Что делать нам с бессмертными стихами?..

Дмитрий Анатольевич Овчинников
Вопрос, заданный Н. Гумилевым, остается актуальным и поныне, поскольку жажда самовыражения и творческий потенциал любого ребенка практически безграничны, в том числе и в области художественного слова. Главным условием реализации этих возможностей является максимальная свобода в выражении своих чувств и мыслей. Подтверждение тому я получил более 15 лет назад, работая завучем гимназии в глубоко провинциальном небольшом бывшем шахтерском городке Тульской губернии, на примере педагогической деятельности учителя русского языка и литературы Натальи Владимировны.

Сначала был просто «Арбат» - уголок в кабинете Натальи Владимировны, куда каждый ученик приносил свои произведения (рассказы, стихи, рисунки). Название было неслучайным, ведь Арбат – не просто улица в Москве, а в первую очередь, место, где каждый может проявить свои творческие наклонности.

За год набралось такое количество работ, что ребята предложили учителю издавать свой собственный журнал. И название («В мечтах о свете»), и эпиграфы к рубрикам они придумывали сами. Материалы альманаха были распределены по нескольким разделам: «Поэзия», «Проза», «Публицистика» («Я чувствам массовость придам…»), «Литературная критика» («Тот не познал победы упоенья, кто не сражался словом, как мечом»), «Музыкальная страничка» («Мелодию дает душа, а музыку рождают руки…»).

После семинара Натальи Владимировны по поэзии Серебряного века старшеклассники решили создать собственный манифест в стиле неофутуризма, если так можно сказать. Этим манифестом и открывался первый выпуск гимназического альманаха. Потом был издан второй номер журнала, затем – третий…

Мне хотелось бы познакомить читателей с некоторыми произведениями гимназистов из тех альманахов.

«Объяснение» стихов – задача сложная и неблагодарная, ведь настоящая поэзия воздействует на читателя сильнее любых комментариев…

***
Густой туман в белесый спрятал кокон
Весь город, не боясь ни светлых окон,
Ни гула запоздалого авто…
И мокрой пряжею свисает  до земли,
Не могут с ним поспорить фонари…
Смешно подумать, все ведь для того,
Чтоб, заблудившись в дымке мелочных обид,
Я не сумела отыскать следов твоих…

***
Она хотела б птицей улететь
За облака. Купаясь в бездне синей,
Она хотела бы на мир смотреть,
Почувствовав себя свободной, смелой, сильной!
Оранжерейным быть хотела бы цветком,
Что грациозен, горд и всеми так любим,
Иль изумрудом быть в сплетеньи золотом
Кольца – шедевра дорогих витрин.
Бездумной рыбкою уплыть бы в океан
Она желала… Тщетны все надежды.
Но у мольберта воплотить обман
Она опять пытается, как прежде.

***
Ветер и дождь – душа промокла!
Ветер и дождь – вдребезги стекла!
Ветер и дождь – глоток свободы!
Ветер и дождь - …каприз непогоды…

***
Может, это – сон?
         В унисон сердца наши стучат.
Может, это – бред?
         Шепчешь: «Нет!» - и чему ты так рад?!
Может, это – ложь?
         Ну так что ж! Обидно, если так.
Может, это вновь – любовь?
         Ну уж нет! Пусть лучше… «странное
                стечение обстоятельств». 

(Любовь, 11 класс).


***
Небо бездонно, как Океан
Шалью синей окутало мир,
Это иллюзия, это обман:
Небо – в Земле-медальоне сапфир…

***
Странник мрачный, весь черный от пыли,
Сквозь года и столетья бредет.
Кусок хлеба с запахом гнили, -
Вот и все, что с собой он несет.
Он идет по дорогам, тропинкам,
По зеленым холмам и лугам.
Он идет с вдохновеньем в обнимку,
И нет отдыха сильным ногам.
Он поэт и он странник навеки,
Богом избран он вечно бродить.
Он хотел бы весь мир полюбить,
Чтоб за промахи ближних ответить,
Но обязан он вечно бродить
На заблудшем неправедном свете…

(Екатерина, 9 класс).


Мне кажется, что и для прозаических произведений гимназистов не нужно никаких комментариев, потому что у них своя собственная жизнь, свой ритм – как в музыке: крещендо, диминуэндо, пиано, фортиссимо…

Музыка моего дня

"…И вновь я смотрю в твои печальные глаза. Что вижу я в них? Ожидание, грусть? Нет, в твоих глазах что-то туманное, большое, пугающее… Я люблю смотреть в твои глаза. Через секунду ты можешь улыбнуться, но не исчезнет выражение глаз, только сожмется вместе со зрачками-угольками что-то огромное, манящее, и едва дернутся ресницы в ожидании счастья.

