Баба Зина

Елена Мельницына
      Новосибирск встретил нас тридцатиградусными морозами. Через дорогу от железнодорожного вокзала сверкала вечерними огнями гостиница  «Новосибирск». Мы с мужем поспешили туда, предвкушая горячий душ и чистую постель. Свободных номеров, несмотря на огромные размеры гостиницы, не было. Мы вышли на улицу, обдумывая, как добраться до ближайшей гостиницы. Таксисты наперебой ловили клиентов. Мы в ту пору плохо знали Новосибирск, денег с собой было  мало. Тут призадумаешься, стоит ли ездить на такси по гостиницам : неизвестно, сколько прокатешь времени и денег. Да и где гарантия, что где-то будут свободные места?

         Тогда, в начале девяностых, времена были смутные. Врачи и учителя падали в голодные обмороки. Промышленные предприятия бились в предсмертной агонии. Рабочие по полгода не получали зарплату или получали её продукцией соответствующего работодателя: гвоздями, одеялами или металлом. Некоторым выплачивали мешками китайской лапши или муки, но это считалось крупным везением:  продукты можно было хотя бы продать соседям. На рынках появился новый социальный слой –  бывшие спортсмены, а ныне рекитиры и бандиты, залихватски  ездившие на «девятках» модного цвета «мокрый асфальт» .  Причём свою деятельнось явно криминального характера рекитиры и не думали скрывать , наоборот , вели себя гордо и с пафосом, вызывающе крутя на пальце перед носом собеседника ключи от этих самых «девяток», а некоторые - и от шестисотых «меринов».  Бандиты частенько устраивали стрельбу прямо на улицах. Часто было слышно об убийствах и похоронах криминальных «братков». Многие из них умирали от передозировки наркотиков, погибали в ДТП и пьяных драках.  Нот это не останавливало девушек в желании связать свою судьбу с такими отморозками, ведь это было так престижно и модно!

      Улица, на которой стояла гостиница «Новосибирск», была ярко освещена фонарями. На тротуаре вдоль улицы на ящиках или раздвижных столиках торговали люди. Видно было, что большинство из них  стали торговцами поневоле. Женщины торговали вязанными носками, рукавицами, солёными огурцами и капустой. Несколько мужчин продавали некие одинаковые железки, видимо, доставшиеся им от работодателя в качестве оплаты труда. Бабушки торговали традиционными пирожками с капустой и картошкой. Около гостиницы стояло несколько человек, предлагающих ночлег в квартирах. У некоторых в руках были небольшие плакаты: «Гостиница в квартирах». И тут я увидела маленькую сухонькую старушку, которая стояла неподалёку, прислонившись к фонарному столбу. Видимо, ей трудно было стоять.  Ветер безжалостно трепал полы её старенького пальто. Глаза слезились, лоб и щёки были изборождены глубокими морщинами. Она негромко каким-то извиняющимся тоном спросила меня: «Вам комната не нужна посуточно? Тут недалеко, и беру я недорого.»

-Да, мы как раз ищем ночлег,- обрадовалась я.
- Ну так пойдёмте пешком, тут близко,- улыбнулась старушка.
И мы втроём отправились к ней. У бабы Зины (так она представилась) была небольшая, скромно обставленная, но очень уютная двухкомнатная квартирка. В одной комнате  она с правнучкой жила, а другую сдавала приезжим.
-Всё какая-никакая копейка,- скакзала она,  заправляя выбившуюся седую прядь под домашний ситцевый платочек.- Пенсия у меня маленькая очень, а правнучку учить надо. – Пойдёмте, чаю попьёте, я блины сегодня стряпала.
Мы пили чай и разговаривали.
-Я всё равно не усну, пока Вика, правнучка моя,  не придёт,- объяснила баба Зина, подливая нам чай.- Она гуляет всё с подружками допоздна.
-Так в молодости все гуляют,- улыбнулась я.
-Да, Леночка...- по-доброму посмотрела на меня баба Зина.- Вы если спать ещё не хотите, я могу вам рассказать, как я в молодости гуляла.
-Конечно, расскажите,- откликнулся мой муж. Я думаю, он сказал это из вежливости, но  история бабы Зины неожиданно захватила нас и мы слушали её, забыв о сне, хотя уже было далеко за полночь.

