Первым делом, получив багаж, Дина включила мобильный. По ее расчетам сестра сейчас должна была находиться на работе.
Операция проводилась под местной анестезией. Скальпель точно, выверено прошел под ключицей. Гибкие, проворные пальцы тут же нащупали нужный сосуд, и Дана, сделав почти ювелирный надрез, быстро вставила электрод.
- Доктор, что скажете, стучать будет? – мужчине, судя по всему, не нравилось лежать молча.
Иногда пациенты попадались очень словоохотливые, и приходилось поддерживать с ними разговор. Был даже случай, когда пациентка попросила сфотографировать ее на операционном столе.
- Обязательно будет, не сомневайтесь, - ответила Дана, внимательно вглядываясь в рентгеновский экран, отслеживая продвижение электрода к сердцу.
- Сколько гарантируете?
- Кардиостимулятор рассчитан на десять лет. Потом поставим новый.
Из истории болезни Дана знала, что зовут его Кристер, и он одна тысяча девятьсот тринадцатого года рождения. Но по физическим данным организм мужчины был крепким, и на вид ему можно было дать не более семидесяти лет.
Хоть и не каждый день случались такие раритеты на операционном столе, но все-таки и особенно удивительного для нее в этом не было.
Очень многие шведы до глубокой старости ведут здоровый образ жизни, занимаются спортом. Сейчас, например, в моду вошла, так называемая, скандинавская ходьба*, и Дана, как врач-кардиолог, тоже рекомендовала заниматься ею всем своим знакомым.
- А у меня сегодня День рождения. Ровно сто лет… - доверительно поведал Кристер.
- Поздравляю! – с теплом в голосе отозвалась она.
Все-таки в том, что сегодня она оперировала сердце-долгожитель, было что-то необычайное, выдающееся.
- Спасибо, милая, - улыбнулся мужчина.
Электрод благополучно достиг сердца и вошел в правый желудочек. Осталось только закрепить его и вшить металлическую коробочку с кардиостимулятором под кожу.
И пальцы уже шили. Стежок за стежком, бережно, аккуратно.
«Шить умеешь?» - сразу задали ей вопрос, когда она впервые переступила операционную.
- Да, - ответила, немного удивленно.
А шила она великолепно почти с детства. В дефицитное нищее студенческое время, выкраивая из «Бурда Моден» стильные вещи, обшивала и себя, и Динку.
- Мне, понимаешь ли, сейчас очень надо, чтобы сердце надежно работало, - решил поделиться Кристер, - жить только начал. Женился вот…, на прошлой неделе.
Дана едва не укололась иглой.
- Правда? – она с интересом внимательней взглянула на столетнего молодожена.
Глаза! У него были потрясающие глаза без намека на стариковскую бесцветность и усталость. Нет, не юношеским задором они лучились, но полный интеллекта, ровный, глубокий свет исходил из них и еще какая-то тихая нежная радость, так свойственная влюбленным.
- Да, правда. Влюбился, как юнец, – словно прочитав ее мысли, пояснил он, - Сиси моей уже шестьдесят. Тоже не девочка. Но любовь…, - и многозначительно вздохнул.
Дана выключила рентгеновские приборы.
Осталось проинформировать пациента, и она свободна.
- Кристер, я Вас поздравляю. Операция прошла успешно. – И добавила к дежурным фразам, - сердце работает как часы. Можете порадовать Сиси.
- Ох, спасибо, доктор, - растроганно поблагодарил он, - мы же в свадебное путешествие собрались. Операция вот только задержала.
Столько жизнелюбия теплилось в его глазах, что Дана невольно вспомнила Глеба. Тому явно не хватало чего-то такого, за что он смог бы зацепиться и выкарабкаться окончательно. Слишком глубоко он успел погрузиться в свою болезнь. И она временами замечала, как Глеб хандрит и замыкается в себе.
Дана вышла из операционной, с облегчением сняла с себя тяжелую свинцовую экипировку, и кинулась к одежному шкафчику, где в кармане халата надрывался мобильный.
Никлас по быстрому, в двух словах, отчитался, что Глебу сделали МРТ и предложили лечь в клинику для проведения реабилитационной процедуры.
- Есть проблема в местах послеоперационных швов. Госпитализация назначена на завтра. Процедура и наблюдение займут два дня. Все, пока! – как обычно, на бегу прокричал Никлас и отключился.
Дана просмотрела другие непринятые вызовы и встревожилась. Несколько звонков было от Динки!
- Дина!? Ты где, что? Что случилось?
- Дан! – Динка дала волю раздражению, - Ну, где ты пропадаешь? Почему трубку не берешь? Я уже полчаса как приехала!
- Приехала? С женихом? Я оперировала, только-только освободилась, - словно оправдываясь, частила Дана, - зато сейчас уже смогу отпроситься. Встречу!
- Значит так, - приступила к делу Дина, - встретить само собой. О моем приезде никому! Сними мне номер в гостинице! И какой, к черту, жених!?
- Ты что так обиделась? Динуська, да Глеб уже согласился переехать в гостиницу. Тем более у него завтра госпитализация. Может быть, потерпите друг друга одну-то ночь? Найду, где разместить. Пойми, Глеб у нас не ради развлечения. У него вопрос жизни!
Дина слушала молча, но последняя фраза дала новый толчок красноречию:
- