ТРАГИКОМИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ Часть I
Who are Швейк?
– Ну, что козёл, будешь еще бодаться?
Вопрос был задан не по существу, поскольку тот, кого назвали козлом, сидел в луже, с разбитой физиономией. Было видно, что это добрый парень, который, как говорят, и мухи не тронет, однако сейчас вид у него был отнюдь не добродушный.
Как только обидчик вместе с приятелями отошёл на порядочное расстояние, поверженный в драке поднялся, и, повесив голову, отправился в противоположную сторону. Суть конфликта была проста, как истина: этого парня можно было бить. А если можно, значит, нужно бить. И били. Били большие, били маленькие, били даже те, кто учился на два класса младше.
Пострадавшего звали Павел. За незлобливый характер, и круглую физиономию, в школе его называли Швейк.
То ли благодаря магнитными бурям, или по другим причинам, но сегодня в его голове произошёл какой-то сдвиг. Он развернулся, и направился вслед за обидчиком. Нагнав компанию, Швейк, не говоря худого слова, ударил своего противника в ухо. От такого удара с парня слетела кепка, да и он сам едва остался на ногах. Не останавливаясь, Швейк схватил противника за горло, и если бы не приятели, то исход дела был бы печален. С трудом оторвав нападавшего от жертвы, компания принялась приводить своего приятеля в чувство. Однако рассвирепевший Швейк, всю жизнь покорно переносивший побои, не собирался останавливаться. Засветив в глаз одному из компании, и пнув другого, он вновь схватил своего неприятеля за горло. Видя такое дело, ребята стали уговаривать Швейка «завязывать». Выдав на прощанье пару здоровенных плюх, тот проговорил, глядя на всех исподлобья: «Рубаху порвали, кто будет платить?»
После этого вопроса вся компания быстро ретировалась, чтобы не вводить разозленного парня в искушение.
Слух о «проснувшемся вулкане» быстро облетел одиннадцатый класс, даже девчонки стали посматривать на него с интересом, однако наш герой этого не замечал. Он невозмутимо отсидел за своей партой все занятия, а после уроков в туалете заехал в очки однокласснику за то, что тот не дал ему закурить. Пока тот приходил в себя от неожиданности, и собирал осколки стёкол, Швейк забрал у него всю пачку, и со словами: «Курить вредно», направился домой.
В сущности, это был неплохой мальчишка, претерпевший в школе из-за своего миролюбивого характера. Не трогай никого, и тебя не тронут – внушала ему мать, но она, увы, была не права. Трогали, и очень крепко.
Учёба в одиннадцатом классе подходила к концу, и вокруг школы, чуя поживу, шныряли посыльные из военкомата, одолевая повестками.
В вестибюле школы висел красочный плакат: «Родина ждёт своих защитников!», на котором улыбался бравый солдат, видимо, еще не отведавший стариковской «присяги. На лбу солдата кем то из школьников аккуратно было написано короткая, но выразительная фраза «х.. тебе!». Военрук, повесивший плакат, был удивлён, когда директор школы, Николай Иванович Никитин, которого за созвучность фамилии и пристрастие к курению окрестили « Мсье Никотин», проговорил: «Ваша наглядная агитация слишком наглядна. Сегодня же снимите».
Сообразив, в чём дело, военрук, носивший подпольную кличку «Лёва Задов», решил провести в качестве воспитательной меры кросс старших классов. Узнав об этом, «актив», состоящий из прогрессивной, антимилитаристически настроенной молодёжи, решил нанести превентивный удар. Это действие было выражено в виде слабительного, разведённого в графине, и предназначенного для Лёвы Задова, поглощавшего на уроках воду, словно верблюд, нейтрализуя хронический похмельный синдром. Чтобы окончательно добить военщину, перед уроком военрука его стул щедро намазали черным сапожным кремом. Ничего не подозревающий «Лева Задов», твердящий, как попугай «Иприт, люизит, фосген…» хлопал целебный раствор стакан за стаканом, щеголяя измазанными брюками. Затем лицо его покраснело, и он стрелой выскочил из класса. Раздался дружный хохот, перемежавшийся выкриками «Но пасаран!», что в переводе на школьный язык означало то же самое, что было написано на лбу плакатного бойца.
