Восемь Ч: «Четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж.»
Все школы похожи. Все школы призваны вталкивать в умы своих воспитанников идеи и идеалы верхушки своего общества. Верхушка выбрасывает в общество догмы, которые для учителей становятся обязательными для внедрения в умы молодежи.
Шел урок черчения. Дети, как на любом уроке, по любому предмету делились на четыре группы: 1. легко воспринимающие предмет; 2. туго воспринимающие, но они стараются; 3. стараются, но не могут воспринять; и 4. не желающие заниматься, здесь были и те, кто мозгами не способен к предмету и те, кто просто ленивы и не хотят что-либо делать.
Владимир Николаевич, учитывая эту объективную и вполне естественную закономерность, каждой группе давал соответствующие ее возможностям задания. Первая и вторая группы решали задачи разной сложности с плакатов, которые висели на доске, задачи они выбирали сами по мере своих сил, третья группа пыжилась над вычерчиванием проекций небольших деревянных моделей, сложность которых тоже регулировалась Владимиром Николаевичем в зависимости от способностей ребенка.
А вот что делать с четвертой группой? Эти несколько разгильдяев и бездельников даже не пытались делать что-то по предмету Владимира Николаевича, но, он это знал, а иначе и быть не могло, по другим предметам они тоже ничего не делали.
Да и пусть их. Пусть не делают ничего. Только бы… только бы… только бы не мешали другим. Добиться этого было для Владимира Николаевича самым трудным и не благодарным делом. Его возмущала необходимость тратить время на этих бездельников вместо того, чтобы больше внимания уделить тем ученикам, которые хотят учиться.
Владимир Николаевич все время перемещался по классу и не только чтобы помогать и поправлять работающих учеников, но и для того чтобы держать под контролем разгильдяев.
Он обогнул свой стол учителя и вошел в проход между средним и тем, что у окна рядами. Взгляд сразу на последние парты – оттуда все неприятности для учебного процесса.
Здесь разместился в совсем не напоминающей рабочую позе обычно ничего не делающий разгильдяй по фамилии Оглы. За абсолютно чистым столом сидел красивый юный цыган, щегольски одетый с дипломатом вместо портфеля, он даже листка бумаги перед собой не клал, как это делали для создания видимости работы другие бездельники. Но его ничегонеделанье имело некое свое, точнее ЕГО достоинство. Его не хотелось обзывать разными обидными, задевающими за живое словами, боязнь которых, заставляла детей удерживаться в рамках пусть слабой, но все-таки еще дисциплины.
Но и так вот безответно сносить его наглое и вызывающее присутствие, не имеющее отношения к основному здесь назначению каждого, Владимир Николаевич тоже не мог. Хотя, казалось бы, да черт с ним, не хочет – его дело, тем более, сидит спокойно, никому не мешает.
И тут ему вспоминается Оглы, расталкивающий малышню в своем продвижении к буфетной стойке, Оглы всегда в буфете, когда бы Владимир Николаевич туда не зашел или заглянул.
- Оглы, ты знаешь основной принцип социализма?
Оглы насторожился, ничего хорошего от вопросов не по теме урока ждать не приходится.
- А что? – парирует он.
- А то, что основной принцип социализма, при котором мы живем (Оглы знает, конечно, где он живет, но лучше напомнить) гласит: «Кто не работает, тот не ест».
- Ну и что? – Оглы никак не возьмет в толк, к чему клонит учитель.
- А тебя я на каждой перемене вижу в буфете, - продолжает Владимир Николаевич,- ты все время ешь.
- Значит, я работаю.
WalRad.
07.02.2014 2:06