Черный, серый или кремовый?
Как можно выбрать? Как вообще люди могут выбирать себе питомца, исходя из окраса?
Продавщица смотрит на меня внимательным взглядом и явно хочет выгнать меня - ее рабочий день подошел к концу, и вряд ли она себе так представляет идеальный вечер.
- Ты вообще собираешься покупать животное или нет? - произносит она с раздражением.
И тут меня передергивает.
Покупать.
Нет. Никого я не собираюсь покупать.
Я выпрямился и, отведя взгляд от копошащихся, лазающих по клетке хомячков, перевел его на довольно объемную представительницу прекрасной половины человечества. И покачал головой. Потом произнес "извините, что причинил вам неудобства" и ушел.
Я представляю примерно дальнейшую ее реакцию. Больше сюда, в этот магазин, по крайней мере, в ее смену я не вернусь.
Я просто не могу понять, как можно выбирать себе друга по внешним характеристикам и как можно покупать дружбу? Считайте меня глупым, крутите пальцем у виска - но я никогда не буду кого-либо покупать. Я чувствовал бы себя отвратительно, зная, что просто приобрел кого-то, завел.
Завести себе друга.
Завести себе любовницу.
Все это звучит несколько...отвратительно.
Как бы мне ни было одиноко в этом мире, я никогда не стану покупать себе кого-либо. В конце концов можно пойти в приют.
Однако и там ты смотришь на наружность.
Никто ведь не даст тебе времени поговорить, посидеть с кошкой или собакой. Ты просто приходишь, смотришь, тычешь пальцем в наиболее благовидного и забираешь себе домой.
Кстати, в детдомах также.
Я иду по улице домой, и у меня опять никого нет.
Да, меня ждут мои родственники - мама, отец, брат - это прекрасно. Однако это все - данность. Это есть у любого человека. Как графика в компьютерной игре - просто так должно быть, и без этого не будет ничего.
Я просто заметил, что не могу делиться секретами с ними. Радостями. Тем более - горем.
Мы нормальная семья, не подумайте! Сидим за одним столом, играем в игры, шутим, читаем и разговариваем, куда-то ходим и всякие другие вещи мы тоже делаем - но это тоже данность.
Так тоже должно быть.
Просто в семье так заведено - есть за одним столом, разговаривать, распределять обязанности. Родители заботятся о тебе, ты - о них.
Но они не рассказывают о своих проблемах, и ты о своих молчишь.
Большинство подростковых проблем взрослые воспринимают как глупости. Может, они и правы - с их точки зрения все так и выглядит; но, вспомни они себя в таком возрасте, разве для них это было глупостью?
У меня нет друзей, и я просто иду домой один.
Сегодня погода под стать моему настроению - небо светло-серое без намека на солнце. Тот день, когда, смотря вверх, ты понимаешь, что свет есть - за облаками, за пеленой нескончаемой - на первый взгляд - серости непременно есть свет. Ты чувствуешь. И, вздохнув, можно ощутить его - луч сияния - внутри себя.
Так и моя душа. Серая-серая, но наверняка в ней есть что-то ярче.
- Привет.
Я сидел на скамейке в углу школьной рекреации и читал книгу в ожидании звонка на урок, как вдруг ко мне кто-то подошел.
- Привет.
Со мной никто не заводит разговоры просто так, поэтому я ожидаю вариант: что-то ему нужно.
- Ты как вообще?
После некоторых вопросов все становится предельно ясно.
Это такие вопросы, которые касаются твоего самочувствия. Ты можешь ответить все, что угодно, но ничего не поменяется. Если я честно выскажу все, что засело у меня внутри на данный период времени, я просто отпугну этого человека. А ведь ясно, что ему что-то от меня надо. Все, что он хочет услышать от меня в ответ - "все нормально. А как у тебя?"
Эти вопросы-ответы - они обыкновенны, стандартны. Это риторический вопрос - как дела? - ответ всегда должен быть "нормально, неплохо" и так далее, а потом "а ты как?"
Есть некоторые люди, правда, кто отвечает тебе на это "а ты как?" изложением его проблем. И ты просто не знаешь, что делать. Потому что, когда у тебя своих проблем навалом, все, чего тебе хочется - провалиться; а тут еще и чужие. Все равно как нагружать нагруженного человека. Заходить в итак уже переполненный лифт. Все рухнет. Трос оборвется.