К доске вышел почётный второгодник по прозвищу «Мормон».
– По случаю дня победы над реваншистами, предлагаю скинуться на красненькое!
– Ура! – закричали старшеклассники.
Вмиг деньги были собраны, и дружный класс направился в заброшенный детский сад с полурассыпавшимися беседками, скрытыми густой листвой. Из потаённого места был извлечен пакет с пластмассовыми тарелками и стаканчиками.
«Одноразовая посуда многоразового использования!» – пошутил кто-то из собравшихся.
Расположившись, нарезали колбаски, хлебца. «За прекрасных дам!» – возгласил штатный тамада, «Мормон». Все, включая девушек, опустошили стаканчики до дна.
– «Мормон», ты когда школу закончишь? – спросила Елоха, бойкая смазливая девица, задававшая тон во всех классных скандалах.
– А тебе что, замуж за меня захотелось? – не растерялся Мормон.
– Нужен ты мне! – Елоха ухватила бутерброд, и съела его в два приема.
– Мечи реже, – осадил её Васёк, сосед по парте.
– А теперь – за окончание школы! – продолжал самозваный тамада.
– Давай, Швейк, ты у нас сейчас в гладиаторах числишься, покажи себя!
– Он тебе сейчас покажет – сказал кто-то из ребят. – Пойдёшь к Ларисе, фельдшеру, на прием!
– Ну, пошутил я, – стал отъезжать Мормон. – А к Ларисе я и так зайду, багажник у ней – с ума сойти можно! Наливайте! Прозит!
Вскоре импровизированный банкет был закончен, и все, довольные, разошлись по домам.
На следующий день дежурный, забежав в класс, сообщил: «Мсье Никотин! Сейчас пойдут разборки!».
Встреча с Жеребцом
Директор пришел не один. Вместе с ним в класс вошел военный, мордатый представительный мужчина. Поздоровавшись, Мсье Никотин представил своего спутника: «Военный комиссар нашего района – полковник Виктор Иванович Жеребец!».
Девчонки тут же захихикали, однако директор застучал указкой по столу: «Прекратить смех! – У вас будет время посмеяться на экзаменах!»
Шум в классе стих. Полковник откашлялся: «К радости молодых людей, начинается призыв в армию».
Услыхав эту фразу, Мормон повернулся лицом к классу, скосив глаза и высунув язык. Раздался дружный смех. Директор застучал по столу, словно председатель аукциона.
«Все мужчины должны исполнить свой священный долг – защищать свою Родину, – продолжал Жеребец. – Как вы знаете, мы находимся в окружении НАТО. Кто, как не вы, дадите им отпор? Ваши отцы и деды сражались за вас. Теперь настала ваша очередь».
Полковник достал громадный носовой платок и громко высморкался. В классе снова засмеялись.
«Вопросы есть?» – пряча платок в карман, обратился к классу военком.
– А мы не мужчины, мы мальчики – выступил Мормон.
– После уроков зайдёшь ко мне! – отреагировал директор.
– А девочки могут идти в армию? – спросила Елоха.
– Нет, потому что они неправильно понимают команду «Ложись!» – откликнулся Антон, крепкий середняк в учёбе, которому всё сходило с рук, поскольку его отец, учредитель строительной фирмы, каждый год помогал ремонтировать школу.
В классе снова раздался смех, однако Жеребец сразу дал ответ:
– Девочки служить могут, но по собственному желанию, по контракту, если они не состоят на военном учёте.
– А я не хочу служить, и не хочу ничего защищать, потому что у меня ничего нет.
