рассказ получил золото на фестивале "Русский Stil" (Германия)
Сильна и горяча кровь предков. Короток век матадора...
Серхио не сразу понял, что бык оказался сзади. Тяжело развернувшись, огромная разгорячённая туша остановилась, выпуская пар из ноздрей и заставив его повернуться к солнцу лицом. Беспощадный лимонный свет ослепил глаза, преображаясь в голове Серхио сначала в один, а потом и в два черных с сияющим ободком пятна. Матадор уже не видел ничего - ни зрителей, ни помощников-тореро, стоящих у борта арены и готовых в любой момент подбежать с плащами-мулетами и отвлечь смерть, ни Лурдес, свою невесту, комкающую в руке белый платок и отчаянно шептавшую молитву. Он лишь каким-то неведомым чувством, словно бы крался на ощупь по знакомому маршруту, интуитивно угадывал, сколько сантиметров отделяют его от угольно-чёрной морды и двух направленных на него рогов.
Огромный миурский бык, из особой породы торо-браво, самой сильной и свирепой, дьявол, рождённый для боя и только для него, коему пришёл сейчас час, пригнул голову почти к земле, касаясь рогами песка, затем вывернул её набок, вскинул к загривку, издав неистовый рёв, и вновь бросился на Серхио.
Матадор взмахнул лиловой мулетой, повернулся в красивейшем движении, которое испанцы называют “вероникой”, и выгнулся пластично и грациозно, будто тонкая ветвь оливы, поджав ягодицы и высоко подняв руки. Шла третья терция мадридской корриды Гойеска, выступать на которой было признаком верха славы и успеха. Третья терция – последняя, она должна принести одному из них смерть.
Он был единственным левшой из всех современных выступающих матадоров. Учил его и выводил на первые бои-новильяды тоже левша, знаменитый Пако Эстурьос. Для быка разницы нет, какой рукой тореро забирает у него жизнь, но есть разница для человека – какие жизненно важные органы задевает рог во время неудачной атаки. К левшам смерть приходит чаще. Андалусиец Серхио Молино, прозванный Эль Чико, знал это и наслаждался игрой, из которой неизменно выходил победителем.
Матадор обернул шпагу в мулету и низко наклонил плащ, неспешно проведя им полукруг по песку. Ему показалось странным, что бык теперь находился в тени, но сам он видел только его размытый образ, будто бы немилосердное солнце снова залило глаза огненной жижей. Он с ледяным ужасом осознал, что почти ослеп, и двигался скорее интуитивно - на звук тяжёлого звериного дыхания и ощущения тёмной качающейся глыбы совсем рядом. Неясный образ быка начал увеличиваться в размере, матадор понял, что сотая доля секунды - и раненый зверь сметёт его, подкинет рогами и растреплет, как рвёт ветер тряпичное полотнище на Пласа-Майор – мадридской площади, где проходила коррида. Он снова выгнулся, проведя мулетой по мокрой бычьей морде, и с каким-то неестественным спокойствием догадался: рог полоснул его по правому бедру. Серхио провёл рукой по расшитому золотом костюму и ощутил, как рука стала влажной от крови. С трибун рассыпной волной покатился возглас, затем на арене воцарилась тишина. Он понимал, что задета бедренная артерия, но не чувствовал никакой боли. Лишь молил, чтобы ему дали завершить этот бой до конца. Сегодня была его двухсотая коррида. Сто девяносто девять предыдущих, а также учебные бои в школе тавромахии и андалузские новильяды он провёл с триумфом, ему дарили отрезанные бычьи уши как символ величия мастерства тореро, прекрасные женщины кидали ему с трибун свои платки и веера в знак восхищения, афиши с его именем многие сезоны подряд украшали улицы Мадрида, Севильи, Ронды. И этот двухсотый бой должен завершиться его победой, его триумфом! Непременно должен.