У всех есть крайняя точка.
Но я ушел в сторону.
- Нормально, ты как?
- Тоже.
Кто бы сомневался.
Это ведь заученные фразы.
Я даже и не удивлен. Я просто теперь точно уверен, что ему что-то надо.
Ну, давай, теперь спроси, о чем моя книга.
Он сидел напротив и ждал, что, может быть, я заговорю. Глупо ожидать этого от меня. Правда. Как от немого - я просто не тот, кто любит разговаривать с людьми. Я не тот, кого можно назвать общительным. Любимцем компании.
Он почесал указательным пальцем шею, потом нос, покашлял и спросил:
- Про что читаешь? - он показал на книгу.
Это сказки. Сборник сказок, без шуток. Собранные по всему миру. Рассказанные разными народами со всего света.
Серьезно.
У человека однажды наступает такой момент, когда ему снова интересно читать сказки.
Вся эта фантастика, документалистика, детективы, романтические истории - все это приелось, а вот сказки - это то, что вечно.
Когда мир предстает перед сознанием в виде большого черного комка грязи - хочется спрятаться под стол и сидеть там, закутавшись в плед, веря, что все станет хорошо, все изменится, все пройдет.
Ничто не может тебя напугать.
В сказках всегда все заканчивается хорошо.
Человеку очень нужно знать, что все будет хорошо. Это очень лечит. Правда. Без шуток.
У меня сейчас столько проблем, что единственное место, где я могу укрыться от всего этого - страницы книг с вымыслом, захватывающем все мое существо. Я читаю - и меня нет. Я запираюсь в замке, рисуемом моим воображением на основе прочитанных слов. И он крепче, чем что-либо другое во всем мире.
Он ухмыляется, смотрит на меня, подняв брови, а потом осознает, что я нисколько не шучу.
Мы сидим еще несколько секунд.
- Слушай, - протягивает он, снова обращая на меня свой взгляд. - Говорят, сегодня контрольная по алгебре? Ты не мог бы помочь мне решить ее, а то в этой математике - ха - сам черт ногу сломит! - он усмехается и сводит указательный и большой пальцы на переносице, а потом вновь смотрит на меня. - Поможешь? По-братски.
Вы можете просто промолчать, на самом деле. Я не собираюсь выпячивать грудь и гордо тыкать вам своим "я же говорил". Нет. Правда. Все в порядке.
Удивительно, как это все бывает. Целую четверть с тобой никто не контактирует, а тут вдруг просят помощи ни с того ни с сего. Причем, даже и не помощи. В его словах явно чувствуется подтекст - "решишь за меня контрольную?". И я не имею права выбора. Потому что, откажись я, меня будут не столько игнорировать (это было бы прекрасно), сколько строить козни, задевать за живое, задираться и тому подобное. У меня нет стержня, я просто не смогу выдержать. Меня давят, и я клонюсь. Может, я найду в себе силы подняться, но пока что я буду просто поддаваться и клониться, пока не решу, что хватит.
Я говорю - конечно, я помогу тебе.
Я говорю - конечно, я решу контрольную за тебя.
За тебя и за весь остальной класс.
Да. Да. Да.
Давите меня, пока это можно.
У всех людей этого мира есть проблемы. С ними обыкновенно справляются несколькими основными способами: алкоголь, причинение физической боли, наркотики, курение. Ну и суицид, если все очень плохо или вы гиперчувствительны.
С моей точки зрения, причинять себе физическую боль - глупость хотя бы потому, что человек склонен к привыканию. Не только в значении "невозможности обойтись без", но и в значении "смирения". То есть, сначала ты режешь себя - и тебе это помогает, может быть. Потом ты будешь не в состоянии справится с болью одним порезом. Двумя. Десятью. Пока просто не умрешь от потери крови в конце концов. И ты просто делаешь это из привычки. Рефлекторно. Больно в душе - руки к лезвию, резинке. И от этого очень трудно отучиться. Очень трудно перебороть себя потом.
У меня даже была знакомая, которая придумывала проблемы на пустом месте, чтобы оправдать свои порезы, ожоги и остальное. Я сел с ней тогда и поговорил. Она плакала и просила помочь ей. Она говорила, что просто не хочет, но ей больно и так далее. Ее никто не любит. Она одна. Она словно просто не слышала мои слова, приводила какие-то свои доводы в оправдание. А потом умерла. Сделала однажды слишком глубокий порез по первому указанному пункту - не смогла справится меньшим с болью. Придуманной болью, заметьте.
Я не хотел бы так закончить.
Шрамы, конечно, украшают мужчин, но не те только, которые он оставляет себе самолично. Это признак слабости или женственности души. И дурости, конечно. И дурости.
Курение не рассматривается мной по причине того, что я не хочу задыхаться, доходя до третьего этажа, засорять свои легкие и проч. Если и курить - то траву. Бессмысленно дышать дымом я могу и пассивно, стоя на остановке или где угодно еще, где есть люди, зависимые от пачки сигарет.
Пить - да, как вариант это было мной рассмотрено. Однако это весьма и весьма плохой способ. После счастья, некоторой даже радости наступает еще большее чувство опустошения. Это как волны. Чем выше тебя поднимает, тем ниже ты падешь после. Так что, нет. Не думаю.
Наркотики. Я курил траву достаточно долго. А потом просто понял, что зачем? То же самое чувство опустошения, что и после алкоголя. Ты лежишь, приземляясь из мира фантазий в реальность, тянешься отчаянно за ускользающий мираж. Цепляешься за иллюзии, срываясь и падая вниз на грязный асфальт настоящего. Осознаешь, что есть мир намного лучший, чем тот, в котором ты существуешь. Но ты не можешь туда вернуться и жить там. Ты всегда будешь возвращаться сюда, обратно туда же, откуда улетал.
А мне так хотелось найти не отель в мечтах своих, а жилище, убежище. До конца жизни (читайте - существования), если такое возможно.
Если что-то такой длительности возможно.
Я замкнутый. Я не разговариваю с людьми. Я не гуляю ни с кем. У меня нет друзей.
Я не одинок, но просто предпочитаю хорошую книгу обыкновенному социуму. Книги, вы знаете, не способны ранить так, как может человек. Максимум - очень разочаровать в ожиданиях, но ранить - никогда. Конечно, переживаешь очень за персонажей, принимаешь близко к сердцу их поступки, слова - будто проживаешь их жизнь. Ты точно знаешь, что у книги есть конец, она не вечна. А в отношении с людьми, будь ты хоть так же уверен, все равно надежда на лучший вариант развития событий будет тлеть в твоей груди.
Я один в школе. Один на улице. Один даже дома - в мою комнату не входят, потому что смысла все равно нет: со мной ни поговорить и ничего. Родители и все вокруг давно потеряли ко мне интерес, сохраняя его только на уровне, который необходим для поддержания стандартных отношений по типу "отец-сын", "брат-брат" и подобное.
Я стал таким бесчувственным и холодным. Я спокойно отношусь к любой ситуации. К использованию меня как вещи. К смешкам за спиной. Ко всему. Меня все это не волнует, не трогает, не касается. Я не живу, а существую, тщетно ища способ спастись от этого всего.
Когда я иду по улице, то временами встречаю, например, бабушку и внучку, который мило разговаривают и смеются. Они проходят мимо за какое-то мгновение, а в моей голове проносятся воспоминания - о счастливом мне, каким я был столько лет назад; о днях, когда я так же точно ходил под руку со своей бабулей, обнимал ее и говорил, как дорожу ей, как ее люблю. Тогда я был наивен, как и все. Не знал понятия "смерть" и долго-долго обижался на бабушку за то, что она уехала, не попрощавшись.
Намного лучше сказать правду, чем соврать "во имя сохранения целостности чьей-либо души".
Я бы пострадал по потере бабушки, но в конце концов смирился бы. Но мне предпочли соврать, скрыть от меня этот факт конечности жизни. Я был так обижен, я был так бесконечно расстроен. А потом меня добили правдой. И я неизмеримо стыдился самого себя. Что может быть хуже для человека, чем чувствовать себя пристыженным, виноватым перед всеми и самим собой?
Тогда я понял, что я неправилен. Я неправильно мыслю, неправильно чувствую. Все люди уходят, а значит, нет смысла к кому-либо привязываться. Так я и жил.
Но человек не может существовать в постоянном одиночестве. Его мысли в какой-то момент сведут его с ума, если он не будет их высказывать кому бы то ни было. Мои родители, видимо, думали параллельно мне, потому что однажды, когда я вернулся домой, мама подошла ко мне и спросила:
- Милый, мне кажется было бы неплохо, если бы ты записался к психотерапевту.
Мне все равно. Запишите меня хоть в бальный кружок: если вам так будет спокойнее, я вступлю, буду танцевать. Что угодно, что угодно - я ведь бесстержневой, я не могу воспротивиться, обозлиться, уйти и запереться у себя в комнате, как какой-нибудь оскорбленный подросток.
Я сжимаю губы в ухмылке и говорю - да, конечно, почему бы и нет?
Мама прижимает меня к себе и гладит, и целует мою голову.
Я понимаю, что все они хотят мне добра, хотят помочь. Только жаль, что никто из них так и не способен понять, что иногда самая лучшая помощь - это одиночество. Я так к нему привык, что любое его нарушение, вторжение в мой собственный вакуум - все это колет мне сердце тысячей иголок, скребет кошкой на душе.
Господи, оставьте меня в покое.
Я найду способ спасти себя.
Я хожу к психотерапевту уже вторую неделю, пью антидепрессанты, которые он прописал мне и выполняю различные задания.
Нарисуй свою жизнь в трех этапах. Как ты видишь свое детство, себя сейчас и в будущем.
Пройди такие-то тесты. Определение проблем личности на 100 пунктов.
Напиши свою автобиографию - все, о чем ты бы хотел, чтобы знали люди.
Напиши свои плюсы и минусы.
Нарисуй какую-нибудь картину.
Удали из рациона меню все мясо: оно делает человека агрессивным, творит из него хищника (хотя человек падальшик, но не суть).
И прочее, и прочее.
По ходу выполнения всего этого я все больше и больше конфузился. Меня не покидало чувство, что от меня хотят другого - не того, что я пишу и рисую на самом деле. Я будто в школе сижу и просто обязан делать все по линейке, делать правильно, как и все. Не имею права на ошибку, помарку, оплошность. Так и здесь - это чувство унижения, недостаточности, оно постоянно преследовало меня.
Я не смог написать свою автобиографию. Мне стыдно, что это кто-то может прочесть. Я написал три строчки, и передо мной проплыл образ доктора, как он сидит вечером за столом со своей семьей и смеется надо мной, выставляет на показ меня самого и плюет мне в душу.
Я разговаривал, как и всегда, крайне мало, поэтому толком не мог ответить, почему я не могу выполнить то или другое. Почему некоторые поля в тесте остаются не отмеченными. Почему я не могу нарисовать себя в будущем. Почему не могу нарисовать вообще что-нибудь. Почему не могу найти в себе плюсы, почему мои минусы занимают две стороны трех листов формата А4 мелким шрифтом на 60 строк.
Он мне не помогал. Ни коим образом. После каждого посещения его кабинета я чувствовал себя даже хуже: будто меня вывернули наизнанку, выпотрошили и выкинули за ненадобностью.
Единственное, что мне помогало, - антидепрессанты. Такие, которые продавали только ограниченным количеством и исключительно при наличии рецепта. При их приеме нельзя ни пить, ни курить. Побочные эффекты: галлюцинации, потеря чувствительности, судороги, кома, смерть.
После одной таблетки я забывал про боль - словно чувствовал, как воспоминание о чем-то плохом улетучивается из моей памяти тотчас же. Две таблетки - у меня кружилась голова, меня клонило в сон. Три таблетки - я чувствовал себя счастливым донельзя. Но, как и всегда, после этого возвышения я неизменно ударялся о кафель, ковер или линолеум, неизменно возвращался, неизменно огорчался.
Терять мне нечего - я начал экспериментировать. Я не просто курил и пил антидепрессанты. Я курил траву и пил антидепрессанты. И это давало такие удивительные результаты!
Одна таблетка и несколько затяжек - и я вижу райскую альтернативу дьвольской реальности. Меня не прорывает на смех и меня не шатает. Меня не клонит в сон и не тошнит. Просто очертания предметов становятся четче; цвета ярче; лица улыбчивей и красивее; просто все окружающее меняется, превращаясь в непомерно чудесное, чистое, светлое, и это не хочется прекращать.
А что самое лучшее - так это то, что подобное ощущение не проходило никогда. Стоит мне с утра принять свое лекарство - и я целый день чувствую себя лучше всех людей на этой планете, в этой галактике, Вселенной - во всем космосе. Меня уже не гнетет отсутствие людей рядом, меня вообще ничто не гнетет. Я просто наслаждаюсь тем, что вижу, хотя и вполне осознаю, что это, возможно, обман. Хотя...ведь может быть так, что все люди заблуждаются? И только я, я один во всем мире вижу правду? Четкую, яркую, красивую взамен размытой, тусклой, серой.
Когда я читал - меня будто засасывало в саму книгу, я оказывался посреди развития событий, смотрел, замечал, наблюдал, тогда как меня никто не мог видеть. Практически так же происходило и ранее в настоящем мире, однако теперь это приносило радость и улыбку, озаряя все вокруг.
Я чувствовал, что уже не просто существую, но действительно живу.
Она ворвалась в мою жизнь внезапно. Как в раскрытое окно порыв ветра. Как в душу вдохновение. Она просто в один момент явилась передо мной, и я потерялся. У меня перехватило дыхание, замерло сердце, я не мог ничего ей сказать. Но я сразу понял, что с ней все изменится.
Она не отличается ничем особенным. Предстань она перед вами, вы бы просто спросили "и что? Эта она - особенная? Единственная? Неповторимая?" Вы бы закатили глаза и ушли. Конечно. Потому что для других людей неважно и непонятно то, что переживает кто угодно, но не они. Твои мысли, чувства - твои собственные, никого более не затрагивающие, никому более не кажущиеся такими уж взаправду серьезными.
Для любого влюбленного (а я ведь сразу влюбился в нее так глупо и беспомощно) тот факт, что его пассия одна-единственная на миллиарды, является несомненным и неоспоримым. Он может говорить о ней без умолку, расхваливая, восхищаясь. Однако никто более не поймет его в полной мере, если не влюбится с той же силою.
А мне и рассказывать про нее было некому, кроме вас. А вы все равно ее не смогли бы увидеть.
Вы не способны увидеть среди толпы даже свой идеал - чего уж о моем говорить. Ведь именно поэтому вы сейчас читаете меня в одиночестве?
А она стояла передо мной и улыбалась. Улыбалась той самой улыбкой, что в миг сводит с ума и топит тебя в твоем же сердце, как неумелого плавца в океане: куда ни посмотришь - везде вода, и не выбраться, не спастись; только идти на дно.
Она стояла передо мной как воплощение моих самых сокровенных желаний. Ее безумно красивые глаза цвета темного шоколада в темноте и цвета мокко со сливками на солнце. Ее прекрасный чарующий взгляд из-под длинных ресниц. Лицо, обрамленное густыми волосами, меняющими цвет как и глаза - в таких же пределах. Свежесть ее дыхания, манящая, как волны моря тихим прохладным утром. Запах ее кожи. Ванильный. С привкусом корицы при поцелуе.
Мягкие губы, от которых невозможно было оторваться. Я целовал ее и забывал дышать. Я забывал все и всех, сходя с ума, буквально съезжая с катушек от счастья. Моя кровь наполнялась эндорфинами, приливая к сердцу от пальцев рук, и от этого казалось, что она обжигающе горяча.
Каждый изгиб ее тела я изучил, как окрестности моего города - я знал ее всю. Каждую родинку я пересчитывал с ревностным вниманием, как астронавт - звезды.
Она была такой хрупкой в моих руках, что я боялся ненароком ее сломать. И сломаться самому, потому что чувствовал, что сам я недостаточно прочен. Весь мой холод, весь мой эгоизм - все сразу же растворялось, как только она приходила ко мне. Все сразу же оседало на пол, тогда как мы сами возносились в неизведанную высь, терялись где-то в невесомости. В пропасти, разверзнутой над людьми.
Мое израненное, обоженное, разбитое сердце собиралось из осколков. И это ощущение целостности неспособно было заменить ничто другое - даже мое потрясающее лекарство из антидепрессантов и травы не могло сравниться с ним по силе и качеству; по результату, по ощущениям.
Если бы психологи действительно понимали людей, они не прописывали бы таблетки и микстуры, а прописывали бы человека. Без ограничений возможности поцелуев. Без побочных эффектов. Без тошноты, крови из носа, галлюцинаций.