Все обернулись. Швейк, ухмыляясь, сидел на задней парте, глядя на опешившего полковника. «Это раньше, при социализме, всё было общее, а сейчас капитализм. Вот пускай олигархи и нанимают служить за денежки. А то порасхватали всё, а мы иди, защищай их особняки, заводы и фабрики! У моей матери пальто зимнего нет, а провкалывала на власть всю жизнь. Дед погиб на войне, а отец – на заводе в аварии. Наплевать мне на вас, так же как и вам на меня!» – закончил свою речь Швейк.
В классе стало тихо, только было слышно, как бьётся об оконное стекло муха. «Таак…», – сказал побледневший директор. Он взглянул на военкома, который в отличие от директора, покраснел, словно помидор. «Таак...», – повторил директор, словно он вдруг забыл все слова.
«У кого есть ещё вопросы?» – охрипшим голосом спросил полковник.
В классе продолжала стоять гробовая тишина. Директор и полковник молча вышли из класса.
Дядя Витя – «Повесь флаг»
Нет, «Леве Задову» положительно не везло. На следующий день по школе прокатился слух – ограбили кабинет военной подготовки. Взяли три пневматические, две малокалиберные винтовки, спортивный пистолет системы Марголина, и несколько сотен мелкокалиберных патронов. События к концу учебного года нарастали, как снежный ком. Завуч, мужик добрейшей души, по кличке Сизый Нос, слёг с инсультом в больницу. Кривая успеваемости в школе катастрофически ползла вниз, директор был вызван «на ковер» в РОНО.
Возвратившись с «профилактического вливания» он устроил разнос ни в чём неповинным учителям, а те, по системе «Домино», закрутили гайки в классах. Начались тотальные проверки учебного процесса, на задних партах теснились толстозадые тетки – проверяющие, вгоняющие в транс учащихся и учителей своим присутствием. Все с нетерпением ждали окончания учебного года, и скорейшего выхода, по выражению Мормона, на «заслуженный отдых». Самому ему железно светила армия, и он решил пойти «ва банк», то есть косить под энурез. Его положили в больницу, несмотря на приближающиеся экзамены, и друзья – товарищи, посетители больного, слушали ужасные рассказы Мормона о грудах обмоченных матрасов, которые нянечки ежедневно выносили сушить на улицу, бросая на «виновника торжества» уничтожающие взгляды. Жизнь шла своим чередом, одни матрасы мочили, другие их сушили, одни крали, другие их ловили.
Таинственным похитителем школьного арсенала оказался Витька Ильин, недавно переведённый из другой школы. До этого он успел прославиться тем, что добился взаимности у школьной динамщицы – Ленки Елохиной, крутившей мозги старшеклассникам направо и налево.
Ильина определили в следственный изолятор, но вмешалась Ленка, у которой отец работал помощником прокурора района, и её приятеля выпустили под подписку. Витька ходил по школе, как ни в чём не бывало, и вскоре всем стало казаться, что этот инцидент – просто шутка. Лёва Задов, несмотря на свое рвение, вскоре был уволен, и его место сразу занял другой проводник военных знаний, суровый мужик, опалённый огнем Чечни. Приемы стрельбы, которые он демонстрировал, напоминали кадры известного фильма, за что военруку была присвоена почетное звание – «Терминатор», и тот, словно оправдывая прозвище, был суров, немногословен и безжалостен. Двойку у него можно было схлопотать проще, чем выкурить сигарету, но обиды никто не держал, наверное, потому, что так же легко он ставил пятёрки, если какой – ни будь страдалец хорошенько вызубрил заданный урок.
