаемый стеклянный шар, который она только что сняла с головы, в уголках рта скорбные чёрточки!.. Как я её люблю в этот момент, готов её похоронить в своих объятиях и одновременно уничтожить!..
– Ты с ума сошла!!. – не своим голосом восклицаю я...
– Что случилось? – тоном невинности простодушно спрашивает меня она, нахмурив брови, непривычная тень набегает на её лицо, глаза – мрак бездны! Мне это выражение не понятно, такой я её ещё не видел. Это несколько способствует моему отрезвлению...
– Нет, позволь! Что случилось с тобой? – я хватаю её руку повыше локтя. – Неужели ты собиралась...
– Но ты же знаешь, Алан, что это невозможно... Электронный мозг не даст разрешения... У него своя программа... Вот если бы ты помог мне оказаться там, где сейчас Норман...
– Никогда!.. Что ты говоришь, Кэт, никогда!.. – я встряхиваю её и смотрю ей в глаза – и она читает в них всё, что я мог бы сказать словами, но хуже. – Ты видишь сама, почему я этого не хочу! Ты знаешь, почему я не сделаю этого!..
– Норман...
– Что Норман?.. Не надо тешить себя пустыми надеждами!..
– Он со мной говорил, ночью... и здесь, сейчас...
– Ты выдумала! Его нет, выбрось из головы!..
– Мне показалось, что он мне всё это говорил, чтобы я надела на себя это и была го-това к чему-то...
– К чему!?. К чему ты должна быть готова! И где Норман, где он сейчас, ты только по-думай, и тебе станет ясно, что это фантасмогорическая чепуха!.. Вот я с тобой рядом, ты это пойми, а что Норман! Его нет!..
– Не смей так говорить!.. – запротестовала она, она хочет освободиться от моих рук, а я привлекаю её к себе и она сдаётся, и ощущает биение моего сердца, и дыхание моё – на её шее, и наши руки вместе.
– Не отдам никому, и Норману не отдам, – слышу я шёпот и удивляюсь тому, что это мой голос, мои слова...
Сильное тело Кэтрин кажется мне слабым и податливым, я глажу её волосы, трусь щекой о её щёку – и она не возражает, значит, я ей нужен сейчас, она слабая, ей надо на кого-то опереться, а кроме нас двоих здесь никого нет...
– Норман нас видит! – шепчет Кэтрин почти с ужасом. – Он всё видит, он придёт и тогда...
– Пусть даже и так, пусть он видит! – отвечаю я, целуя открытую шею Кэтрин, в том месте, где когда-то, может быть, целовал Норман: какое мне дело до Нормана, до того, что он любил Кэтрин! Это ничего, что он любил, Кэтрин от этого не хуже, нет, я даже думаю, что мне нравится помнить о том, что они любили друг друга, это было очень давно...
Слышится шум, это к нашим ногам падает стеклянный шлём, который держала в руке Кэтрин, и наши уста соединились... А потом Кэтрин плачет, я её понимаю, она уткнулась мне в плечо и мы стоим вдвоем, и я думаю, что это когда-нибудь должно было случиться, и молчание, возникшее между нами, ещё ближе делает нас…
И с этого момента каждый из нас не по-отдельности, мы с Кэтрин вдвоём, и вот наступает ночь, в нашем домике мрак и тишина, мы преодолеваем вместе это вместилище мрака и тишины, словно взяв друг друга под руки, мы летим в космической бездне – и впереди звезда, к которой мы держим путь, ослепительным светом она встретит нас и тогда, наверное, мы помчимся с Кэтрин в бездне света и огня – туда, где нас снова ждёт тьма, и потом, оказавшись во мраке, мы снова помчимся к свету, как к нашему спасению в этих, ведущих с нами странную, загадочную игру, невообразимо удивительных и страшных мирах, и так будет вечно, взявшись за руки, мы постоянно будем стремиться от света к тьме и от тьмы к свету, рож-дённые для разума, но отданные им безумной круговерти бессмысленного движения из одной крайности в другую, вечного движения вперёд, движения, совершаемого ради движения, ибо нет у него иного смысла, сколько ни думай...