Мы были вместе уже два месяца. Я забросил хождения к психологу - вместо этого я проводил свободное время вместе с Лилиан. Мы гуляли по улицам, болтали и смеялись. Прохожие окидывали нас осуждающими взглядами, некоторые поднимали брови, будто удивляясь тому, что кто-то может быть счастливым до такой степени. Кто-то смотрел гневно. Кто-то однажды даже покрутил у виска. А потом, увидев, что я смотрю на него, как-то смешался, надвинул капюшон чуть ли не до глаз и быстро ушел прочь.
Но меня не волновало все это. Как и раньше, сейчас остальные люди для меня ничего не значили. Когда человек счастлив, он не думает ни о чем, кроме своего счастья. Это можно назвать хорошим эгоизмом: он не обращает внимания на плохие явления, концентрируясь лишь на хорошем, и он всегда готов помочь кому угодно другому. Тогда как, если ты печален, то тебе, само собой разумеется, во век не захочется никому помогать, хотя бы потому только, что ты не сможешь этого сделать, находясь в таком душевном состоянии.
Она навещала меня внезапно и так же внезапно оставляла меня.
За все время нашего знакомства и наших отношений она ни разу не сказала, где живет. У меня не было номера ее телефона. Это она объясняла так:
- Неинтересно, когда люди имеют постоянный доступ друг к другу: теряется всякая интрига, теряется желание встречи, необходимость чьей-либо близости. Ты просто сидишь и знаешь, что можешь позвонить и навестить. Что в ней (во мне) нет никакой загадки для тебя, никакой таинственности. Ее адрес - знаешь; телефон - знаешь. Людям не надо знать друг друга вдоль и поперек. Они имеют свойство привыкать ко всему. И ты ко мне привыкнешь, если я не буду хоть немного отличаться от остальных хотя бы чем-нибудь. Я не хочу тебя терять, поэтому предпочитаю кое-что от тебя укрывать.
Считайте меня глупцом, но я был вполне удовлетворен таким ответом. Я не мог предположить, чтобы она мне изменяла или встречалась с кем-то параллельно отношениям со мной. Это называется доверие - когда не подвергаешь сомнению и оспариванию даже некоторые неустойчивые слова и доводы. Она со мной - что мне надо еще?
Когда ее не было рядом - а она имела свойство тревожить меня, пропадая на достаточно больше промежутки времени - я пользовался своим чудодейственным средством: трава и антидепрессанты.
Зовите меня настоящим наркоманом - но я стал зависеть от счастья. А счастье достигалось только такими путями: либо ей, либо лекарством. И выбора тут особенного не предусматривалось. Пускай, второе вредило (и наверняка серьезно) моему здоровью, зато первое восполняло и утраивало его, будьте уверены.
Мы были счастливы, строили планы на будущее.
Но все не могло быть так прекрасно, как это складывалось до сих пор.
Вы ведь понимаете, что я не стал бы ничего писать, будь все чудесно до самого конца, так?
Мой психолог убил себя.
Я не знал, как правильно реагировать на такое. По большому счету мне было все равно, я и так его не посещал долгое время. Однако просто представьте - человек, который кажется таким крепким и сильным, что даже находит в себе жизненную энергию на помощь таким личностям, как я, который должен сиять чистотой и счастьем, являться примером восприятия этого мира - убивает себя. Что я после этого почувствовал? Я не знаю. Наверное, то, что в этом мире ты никогда не будешь счастлив настолько, чтобы оставаться в нем. Как бы ты ни пытался, какие бы маски ни надевал, какие бы роли ни играл, ты все равно умрешь.
Но главное обстоятельство было не в моем умозаключении, а в том, что мне определили другого психолога, который, узнав, что я принимаю, тотчас же разорвал мой рецепт на получение моего антидепрессанта и прописал что-то другое.
Это другое мне совершенно не помогало. Сколько бы травы я ни выкурил, сколько бы ампул ни проглотил - того, что я испытывал раньше, не было.
Мир уже не был так четок, так ярок и превосходен - он терял свое великолепие в моих глазах, разрушаясь, падая.
Я чувствовал, что земля подо мной ходит ходуном, и я просто не могу удержаться в вертикальном положении - голову ломило, разрывало, меня тошнило и трясло. Вся семья не знала, что бы сделать, чтобы помочь мне. А тут просто нельзя было ничем помочь. И некому. Даже моя любимая Лилиан - даже она покинула меня, оставив одного среди развален моих иллюзий.
У меня не было телефона, чтобы позвонить ей. У меня не было адреса, чтобы кто-то позвал ее.