Случай на встрече с военным комиссаром не был забыт, и Швейк был приговорён школьной инквизицией к штрафным работам в виде уборки подвала школы, заваленного накопившейся за долгое время «отходами учебного процесса». Однако он не очень усердствовал, а проводил время в основном, в котельной, в которой обитал кумир школьников всех возрастов – дядя Витя – «повесь флаг». Это был универсальный помощник подрастающей молодежи, своего рода кентавр Хирон, воспитывающий подрастающих «гераклов». К нему обращались по всем вопросам, включая самые щепетильные. Дядя Витя – «повесь флаг» подсказывал, как можно «заболеть» при надобности. Он доходчиво объяснял, как «набить, натереть» градусник, вызвать покраснение слизистой рта и носа, чихание, для получения желанного диагноза ОРЗ.
«Вызывай участкового врача, – учил он, – лупи ногтем по градуснику, нюхни черного перца!».
Для верного повышения температуры дядя Витя рекомендовал вставить в задний проход дольку чеснока. Довольные результатом школьники охотно угощали своего кумира сигаретами.
Старшеклассник Скворцов, очень близко познакомившийся с неправильными девушками, явившись к дяде Вите, как на духу, рассказал, что чувствует по вечерам нестерпимый зуд в интересном месте. Идти с подобными вопросами к школьному фельдшеру – бедовой Ларисе, с её длинным языком, он не посмел. Дядя Витя осмотрев его, взял флакон карбофоса, обработал пораженное место, и направил пострадавшего в душ, избавив беднягу от мучений. На следующий день Скворцов принес своему эскулапу честно заработанную бутылку вина. Представители более юного поколения часто жаловались на проводимые над ними кулачные расправы старшеклассниками, и дядя Витя – «повесь флаг» вселял в их неокрепшие души уверенность, обучая нехитрым приёмам школьных драк. Обучал он так же «корректировке» отметок в дневнике, и другим важным и нужным житейским делам.
Хаживали к нему и юные представительницы прекрасного пола, но о чём велись беседы со школьным корифеем – оставалось загадкой.
Сама личность дяди Вити носила некий ореол таинственности. Поговаривали, что в своё время он с отличием окончил Суворовское училище, и был зачислен в высшее военное училище, но коварный зелёный змий обдал его своим гибельным дыханием, в результате чего он был отчислен с последнего курса. С тех пор дядя Витя перестал двигаться по социальной лестнице, прочно заняв позицию люмпена. Однако память и соображаловка у дяди Вити работали прекрасно, так, что он иногда помогал отстающим по школьной программе.
Прозвище «Повесь флаг» – так же прилипла к дяде Вите при странных обстоятельствах. В наследство ему достался садовый участок с небольшим деревянным домиком, в котором дядя Витя отдыхал душой и телом, реализуя при этом свои таланты. Особенно прославился он среди садоводов своей легкой рукой и удачными прививками, его даже стали называть «Мичурин». В качестве благодарности приглашали на нехитрые обеды на садовых участках, и стаканчик местного вина, от чего дядя Витя никогда не отказывался.
Как водится, садовое общество, в котором состоял неформальный лидер молодежи, подвергалось опустошительным набегам местных Робин Гудов. В один из таких набегов дядя Витя обнаружил в своём домике, двери которого он держал всегда открытыми, во избежание ненужного взлома и битья окон, записку, в которой говорилось: «Дядя Витя, повесь флаг. Будем сжигать все бунгало, кроме твоего». Озадаченный тем, что его знают, и намерены пощадить, дядя Витя долго решал, какой флаг нужно вывесить. Российский – слишком верноподданно, общества Спартак – а вдруг неизвестные мстители болеют за Динамо? Американский флаг тоже явно не подходил к ситуации. Дядя Витя решил выбросить белый флаг – знак капитуляции. Однако, придя на свой участок, он с изумлением обнаружил, что обещание неизвестных визитеров исполнено с точностью наоборот, то есть, сожжена его избушка вместе со спасительным флагом. Цвет ли флага послужил тому виной, либо вмешались, как говорят математики, неизвестные величины, а только остался дядя Витя погорельцем.