В эти мгновения твой взгляд одинок и задумчив, он устремлен в бездну, в ПЕРВОЗДАННОЕ НИЧТО. Я сижу и молчу. Я жду, что скажешь ты. Но тишина и безмолвие, лишь изредка ты поправляешь свои волосы. Нет тебя, нет меня, нет маленькой уютной комнаты, нет больше жгучего ветра за окном и серебристых колючих снежинок… Только две мерцающих звезды сияют в нашей темноте – твои глаза. Может быть, это наши судьбы – две золотые нити, которым не суждено сплестись воедино…

Одинокий крик вороны возвращает нас из обволакивающей темноты молчания на слепящий, безжалостный свет настольной лампы. Замечаю часы – двенадцать. Пора… Я ухожу, и что-то новое, что-то совсем непонятное появляется в выражении твоих глаз. Это обреченность и безысходность. Такое случается не всегда, только в самые холодные и печальные дни…

Захлопнулась дверь. Гулко ударила кровь в висках. Я здесь оставил сегодня часть своей души, но я стал богаче. Я знаю, что со мной воспоминания о тебе. Пусть это даже выражение глаз. Но и это уже не мало…"

(Виталий, 11 класс).


Мой Пушкин

"Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень,
И сон – дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья…

Я открываю книгу в красной кожаной обложке с золотым оттиском, но эта драгоценная кожа и яркая позолота – ничто по сравнению с тем, что содержит книга. Бледно-желтые страницы пропахли прошлым, они нежны и тонки, как солнечный свет. Я люблю их, я боготворю их, я охраняю их, словно какой-нибудь дракон в пещере свое золото.

Но вся суть этой книги совсем не в желтых страницах, а в словах, которые есть тонкая паутина пушкинской души. Душу великого поэта называют восьмым чудом света, настолько многогранна и глубока ее красота. Каждый из нас видит совершенно разные ее грани, но я вижу особую, которая напоминает отражение в разбитом зеркале. Гибель поэта  повернула ход времени…

Небесные воды озарил блеск лунных меланхолий, и черные леса Земли упали в геенну огненную, поля обелились молочными туманами ангельских одежд. Земля дышала, содрогаясь от тихого прикосновения осеннего листа и, упиваясь горькими дождями, ждала, ждала его шагов. Все было ярко и прекрасно, так солнечно, так сочно и тепло. Природа рисовала лучшей своей гуашью: гуашевые холмы, гуашевые поля, которые тут же смывал гуашевый холодный дождь.

Время-то шло как всегда, но оно еще никогда так широко не улыбалось, оно почему-то забыло замедлить шаг… Пусть же теперь вязнет в тусклых зловонных болотах Вселенной!

А его уже нет…

Эта разбрюзгшая, мягкая земля уже не дышит, а природа спрятала гуашь и рисует мелом. Хотя туманы, однако, и похорошели, они будто сладкое молочко… Обман, все обман.

Погибла душа душ, туман туманов, земля земель… песочный ангел с человеческим сердцем и руками, чтобы держать перо:

Душа небес хранится в облаках,
Её крыла чисты для сильных гроз.
Ты спрятан на её немых руках,
Мой неземной поэт, хранитель грез…

Макая перо бирюзового облака в небесные воды, озаренные блеском лунных меланхолий, он пишет в небе Смерть и Жизнь. Вы думаете, Он – это мы? Он – ангел, который тайно покинул райский сад. Он пришел страдать и говорить правду.

Посмотрите вниз – там безжизненная почва, посмотрите вверх – там тусклое небо, а вокруг – Время, которое все идет и идет вперед, а мы бежим за ним и не успеваем, но все же бежим…

Остановитесь и вы, увидите время – это желтые листья, снежный пух, серебряные ручьи и золотое солнце. Вы поймете, что умеете любить и прощать, вы поймете Его, который и есть оранжевый лист, хриплый ветер, воздух и вода, частица души каждого из нас. ОН – Пушкин!

Его тело тленно, его книги тленны, но его слова бессмертны, как наши души.

Я закрываю книгу и прячу ее далеко в полку. Я люблю ее, я боготворю ее, я охраняю ее, как дракон свое золото…"

(Екатерина, 9 класс).