– Алан, душа Нормана переселилась в тебя!.. – слышу шёпот Кэтрин, её рука ложится мне на грудь и я понимаю физически: Кэтрин – часть меня, её душа – моя душа, в ней – я...
– Нет, это я был Норманом, – примкнув к её уху, шёпотом отвечаю я. – Когда ты любила Нормана – ты любила меня, уже тогда ты любила меня, но об этом не знала... А теперь знай...
Некоторое время мы молчим, и оба думаем об одном и том же – был ли Норман в жизни, не обманывает ли нас память, не выдумка ли он, созданная кем-то с целью усложнить наши взаимоотношения?..
– А если он вернётся? – спрашивает Кэтрин.
– Никогда, там ему хорошо, ведь он шагнул дальше нас...
– Разве это ещё говорит о том, что ему хорошо?..
– Не знаю... Знаю одно – ему трудно к нам вернуться, или невозможно, да и надо ли ему возвращаться СЮДА, чтобы помешать нашему счастью?..
– Значит, для нас он умер навсегда?.. Или жив...
– И то и другое верно...
– Мне кажется, что он тут, рядом, и слышит нас, ещё немного и он заговорит... Я боюсь, Алан...
Кэтрин действительно боится, я ощущаю это кожей тела. «Норман! – не мешай нам, говорю я мысленно, обращаясь к воображаемому сопернику. – Где бы ты ни был, кто бы ты ни был – оставь нас в покое! Видишь, нам хорошо вдвоём, мы достигли желанной гармонии!..» Я прислушиваюсь и вдруг замечаю, как изнутри меня доносится чей-то голос, можно сказать, что это мой собственный голос, однако, в нём что-то жестокое, словно бы потустороннее, а смысл доходящих до меня слов содержит в себе нечто пророческое... «Алан – маленький человек, скованный по рукам и ногам человеческими предрассудками, который не видит дальше собственного носа и не хочет замечать, что с ним происходит, – говорит внутри меня чей-то голос. – Жалкое существо, пытающееся обрести устойчивость и опору в этом шатком мире, его умственный потенциал крайне низок, ибо он тешит себя разными неосуществимыми надеждами... Если бы он знал, сколь достойна сочувствия его доля... Не обмануть ему судьбу, не будет его счастье долговечно, нельзя взять то, что принадлежит другому, и грёзы – останутся грёзами, они принадлежат ему всецело...» «Что это за мысли? – внутри противлюсь я потоку живущих во мне новых ощущений и видений. – Кто это во мне? Уж не подсовывает ли мне эти рассуждения Норман!?.» «Успокойся, – слышу я опять (или думаю так), – я не Норман и никогда им не был, как и Норман никогда не был тобой и не собирается им стать... Ублажай себя сколько хочешь, но знай, что расплата придёт, из другого мира, и понесёшь наказание такое, какое придумаешь себе сам, в соответствии с той ответственностью, которую на себя возложил...»
– Алан, он мне говорил знаешь о чём?..
– Кто? – вздрагиваю я, – о ком ты, о Нормане?..