На этом его садовая эпопея не закончилась. Навестив однажды свой пострадавший участок, дядя Витя с изумлением увидел на месте сгоревшего домика новый вагончик, какими обычно пользуются строители. И, что самое удивительное – в вагончике на табуретке стояла бутылка водки со стаканом. Рядом лежала записка с одним словом: «Извини». Кто и как мог незаметно установить вагончик, для перевозки которого требовалась тяжёлая техника – осталось загадкой. История потихоньку начала забываться, на вагончик никто не претендовал. Однако кличка «Повесь флаг» намертво приклеилась к дяде Вите.
Вот с таким замечательным человеком коротал время Швейк. Он любил сидеть, открыв топку котла, глядя на огонь. Пляшущие языки пламени завораживали его, говорили о чём-то неопределенном, но очень хорошем. Дядя Витя частенько засыпал, предоставляя нести вахту своим визитерам, которые охотно выполняли никем не возлагаемые на них обязанности, подбрасывая в топку уголёк стоявшей в углу совковой лопатой.
У кого есть предложения?
Год на ЧП выдался урожайным. Цивилизация кривыми тропками докатилась до школы, и в ней был оборудован компъютерный класс. Как только разохотившиеся ученики почувствовали тягу к прогрессу, класс был ограблен. Причём, ограбление произошло по классической схеме: со второго этажа на верёвке были спущены пять новеньких «Пентиумов», или «пентюхов». Бельевая верёвка, свисавшая из окна, приводила своим видом мсье Никотина в состояние тихой ярости. Сразу же взяли Ильина, но в тот же день он был отпущен, так как он после уроков был на приёме у зубного врача. Родители подтвердили, что он промаялся всю ночь дома с больным зубом.
На этот раз виновных не нашлось. Опустевший кабинет оборудовали «противоугонной системой» – железными дверями и решётками, но столы в классе оставались стоять пустыми, охранять было нечего. Вот в такие судьбоносные дни Швейк идиллически сидел в каморке дяди Вити, держа во рту давно погасшую сигарету, и заворожено глядя на огонь. Сам хозяин котельной мирно почивал на топчане, собранном из старых автомобильных сидений. Швейк бездумно смотрел на пляшущие языки пламени, как когда-то смотрели на них первобытные люди, не думая ни о развитии прогресса, ни об угрожающем состоянии экологии, ни о прочих мелочах.
Миражи жизни не манили Швейка, безо всякого сожаления проходящего мимо мирских соблазнов. Его мировоззрение вполне подходило к монашескому учению, но он об этом не знал. Даже в его эскападе к военкому было что-то от юродствующих, но об этом не знал военком. Швейк понимал, что его всё равно «загребут», и сошлют куда – ни будь в медвежий угол, а то и того хуже, в «горячую точку». Он не раз встречался со своими почти сверстниками, порасказывавшими всякого. Общее в их повествованиях было одно – лучше туда не попадаться.
«Кирюшин! Швейк, вот ты где! Кончай курить, пошли на собрание! – В кочегарку заглянул Антон. – Давай, не тяни, меня за тобой послали».
В это время дядя Витя, проснувшись, приподнялся с топчана: «А, ребята!» – произнёс он, и снова откинулся на свое ложе. Нехотя поднявшись, Швейк швырнул окурок в огонь, прикрыл топку. «Дядя Витя, я пошёл!» – доложился он, и вышел вместе с Антоном.
– Что нужно? – на ходу спросил он у одноклассника. – Вроде никаких собраний не намечалось.
– Да это, понимаешь, Витьке Ильину характеристику дать надо.
– Мы тут при чём? Пускай дают, кому положено.
– Сказали, классом решать.
Сплюнув, Швейк потопал на второй этаж, где размещался его класс. Все были в сборе. Классный руководитель, недавняя выпускница пединститута Зоюшка, она же очень классная дама, на которую «кидали глаз» старшеклассники, сидела за первой партой с мсье Никотином.
