Приключения Пикинье. Глава 10

Николай Руденко
       Мои новые обязанности. – Учёные беседы с бароном. – Блага земные и небесные. - Всё дело в воле. – Алхимическая лаборатория. - Встреча с Франческо Лавалем. - Тайна свитка раскрыта.

    
       Прежде чем приступить к дальнейшему повествованию, нелишне будет вернуться немного назад и поведать о других немаловажных событиях, происшедших в том достопамятном ноябре года от воплощения Господа 1454-го.
       В тот же день, сразу после того, как под стенами замка без особых трудов и опасностей над графом Д. была одержана блестящая победа, де Бриз возложил на меня новые обязанности. Отныне я стал отвечать также и за сохранность его жизни. Забот мне, конечно, прибавилось. Я сопровождал барона всюду, где бы он ни находился, - на охоте ли, пиршестве, турнире, прогулке, маскараде, тайном свидании, - следуя за ним, как нитка за иголкой. Как это ни странно, но моё постоянное присутствие его нисколько не стесняло. Вскоре барон с ним свыкся настолько, что, когда вдруг не находил меня рядом, начинал волноваться и нервничать, словно бедный заблудший путник, потерявший в пустыне товарища.
       В свободные от светских развлечений вечера мы вели с бароном учёные беседы, во время которых я не переставал удивляться и его начитанности, и мудрости чисто житейского свойства, присущей, как правило, людям преклонных лет, изведавшим на своём веку тысячи превратностей судьбы. Так, однажды зашёл у нас спор о знании - благо оно или нет. Как сейчас помню, де Бриз сказал мне:
       -Познание о вещах само по себе есть добро, установленное Богом.
       Я внёс поправку, на мой взгляд, существенную:
       -Когда, ваша светлость, оно не порождает зло, соблазны и распущенность в общежитии.
       Барон возразил:
       -Не в знании или незнании дело, но в том, что крайне редко мы внутрь себя смотрим; подчиняясь прихотям жизненного течения, никакого старания не прилагаем к искоренению пороков и водворению добродетелей. Телесные запросы предпочитаем запросам духовным. Борьба с самим собою, со своими желаниями - самая трудная борьба. Если бы чаще помышляли мы о смерти, то, несомненно, исправляли бы себя гораздо охотнее.
       Последняя фраза де Бриза заставила меня усомниться в непогрешимости его диалектики. Замечание, слетевшее с моих уст, прозвучало почти диатрибой:
       -Похоже, высокая духовность станет очередной привилегией тех, кто, как говорят в простом народе, не привык считать деньги!
       Барон, склонный к тихим, спокойным беседам tete-a-tete, искренне удивился:
       -Высокая духовность? С чего ты взял?
       Посмотрев на него смело, я ответил ему такой речью (и в словах моих крылось затаённое остриё):
       -О смерти эти люди думают чаще, чем все остальные. У них есть всё: власть, деньги, собственность. Им принадлежит и рыба в воде, и птицы в воздухе, и все плоды земные. Набив брюхо до отвалу, они лицемерно проповедуют воздержание. Но если умирающий с голоду украдёт у них кусок хлеба, они казнят его смертью. Да что говорить! Они считают себя  небожителями... Конечно, им есть что терять! Но ни в одном из них я не замечал (во всяком случае, у тех, с кем хорошо знаком) ни совершенства чувств, ни стремления к благам вечным. Зато блага земные они берегут, как зеницу ока, и стараются приумножать их, не щадя сил и не выбирая средств.
       Барон покачал головой. Молвил не без риторского искусства:
       -Тут ты не прав, Сильвен. Не прав! Во-первых, нет такого человека, у которого было бы всё, что и как он хочет. Даже у самого короля или первосвященника найдётся какое-нибудь прискорбие или стеснение в жизни. Во-вторых, неимущий о смерти думает не реже, чем, например, какой-нибудь богатый землевладелец. Правда, причина думать о ней у него другая. Для него смерть – избавление от тягот и лишений. Её он не боится. Он готов смело подать ей руку. Mors meta malorum. Смерть - конец страданий... Что касается  благ небесных, то они интересуют его лишь постольку, поскольку могут в какой-то мере возместить ему недостаток благ земных, временных.
       Я сдался, хотя и не понимал, куда он клонит:
       -И что же ваша светлость всем этим хочет сказать?
       Барон ответил мне не раздумывая, трезво и рассудительно, словно ответ подготовил заранее:
       -И бедняк, и богач, Сильвен, так глубоко погрязли на земле,  так прочно в ней укоренились, что плотское заслонило от них царствие Божие. Незамысловатые рассуждения о тленности и бренности бытия едва ли способны подвигнуть их на решительный шаг. Необходимо ещё желание стать духовнее.
       -Так, значит, всё дело в желании? – разочарованно протянул я, так как ожидал услышать от него исключительное и вдохновенное умозаключение.