Серхио поправил черную плоскую шапочку, подтянул мулету к бедру, из которого хлестала кровь и приготовился совершить последний, решающий удар. На его расписной костюм, вниз по брючине, на пурпурный гольф, на песок сочился из поврежденной артерии вишнёвый ручеёк, и публика вновь зароптала. Жестом руки со шпагой Серхио призвал зрителей к молчанию. Гигантская разгорячённая туша, несущая смерть, была совсем рядом, шагах в трёх, выдыхала с жаром, - огнём, как показалось Серхио, - дёргала загривком, в который были воткнуты бандерильи, украшенные цветной бумагой. Матадор сдвинул брови, скривил рот, выставив вперёд нижнюю губу, словно гримасой отпугивал смерть, приставил левую руку со шпагой к груди, держа локоть на высоте плеча и закричал. Бык рванул на него. Серхио показалось, что это солнце, поменявшись с тенью местами, вновь накатилось на него. Два огромных, словно трубы, рога чиркнули по воздуху совсем рядом с его лицом. Серхио сделал выпад. Шпага по эфес вонзилась в голову зверя, тот тяжело рухнул и засипел. В следующий миг рядом с быком упал на колени Серхио.
Подбежал Хосе, молодой пунтильеро, воткнул в бычью голову рядом с эфесом шпаги маленький нож, чтобы не доставлять быку лишних мучений. К Серхио с трибун подбежали помощники-тореро, пикадоры и старшие бандерильеро, подняли его на руки, бегом понесли в кабинет врача-хирурга, где обычно всё готово к операции ещё перед боем. Серхио улыбался и был бесконечно счастлив. Боль проявила себя самым коварным образом – затмила сознание. Казалось ему, что вновь, как и в прошлом сезоне, несёт его – баловня судьбы – на могучих руках благодарная толпа, и слышал он ликование и возгласы в свою честь. Так в триумфе и величие умирал великий тореро, а смерть его, отстояв в двухсотый раз за его плечом во время боя, была в числе тех, кто нес его на руках прочь с арены, и руки её были чёрными, как шкура миурского быка, спрятанными в перчатки цвета золотого костюма Серхио.
На трибуне, закрыв белым платком заплаканное лицо, сидела Лурдес.
...Короток век матадора. Ярка и красочна жизнь его, которую он мерит самым большим мерилом – собственной смертью.
* * *
– Мистер Молино, просыпайтесь, операция закончена.
Серхио приоткрыл глаза. Сквозь мутную пелену он увидел, как чёрная рука теребит его по щеке, и попытался тряхнуть головой, чтобы прогнать наваждение. Это движение принесло ему боль, центр которой гнездился где-то в районе бедра.
– Мистер Молино, вы слышите меня? - чернокожая операционная сестра склонилась к самому его лицу.
– Бой закончился? – сдавленно выговорил он.
– Всё закончилось, мистер Молино.
– А бык?
– Бык? Вас сбил автомобиль на шоссе.
Серхио полностью открыл глаза и оглядел белые стены.
– Так боя не было?
– Нет, мистер Молино, вы бредили во время операции. Но сейчас всё позади. Вас ждёт жена в палате.
– Лурдес?
– Она назвалась Джесикой Молино.
Серхио снова закрыл глаза. Не было боя, не было быка, несущего смерть, не было тонкой, воздушной Лурдес, прячущей слёзы в белоснежный платок. Не было победы, ради которой так сладко выходить из вязкого небытия. Он не покинул арену на руках друзей-тореро, не ему аплодировали стоя и не о нём молились зрители на Пласа-Майор. Да и в Мадриде-то он никогда не был, и ни разу не покидал пределы штата Иллинойс.
Его везли на каталке по коридору, и фантомные боли несложившейся, не его судьбы, были сильнее боли физической, не отпускали его. Тореро Молино, одержав двухсотую победу на арене, сегодня впервые проиграл собственной смерти. Умер, исчез, растворился в стенах городской больницы. Остался жить Серхио, сын эмигрантов, простой сборщик на конвейере турбинного завода небольшого американского городка.
Сильна и горяча кровь предков. Короток век матадора...