Подождав, когда Швейк с Антоном усядутся, директор встал, потёр руки, словно муха перед завтраком, и начал проповедь: «Сегодня нам необходимо выяснить, как характеризовать Виктора Ильина. На педагогическом совете мы решили посоветоваться с учащимися, то есть с вами. Вы знаете, какой поступок он совершил». «Мужественный!» – высказал кто-то.
Не замечая реплики, директор продолжал:
«Очень многое будет зависеть на суде от того, как вы охарактеризуете Ильина. У кого есть предложения?» Сразу же поднялась Елоха:
– Предложение класса – охарактеризовать Ильина положительно.
– Это твоё предложение, а не класса, – возразил мсье Никотин.
– Поддерживаем! – сразу же закричали несколько голосов.
Заскрипела задняя парта. Все оглянулись, увидев встающего Швейка:
«Пускай посидит в тюряге, лучше, чем в армию идти. А то мой сосед без ноги из Чечни вернулся – сейчас наркоманит. А там Ильин хоть с людьми познакомится, если голова варит – освободиться, будет жить, как человек. У нас кто живёт нормально? Чиновники, депутаты и бандиты. Депутатом стать – надо ещё денег награбить, а там обучат – будь здоров, следующий раз не попадётся. А может, и депутатом станет. Закон позволяет. А без ноги не повыкручиваешь».
В классе вновь воцарилась тишина. Однако директор видимо морально был готов ко всему. Не обращая внимания на выступление Швейка, он поставил вопрос ребром: «Кто за то, чтобы дать Ильину положительную характеристику?» Поднялся лес рук, и даже Швейк нехотя поднял руку. «Что же, Зоя Фёдоровна, – обратился директор к классному руководителю, – подготовьте текст к завтрашнему дню!». С этими словами мсье Никотин вышел из класса.
Онемевшая Зоюшка, придя в себя, попыталась вступить в полемику со Швейком, однако тот её осадил: «Да что там, Зоя Федоровна, всё равно скоро экзамены, и до свиданья! А пока я не вычищу подвал – всё равно меня больше наказывать не будут». Видимо, осознав мудрость слов Швейка, Зоюшка сразу успокоилась. Прозвенел звонок на перемену. Швейк, выходя из аудитории, подмигнул надувшейся Елохе:
Не боись, Ленка, всё будет пучком. Да ты с ним и ходить то долго не будешь. Тебя ждёт большая жизнь, институт, семья, дети!».
– А тебя что ждёт? – спросила Елоха, всё ещё зло глядя на Швейка.
– Меня? Солдатские портянки!
Военкомат – это мат военкома
Экзамены приближались. Выпускников начали было запугивать «Ягой», по научному – единым государственным экзаменом, но всё обошлось. Кто-то сверху решил просеять выпускников через обычное сито школьных экзаменов. Старшеклассницы одолевали родителей настоятельными просьбами по поводу выпускного гардероба, сильная половина человечества примеряла на себя непривычные галстуки, предмет одежды, который вряд ли понадобится в дальнейшей жизни. И те, и другие, вовсю готовили «шпоры», но Швейк оставался безучастным ко всем хлопотам. Денег на костюм не было, «а экзамены всё равно сдам» – размышлял он. Однако действия его соседа по парте Ивана Чичеланова, по кличке Чича, вызывали у него интерес. Швейк пронюхал, что Чича посещает церковь «Свидетели Иеговы». Как выяснилось далее, в законодательстве о призыве на срочную службу была прореха в виде послаблений для граждан, которые «по своим убеждениям» не могут брать в руки оружие. Иван написал заявление по этому поводу, и приложил к нему справку, подписанную настоятелем церкви, и, осенённый надеждой, направился в военкомат.
