- Однажды, много лет тому назад, на Палатинском Холме пролилась кровь. Ромул, вскормленный волчицей, убил здесь своего брата и воздвиг город, назвав его своим именем, - рассказывал новичкам седовласый Андрокл.
- Неудивительно, что здесь так любят кровь, - хмыкнул юный димахер, имени которого Эфеокл не запомнил. Он был здесь всего неделею и уже сегодня мог покинуть это место, а заодно и этот мир. Запоминать его имя – напрасная трата времени.
- Город, названный в честь братоубийцы и построенный на крови! – продолжал димахер, - богам давно пора сравнять его с землей!
- А тебе давно бы пора заткнуться и жрать!– не выдержал Эфеокл, не любивший, когда во время еды болтают, - вон, Германик перед боем всегда жрет за троих, такое пузо отъел, что твои мечи отскакивать будут!
Гладиаторы засмеялись, а сам Германик, в этот момент ожесточенно расправляющийся с куриной ножкой, загоготал громче всех.
- Я, по крайней мере, сражаюсь мечами, а не палкой, - запальчиво выкрикнул димахер, однако его крик потонул в оглушительном кашле Германика.
Схватившись за упомянутое Эфеоклом легендарное пузо, толстый гладиатор, лицо которого сейчас по цвету было сравнимо с туникой какого-нибудь центуриона, извергал из широко распахнутого рта куски мяса вперемешку с кашлем и запахом гнилых зубов.
Гладиаторы продолжали хохотать – багровая рожа Германика представляла действительно комичное зрелище. Один только старый и опытный Андрокл, увидев, как выпучились глаза толстяка, заволновался и встал с места, чтобы позвать за врачом.
Однако было слишком поздно.
Германик, резко перестал кашлять, пронзительно засипел и, отпустив свое обширное пузо, потащил руки к шее. Да так и замер, с выкаченными глазами и открытым, как храм Весты для женщин, ртом.
Смех прекратился. Кое-кто из новичков побледнел. Почти все прекратили есть.
Эфеокл, как ни в чем не бывало, продолжал соскребать со стенок тарелки остатки похлебки.
- Помер, - констатировал Фригг, потрогав пульс Германика.
- Он должен был сражаться со мной сегодня, - негромко произнес димахер.
- Не беда, - отложив ложку, спокойно сказал Эфеокл, - без противника не останешься.
Спустя полчаса Эфеокл вышел на арену. Вместо Германика.
Вообще легниариев (Эфеокл был именно легниарием) обычно не ставили против димахеров. Какой смысл в противостоянии человека с дубинкой и кнутом и человека с двумя мечами?
Сегодняшний день был исключением: видимо кто-то из товарищей по оружию рассказал рудиарию о том, что косвенной причиной смерти Германика была невинная шутка Эфеокла.
Проверив надежно ли закреплен шит на левой руке, Эфеокл поудобнее перехватил кнут и вышел в центр Арены.
Зрители на трибунах шумели похлеше тех гусей, которые, если верить легендам, когда-то спасли этот город от галлов. Димахер еще не вышел и Эфеокл имел прекрасную возможность наглядеться на тех, кто пришел сегодня посмотреть на игры.
Сенаторы и горшечники, уличные торговцы и ремесленники, богатые патриции в расшитых золотом тогах и плебс в серых туниках, солидные господа в пурпуре и их рабы в набедренных повязках – все они ждали зрелища.
Димахер был прав – этот город слишком любит кровь.
Дождавшись своего противника, Эфеокл отсалютовал зрителям дубиной.
Радуйтесь, граждане Рима! Идущие на смерть приветствуют вас!
Димахер атаковал первым. Новичок оказался быстрее, чем думал Эфеокл.
Лишь опыт и кошачья ловкость позволили легнарию избежать контакта с мечом юного гладиатора, и он, повернувшись к противнику левым боком, принял второй удар на щит.
Удар.
Еще удар.
После третьей атаки димахера щит затрещал.
Эфеокл, подобно крабу, боком пятился к краю Арены, вызывая тем самым недовольные возгласы на трибуне и довольную ухмылку на лице димахера. Почувствовав свое превосходство, противник Эфеокла обрушивал все более мощные удары на жалобно трещащий щит Легнария.
Он совсем не ожидал, что Эфеокл пойдет в контратаку, поэтому не успел отреагировать должным образом на летящую ему в лицо дубинку.
Трибуны завопили от восторга, глядя, как струйка крови из разбитого носа Димахера стекает по его лицу.
Еще один удар дубиной приходится по руке гладиатора и один из клинков падает на горячий песок.
Димахер отступает, яростно махая оставшимся мечом.
Эфеокл тоже отступает на шаг, и швыряет потрескавшийся щит в лицо противника, заставляя его еще сильнее увеличить дистанцию.
Свист кнута не слышен из-за рева толпы. Хлесткие удары раз за разом обжигают тело димахера, на его боках, руках, груди и бедрах, раз за разом расцветают багровые узоры.
Зрители, почуяв кровь, восторженно топают ногами и хлопают в ладоши.
Отступление димахера становится все более жалким. Пора заканчивать.
Кнут подсекает димахера под колени и юнец падает на землю.
Мгновением позже дубинка Эфеокла опускается на его кисть, заставляя димахера застонать от боли. Хруст дробящихся суставов доносится до молодого гладиатора сквозь гул толпы, как будто откуда-то издалека. Он не чувствует своего меча, не чувствует своих пальцев. Чувствует только, как нога Эфеокла упирается ему в грудь.
Легнарий поднимает голову и смотрит на толпу.
- Убей! Убей! Убейубейубейубейубей! – скандируют трибуны, восторг распирает их.
Эфеокл переводит взгляд на лицо Димахера. Кажется, тот что-то пытается сказать.
Наклонившись, Эфеокл с трудом разбирает слова:
- Однажды… на Палатинском… хол… ме… пролилась… кровь…
- Брат убил брата, - неожиданно сам для себя шепчет Эфеокл.
- УБЕЙУБЕЙУБЕЙУБЕЙ!!!! – громыхает толпа.
- Нас всех… вскормила… Капитолийская… Вол… чица…, - кровь лезет димахеру в рот, мешая говорить, и Эфеокл ладонью вытирает ему лицо.
Толпа потихоньку начинает затихать.
- Она всех нас сожрет…. Римская волчица… своих приемных детей…
Толпа в недоумении замолкает, лишь отдельные возмущенные крики раздаются над Стадионом.
- Этот город… слишком любит… кровь… Богам давно пора… сравнять его с землей…
- Боги слепы, - шепчет Эфеокл.
- Но может быть… может быть… они прозреют… если увидят… еще кровь…
- Мы дадим им еще крови… брат, - Эфеокл отбрасывает дубину и поднимает клинок димахера.
На трибунах вновь поднимается гул.
- Меня… меня зовут… Брадегикс, - шепчет димахер.
- Хорошо, брат, - кивает Эфеокл, - я запомню.
Брадегикс улыбнулся. А через мгновение толпа яростно заревела от восторга.