Я валялся на полу в луже собственного пота, меня крутило, в голове шумело, я только и мог, что звать, без конца звать мою Лили.
Ко мне опустилось лицо мамы, ее огненные губы приложились к моему лбу. Должно быть, я был просто ледяным, однако сам себя я ощущал как жаркое в аду - все пылало, а кожа, казалось, скоро просто прилипнет к полу. Соленый привкус ковра, пропитанного влагой моего тела, вызывал рвоту. Кишки сворачивались, метались внутри. Я ничего не видел. Все, что я чувствовал, - руки матери на моем теле.
- Лили, Лили... - постоянно звал я. Как же хорошо, что ее имя состоит из повторяющихся слогов - так легко выговаривать его в бреду.
На миг, когда я почувствовал себя немного лучше, я повернулся рывком и спросил:
- Где Лили? Позовите Лили...
- Какую Лили, милый?
- Девушку...она приходила ко мне на протяжении двух месяцев...Лили...моя Лили...
Мать рыдала в истерике и качалась из стороны в сторону, как полоумная, без конца гладя и целуя мою голову.
- Маленький мой...хороший мой...успокойся...все хорошо...
- Где Лили... - бормотал я, пытаясь найти силы на поддержание разговора. - Почему ты не говоришь мне, где моя Лили?
Мама глотала слезы, утешала меня, неизвестно почему, и вся тряслась, как в горячке.
Нарушив ход повествования, я позволю себе вставить пару слов в течение моего рассказа. После них все станет предельно ясно вам, как стало в тот момент предельно ясно мне.
Несколько дней назад, еще до самоубийства врача, имела место быть ситуация, которая сейчас вполне понятно вновь предстала передо мной с полным объяснением тогдашнего поведения моей дражащей мамули:
- Почему ты не ходишь к своему доктору? - спросил меня отец, когда мы сидели за ужином. - Он говорит, что не видел тебя очень долгое время и боится за тебя.
- Все в порядке, пап. - Улыбнулся я, откусывая кусок от вегетарианского чизбургера. - Я нашел лучший способ борьбы с моей депрессией, чем порошки и пилюли.
Отец ухмыльнулся, прожевывая стейк, а мама улыбнулась:
- Что это за способ, мой милый?
Я усмехнулся, пытаясь подавить в себе прилив счастья от той фразы, что рвалась извне наружу громким криком, разрывая горло и душа, как тесная одежда. Любому человеку очень трудно не гордиться своим счастьем. Особенно, если это первое счастье в его жизни.
- У меня есть девушка, - чуть слышно прошептал я в полнейшей тишине. Никто ничего не сказал, но я увидел краем глаза, как мама улыбчиво и нежно посмотрела на отца, а он и брат потупили взгляды, сдерживая улыбку на губах, не позволяя своей радости за меня стать очевидной. Мужчины почему-то сами для себя решили, что показывать кому бы то ни было свои эмоции - не по-мужски. Хотя их все равно видно, как ни прячь. - Впрочем, вы ее наверняка видели и догадались уже, - мать чуть сдвинула брови. - Ведь она постоянно приходит ко мне.
- Милый...
- Который месяц уже...
- Дорогой...
- Она такая чудесная, не правда ли? Она такая божественно красивая...
- Сынок...
- Я без нее будто бы не существую! - в безумном вдохновении я поднял глаза на своих родных. - Она меня воздухом наполняет, и я могу снова дышать. Знаете ли вы, как мне плохо было без нее и как она меня излечила? Я будто бы убит был, понимаете? Я не понимал, зачем я и кому я нужен вообще? Я начал сомневаться практически во всем и в себе самом даже. И в каждом из вас. А она... - у меня перехватило дыхание, и я не знал, как продолжить. - Она для меня все, - выдохнул я, успокаиваясь. - Спасибо за ужин, все было бесконечно вкусно.
Тогда я очень рассердился на своих родственников. Они сидели с каменными лицами, смотрели на меня, сдвинув брови. От мгновенной разделенной со мной радости не осталось и следа - все куда-то исчезло. Я был так зол на этих троих бесчувственных людей. Я ведь думал, что именно им - моим близким - как нельзя приятнее будет знать, что у меня кто-то есть. Кто-то, то помогает мне в моих бедах, тревогах, волнениях. А тут они все разом плюнули мне в душу и растоптали меня.