Бойкий прапорщик Приходько, ведавший вопросами оформления призывников, был немало озадачен, получив этот документ. Держа листок двумя пальцами, словно ядовитое насекомое, он вертел его и так, и эдак, разглядывая затейливую печать и пытаясь вникнуть в суть мудрёных настоятельских фраз, и, наконец, решился выдать эту «писанину» наверх, командованию.
Бодро взбежав на второй этаж, Приходько поправил прическу, откашлялся, и, осторожно постучавшись, проскользнул в кабинет. Первое время за дверью было тихо, но вскоре послышались молодецкие раскаты голоса военкома, который недолго употреблял уставные выражения.
Вскоре Жеребец перешел на ненормативную лексику, изредка вставляя слова «план» и «призыв», причём уснащал всё такими витиеватыми оборотами, что даже видавшие виды офицеры, проходившие мимо по коридору, задерживали шаг перед кабинетом начальства.
«Тс… Жеребец приходует Приходько!» – приложив палец к губам, и округлив глаза, прошептал старлей Лебедев, сам недавно получивший изрядную взбучку.
Наконец, «инструктаж» закончился, и Приходько пробкой выскочил из кабинета. Прическа бравого прапорщика была почему-то растрёпана, как будто его таскали за волосы. Утерев носовым платком раскрасневшееся лицо, Приходько, стуча каблуками, рысью спустился на первый этаж, где его с постным лицом дожидался призывник Чичеланов. Увидев прапорщика в «неадекватном» состоянии, Чича вскочил с табуретки, будто под ним сработал взрывпакет.
– Ты вот что, – обратился к нему Приходько. – Возьми свою справку, и иди с ней знаешь куда?
– Нет… – промямлил растерявшийся Чича.
– Ты медкомиссию прошёл? – вкрадчиво спросил прапорщик.
– Прошёл – отвечал почувствовавший неладное Иван.
– Годен?
– Так точно! – неожиданно для себя подтвердил оробевший призывник.
Лицо Приходько стало малиновым. Жилы на шее надулись, как у борца – тяжеловеса, и не в силах больше сдерживать эмоции, Приходько заорал:
Тогда штобы по повестке прибыл на сборный пункт, твою мать! Понял?
Повесивший голову Чича вышел из здания военкомата. Навстречу ему, насвистывая, двигался улыбающийся Швейк. «Знаешь, что такое военкомат?» – с ходу спросил он приятеля.
– Чича поднял голову, и печально глядя на весёлого одноклассника, пробормотал:
– Нет, не знаю…но догадываюсь.
– Ну, так знай: Военкомат – это сокращение от слов – мат военкома!
– Теперь понятно, – произнес неудавшийся борец за убеждения. – То-то военком на втором этаже расходился!
Швейк тем временем, насвистывая, зашёл в военкомат и предстал перед прапорщиком, как того требовала повестка.
– Вот это воин! Сразу видать! – почему-то обрадовался Приходько. – Тебя военком хочет видеть. Давай, дуй на второй этаж, кабинет шестнадцать. Постучи, когда будешь входить! – проявил он несвойственную ему заботу.
– А, боец явился! Ну, входи, входи! – Военком поднялся из-за стола, и протянул Швейку широкую, как лопата, ладонь. – Люблю таких, как ты! Прямой, откровенный парень, не то, что некоторые… – проговорил он, видимо вспомнив свой разговор с Приходько. – Давай так. Если какие вопросы – сразу ко мне. Надо помочь матери – поможем!
– Чем вы ей поможете? Отцом поработаете?
Военком рассмеялся:
– Да тебе палец в рот не клади! Где служить хочешь?
– Вообще-то нигде. Но вам виднее.
– Ладно. Подберём что ни будь стоящее. Выйдет из тебя толк!
– Бестолочь останется! – закончил Швейк.
Военком снова рассмеялся.
– Давай, иди домой, готовься к экзаменам, а мы тут помаракуем, куда тебя пристроить; – и военком с улыбкой снова протянул руку Швейку.
Продолжение следует
http://www.proza.ru/2014/02/10/740