Кэтрин будто не замечает, что голос мой неестественен и я испытываю сильное волнение…
– Он мне говорил что-то о прошлой жизни и о будущей жизни, о том, что я его вечная любовь, которая была с ним от сотворения и жила с ним, как искра, что воспламенила его душу и раскрыла ему глаза на жизнь и на самого себя... Он говорил, что мы скитались в мире долго, прежде чем нашли друг друга, и ничто нас не разлучит... Это было так трогательно... Его клятвы в любви... я не могла закрыть уши, это было жутко, я не знала, что так можно любить кого-нибудь и кто-то так способен любить!.. Я боюсь такой любви, я её не хочу! Это ужасно!.. Я хочу уцелеть хоть чуть-чуть, чтобы не всё поглотила любовь!.. А он говорил: «Не бойся, тебе будет хорошо, я помогу тебе обрести себя!..» А меня душил страх, переполняли сожаление, тоска, ужас перед неведомым!.. Я плакала, я предчувствовала гибель и мне хоте-лось, чтобы наступил день и я обо всём забыла, что он мне говорил! Но он жесток!.. Какое ему дело до нас, что мы хотим!.. Извечный эгоизм, независимо от того, на какой ступени развития находится Разум!.. Скажи мне, разве так можно!?. – Кэтрин умолкает и ждёт, что отвечу я.
– Наверное, можно, – еле слышно отзываюсь я. – Но ты не думай об этом, всё это сон, а значит, – неправда...
Мы ещё рядом, наши сердца, что бьются в унисон, хотят одного, но разум твердит другое. У меня такое ощущение, что эта ночь будет нашей первой и последней ночью...
То, что происходит дальше, парализует меня, и только сознание ещё смутно различает детали реальности... Такого я ещё никогда не видел и не знаю, что это было, но, по-моему, пространство прорвалось и зазияла огромная рваная дыра, куски материи и света вываливаются к нам и среди них я вижу лицо Нормана, нет ни рук, ни ног, ни тела, только лицо, да и то скорее угадывается каким-то шестым чувством... Я хочу приподняться в постели, но моё тело не повинуется мне... Не знаю, что бы я делал, может быть, я вместе с Кэтрин шагнул бы в образовавшееся отверстие, если бы мог. Но я был лишён возможности выбирать... Как будто это было минуту назад (я никогда не забуду этой картины), вижу я, как Кэтрин, увлекаемая какой-то удивительной, нездешней силой, проходит в эту образовавшуюся дыру, словно младенец, рождающийся на свет из материнского чрева, её тело пронизано светом, исходящим из глубин его, оно уже не принадлежность этого мира, оно где-то там, далеко, в неведомых глубинах мироздания, я смотрю, как оно переживает величайший экстаз, связанный с открытием новых сфер, иногда лицо Кэтрин обращается ко мне и она словно ищет меня взглядом и не найдёт, глаза её сияют – и она всё более растворяется в свете, окружающем её, делается всё более далёкой и недоступной... «Норман, – думаю я, – ты шагнул далеко! Разве тебе было этого мало!?. Зачем ты забрал Кэтрин!?. Разве ТАМ, где ты сейчас, ты не можешь быть счастлив по-другому, чем это доступно здесь, на Земле?!.» Я не могу крикнуть, словно не принадлежу себе, точно я приговорён к изощрённой казни... Не знаю, долго ли продолжалось исчезновение Кэтрин и затягивание прорвавшейся пространственно-временной дыры, но видение мало-помалу исчезало, я ещё воспринимал сознанием диалог двух влюблённых душ, долетающий до меня, как бессвязный поток фраз из замкнутого места, создающего эхо, сила чувств двух влюблённых ошеломляюще действовала на меня, невольного свидетеля случившегося, я, забываясь, был готов приписать чувственную информацию, долетающую до меня, своей рассудочной жизни...
Кэтрин и Норман, Норман и Кэтрин, посмеявшиеся надо мной, несчастным человеком, они где-то летят, возможно, среди далёких звёзд, или ступают по неведомой тверди, познав-ши то, что для нас всегда останется чудом!?. Кэтрин была права, когда сказала, что не хочет, чтобы её полностью поглотила Любовь, – кончики её пальцев ещё не совсем исчезли и я бросаюсь к ним и начинаю их целовать... Но чувствует ли Кэтрин ТАМ, где она находится в этот миг, прикосновение моих губ, помнит ли она, что есть я?..
2 июня 1982 г.