-Памяти уж у меня не стало, не всё помню.- смущённо улыбнулась баба Зина.- Нитки вот или очки положу куда-нибудь и сама найти не могу. А бывает, молодость вспомню, и всё как перед глазами вижу, будто вчера было.
   Вышла замуж я ещё перед  войной, в тридцать девятом. Тут же, в Новосибирске и жили мы, тут и в школе учились, тут и с Васей моим познакомились. Свадьбу сыграли небогатую, но весёлую. Человек двадцать гуляли в нашей новой квартире . Квартира была, хоть коммунальная, с подселением, но хорошая. Комната просторная, потолки высокие, их сейчас сталинками называют. Кровать справили мы с Васей уже после свадьбы и стол с двумя стульями. А кастрюлю со сковородой и тарелки нам родня на свадьбу подарила. Весёлые мы были, всего нам хватало. Кажется, счастливей нас и на свете не было. Верили мы в коммунизм, верили, что в самой лучшей стране живём, в самом справедливом государстве. А уж любили друг друга, что и говорить!  В сороковом Ванечка наш родился. Беленький, хорошенький! Уж как Вася любил его! А в сорок первом - война.

   Васе моему повестка из военкомата пришла. Провожали его мы с Ванечкой и со свекровью. Она пирожков в дорогу напекла.  Уже построение на перроне объявили, а Вася до последнего на руках сына держал. А потом, уже из вагона, кричал: «Зина, ты  Ваню, главное, береги!»

  Голодно в войну было. Ванечка болел часто. Доктор сказал, витаминов ему не хватает. А я в столовой работала на раздаче. Приносила домой со столовой то жира, то бульона в баночке. А наше столовское начальство воровало продукты, видать, по-крупному. Дело завели уголовное, а в войну долго не рассусоливали. Всем срока дали. Мне пять лет за хищение социалистической собственности. А Ваню в детдом определили, свекровь хотела взять его на воспитание, не разрешили.

 Ой худо мне было, ой худо. День и ночь только про Ванечку думала. И , хоть неверующая была, в первый раз тогда молиться начала. Никто тогда уж помочь мне не мог.- баба Зина вытерла уголком платка глаза и продолжала:

- И вот повезли нас куда-то в столыпинских вагонах.  Там уголовницы ехали, не первый срок мотавшие, они там всех знали уже, смеялись. А мне это дико всё было, как сон дурной.Что со мной будет, я не знала. Привезли нас в Краслаг, тогда мужчины с женщинами вместе сидели. И мне повезло очень, меня на работу в медпункт определили помощницей фельдшера. Сейчас понимаю, что иначе я бы там не выжила. Сколько я там смертей видела и от голода, и от обморожений. И убийства случались. Бывало, что в бараке умирал зек, и труп его держали до следующей поверки, чтоб пайку на него получить. С верующими там я познакомилась. Две монашки было и баптистов несколько. Бывало, в карцер их садили за то, что отказывались на работу выходить в Пасху. Вот монашка то мне и сказала тогда, мол, за всё Бога благодари, и увидишь, выведет Он тебя и отсюда. Как я выжила в этом аду кромешном, сама не знаю. Только и там попадались мне хорошие люди.

 А когда выпустили меня, я ног под собой не чуя, пошла оттуда. Идти до станции оказалось далёко. Там зона огромная была, много лагерей объединяла. А мне справку об освобождении выдали уже ближе к вечеру. Зима была, холод. И вот стемнело, я иду, а конца-края лагерям нет. Вдали какие-то желтые точки замелькали, думаю, уж не волки ли. Взмолилась про себя: «Господи! Да неужто я всё это вынесла, чтоб вот так здесь помереть?» Вдруг смотрю, землянка стоит и вроде как есть там кто-то. Мне и в землянку идти страшно : сколько случаев было, и насиловали, и убивали. И на морозе ночью не останешься. Замоталась по самые глаза в платок, зашла, там два мужика, тоже зеки освободились видать, и нары сделаны деревянные. Я, мол, так и так, можно переночевать. Один и говорит: «Конечно, мать, проходи!». Ну я как была закутанная, так к стенке отвернулась и ночь на нарах пересидела. Утром вышла,  родник рядом с землянкой был незамерзающий, и пошла умыться, а давишний зек и говорит: «Да это не мать, это молодая!» А я уже чуть не бегом бежала на станцию.