Сейчас у меня такое ощущение как в детстве, когда умерла бабушка и я злился на нее, не зная полностью всего, - потом я ненавидел и стыдился за себя, как я говорил.
В тот момент, когда я спрашивал маму о Лили, когда только и говорил, что о ней и о ней, пока поцелуи покрывали мою голову, я вдруг понял все. Так ясно вся ситуация предстала передо мной.
Я вдруг понял:
Почему мама, папа, брат прерывали меня, когда я говорил о посещениях Лили.
Почему сейчас мама плачет и не отвечает мне.
Почему прохожие постоянно смотрели косо в нашу сторону и крутили пальцем у виска.
Почему Лили никогда не называла своего адреса и номера телефона.
Почему Лили приходит только тогда, когда я принимаю свое лекарство.
Побочные эффекты: галлюцинации, потеря чувствительности, судороги, кома, смерть.
Никакого адреса нет, как нет и самой Лили.
Мое воспаленное воображение решило сыграть со мной жестокую шутку. Я сам с собой ее сыграл. Я сам нарушил правила принятия лекарства. Я сам вызвал у себя видения, сам создал мир, который бы мне подходил, который был бы лучше того, в котором я действительно живу. Я сам себе поверил. Глупец.
Психологи выписывают лекарства, а не людские объятия, потому что все - ложь. Только таблетки не способны врать тебе, а люди способны. Ты человек, и ты тоже сам себе врешь, сам себе веришь. Чем ближе становится тебе человек, тем больнее тебе будет после его ухода - а ведь люди всегда уходят, люди почему-то очень-очень любят уходить.
А тут никто и не уходил. В самом деле, кому уходить-то, раз никто и не навещал?
Как я мог подумать, что я буду счастлив? Как я мог подумать, что кто-то будет рядом со мной? Кто-то будет любить меня? Как я мог верить себе?
Я лежал на полу и теперь уже рыдал в унисон с матерью, обхватив руками свои предплечья, скрестив руки, уткнувшись лицом в воняющий мокрый ковер.
Я пытался спасти себя, но у меня не вышло. Я настолько слабый, что не могу найти силы бороться со своими проблемами. Я настолько глуп, что верю в свои собственные мысли. Я такой ребенок, что боюсь этого мира до ужаса, прячась от монстров (людей) под одеяло, читая сказки и строя свои воздушные замки. Я такой наивный дурачок. С минусами на две стороны трех листов формата А4 мелким шрифтом на 60 строк. Я такой идиот. Обманутый сам собой.
Я лежу на кровати в больнице, а вокруг меня опять никого нет.
Я так устал, так беспредельно сильно скучаю по тебе, Лили.
Они говорят, что тебя нет, представляешь? Тебя! Ха-ха. Я же видел, я знаю, я чувствовал тебя. Если они чего-то не видят, это не значит, что чего-то нет. Я ведь сам, сам целовал тебя, восхищался тобой! О Лили!
Если ты существуешь только в моей голове, если ты приходишь ко мне только, когда я не здесь, почему бы нам не встретится? Сегодня и навсегда?
Я так устал, любимая. Ты мне так нужна.
Дверь тихо отворилась, но я услышал это. Кто-то вошел ко мне, хотя сейчас самая середина ночи, и все уже давно спят. Дверь вновь закрылась. Запахло ванилью, и я улыбнулся, на мгновение прикрыв глаза.
- Ты пришла, - прошептал я и ощутил чьи-то губы на моих губах. - Лили...
Она слегка отстранилась и улыбнулась.
Моя прекрасная Лилиан. Ее глаза выделяются даже в кромешной темноте. Ее волосы спадают на мою грудь, от них пахнет яблоками. Я поворачиваю свою голову и целую внутреннюю сторону ее локтя, и она улыбается - ей щекотно.
- Как же я скучал по тебе... - шепчу я, и слова тонут в поцелуе.
Она снова отстраняется и чертит одними губами в воздухе: "я знаю, я тоже".
Я закрываю глаза и утыкаюсь носом в ее руку, вдыхая столь знакомый, столь любимый мной запах. Я прошу: "забери меня, я так устал".
Ее ладони находят мои, и она приподнимает меня. Она зовет меня с собой.
И я ухожу вместе с ней в нашу общую, непонятную другим иллюзию.
От сегодня и навсегда.
Побочные эффекты: галлюцинации, потеря чувствительности, судороги, кома, смерть.