       -В желании, - подтвердил барон, подняв указательный палец вверх,-  которое я, пожалуй, назвал бы… волей. Именно так: волей. Без её усилия не совершается ни один поступок в мире…
       Во время словесного единоборства с де Бризом я, вдруг вырвавшись из круга мыслей, в которых вращался, вспомнил о свитке, лежавшем в моём дорожном мешке. Интересно, что написано в нём? Может быть, это и есть та самая вещь, из-за которой убили Фабриса? Разрешить мои затруднения мог монах-минорит Франческо Лаваль из епархии Ареццо, состоявший главным алхимиком при бароне. К нему на следующий день я и обратился за помощью…
       Франческо принял меня в своей лаборатории, занимавшей почти весь первый этаж замка. Войдя, я увидел то, что и ожидал увидеть в обиталище человека, витающего в материях высоких и мне покамест недоступных: шкафы, забитые книгами, рукописями, всевозможными стеклянными банками с непонятным содержимым; широкие скамьи, предназначенные для сиденья, загромождённые чучелами животных и птиц, тигли, сосуды всякого рода, в том числе и сообщающиеся, зеркала для улавливания солнечных лучей; хаотично разбросанные на полу чертежи, рисунки, клочки бумаги. В воздухе плавал густой запах конского навоза, причудливо смешанный с запахом плесени, сушёной травы и серы…
       Из высокого резного кресла навстречу мне поднялся человек лет пятидесяти, с добродушным и открытым лицом, худой, бритый, одетый в монашеское платье.
       -Рад видеть Вас, сударь, - сказал он, поглаживая рукой по огромному голому черепу. – Calritium non est vitium sed prudentiae indicium. Лысина не порок, а свидетельство мудрости… Не удивляйтесь запаху. Конский навоз я использую, если нужно немного разогреть какую-либо субстанцию. Давайте вашу рукопись. Попробую в ней разобраться.
       Развернув свиток, он подошёл к окну и погрузился в чтение.
       -Арнальдус из Виллановы! – услышал я его приглушенный возглас. – Не может быть!
       Затем наступила довольно длительная пауза, равная примерно одному обороту стрелки на циферблате массивных бронзовых часов, помещавшихся на столе у придворного алхимика…
       -Mihi desunt verba! У меня нет слов! – пробормотал Франческо едва слышно. – Как к вам попал этот манускрипт?
       -Случайно.
       -Я так и думал. Такое может произойти только случайно. Mihi desunt verba!
       Весь красный от сильного возбуждения, он стал мерить шагами узкое пространство между плавильной печью и клеткой с тихо сидевшей в ней  обезьянкой (кажется, макакой), а когда, наконец, остановился, с трудом выдавил из себя то ли замечание, то ли вопрос, то ли то и другое вместе:
       -Вы, сударь, знаете, кто он такой?!
       В недоумении я пожал плечами, сначала не понимая, кого он, собственно, имеет в виду, а потом догадался:
       -Арнальдус из Виллановы?
       -Он самый.
       -Впервые о нём слышу.
       Франческо всплеснул руками. Лицо его изморщилось от смеха, перешедшего в кашель, между приступами которого он выдохнул:
       -Невероятно!
       Прокашлявшись, он стал метать в меня слова, словно ядра из баллисты:
       -Doctor illuminatus! Учитель озарённый! Вот кто он! Могущественный лекарь и величайший созидатель! Он много писал о ртути. И теперь я понимаю, почему!
       Заинтригованный, я спросил:
       -Почему?
       Франческо, взглянув на меня с любопытством, ответил вопросом на вопрос:
       -Скажите, сударь, что вы знаете об алхимии?
       -Я уже имел честь говорить вам, что в ней ни аза не смыслю. Знаю, к примеру, что приворожить девушку можно, подкинув ей жабу…
       -Алхимия здесь ни при чём, - усмехнулся Франческо.
       -Само собой, - согласился я с ним и добавил: - Мне известно, что все алхимики заняты поиском некоего вещества, называемого философским камнем, или молоком девственницы, или тенью солнца, или порошком превращения, с помощью которого можно добыть несметные богатства и продлить жизнь. Вот и всё.
       -Вы правы, сударь. Auri sacra fames! Проклятая жажда золота! Многие ищут его, и я ищу его тоже. Вынужден искать. Но лишь избранным единицам дано открыть дверь к этой тайне. Послушайте, что пишет Арнальдус. 
       Франческо, всматриваясь в свиток, стал быстро читать по-латыни:
       -Скажу тебе, что такое философский камень. Он естественный, и материя, из которой он состоит, встречается в природе. То, что находится вокруг лунного диска, содержит четыре элемента. Камень наш состоит из тех же элементов. Одни из них сухие и холодные, другие – влажные и горячие. Таким образом, камень наш обладает природой воды, земли, воздуха и огня… Вид его вполне обыкновенный. Ртуть есть его жидкий элемент, а другой – магнезия. Белая земля зовётся Белым камнем, красная земля – Красным камнем. Белая земля обращается в Красную без всякого прибавления. Получить камень можно следующим образом…
       Прервав чтение, Франческо тихо спросил:
       -Теперь, сударь, вы понимаете?
       Я кивнул утвердительно.
       -Понимаю. Нам остаётся только проверить…