 Приехала я в Новосибирск, ноги гудят с дороги, я в свою квартиру, а там уже другие заселились. Раньше квартиры то государственные были. Отобрали квартиру у нас. Побежала я к свекрови, а там эвакуированные живут. Свекровь к какой-то дальней родне в деревню уехала , чтоб хоть как-то выжить . Куда именно, никто не мог сказать. Про Васю тоже никто ничего не слышал. Я – в детдом, к Ванечке. Сказали, умер Ванечка от воспаления лёгких в первую же зиму. Вышла я на крыльцо детдома, ноги ватные, я села на крыльцо и сделалась как деревянная. Ни слёз, ничего не было, а только онемение. Ничего больше не хотелось. Ни жить, ни жильё искать, ни работу. Зачем? Сидела я так дотемна, пока сторож меня не прогнал.

 И вот бреду я , как полоумная, и вдруг слышу: «Зина!» Оглядываюсь, Иван Фомич, знакомый наш старый. Он что-то спросил, а у меня, как плотину прорвало. Реву, ни слова выговорить не могу. В общем, привез он меня к себе в Искитим, это в тридцати километрах от Новосибирска . Фомич в однокомнатной квартире жил с женой и двумя детьми. Сказали мне, мол, живи пока у нас. Так я полгода у них и прожила, пока общежитие не дали. Спала на кухне на полу . О Васе никто из знакомых ничего не знал, никто не видел его. Через горсправку я тоже не смогла его найти. Тогда многие искали друг друга. Многие фронтовики пропали без вести.

  Прошло уже больше шести лет, как я Васю не видела. Фомич на мясокомбинате работал, устроил туда же и меня, там мне и общежитие дали. В комнате я жила с Валей, молоденькой такой, симпатичной хохотушкой. Я поправилась, юбку себе справила. Сватался ко мне один на комбинате. Только никого мне не надо было. И с Васей уж не думала свидеться.

  Зимой дело было. Валя подходит ко мне радостная такая и смущённая на комбинате и говорит: «Зина, помнишь, я тебе говорила, что с мужчиной познакомилась? Он же сватается ко мне! Сегодня придёт он ко мне в общежитие. Ты уж сходи в кино, хорошо?» «Ну, ладно»,- ответила я. После работы пошла в кино, а клуб почему-то закрыт был. Ну, я пошла по Искитиму гулять. А там темно вечером, никого на улице, одни собаки бегают. Да и ноги, хоть и в валенках, подмерзать стали. Наверное, с час я выдержала, а потом решила идти к себе в комнату. Пусть хоть обижается, думаю, хоть нет.

 Постучала я в комнату свою, Валя мне открыла. А я стою и шелохнуться не могу. На моей кровати Вася мой сидит. И свекровь почему-то с ним. Видать, они уже обговаривали свадьбу. Вася повернулся и побелел. Я, как в кино, по стенке вниз сползла. Он подбежал, обнял меня: «Зина, я  так искал тебя! Где ты была? Где Ваня?». Я, не глядя на него, чтоб не заплакать, ответила: «Я была в лагере. Ванечка умер в детдоме. Не уберегла. А теперь сам смотри, нужна я тебе такая или нет. Если хочешь, женись на Вале. Я не обижусь». «Зина, ты что говоришь-то! Ты жена моя!»
      Вот так мы и сошлись по-новой. И после войны ещё пятерых деток народили. Бывало, конечно, всякое. Сорок лет вместе всё же прожили. Бывало, и выпивал, и казачковал по молодости. Только я любила его,  да и он меня, и спали мы с ним всегда вместе, до самой его смерти...
    Такая, мои дорогие, на нашу долю жизнь выпала. Не знаю - хорошая или плохая, другой-то всё равно не будет ... - с грустной улыбкой  закончила свой рассказ баба Зина.
Раздался звонок.
-Ну вот и Вика моя пришла! А вы ложитесь спать, мои хорошие, там чистое постелено,- и баба Зина заспешила в прихожую встречать правнучку...
 
 Примерно через полгода я вновь оказалась в командировке в Новосибирске. Оставив вещи в номере гостиницы "Новосибирск", я вечером вышла на улицу прогуляться. И,выйдя из гостиницы, сразу увидела знакомую сгорбленную фигурку, стоящую у столба. Я радостно подошла к ней: "Здравствуйте,Баба Зина!Я у Вас останавливалась, помните меня?" Баба Зина , смущённо улыбаясь, подняла на меня слезящиеся на ветру глаза: "Что-то памятью я стала плоха, деточка. Не припомню, уж прости ты меня..." Возникла неловкая пауза, и я,не попрощавшись с бабой Зиной, пошла дальше по  улице...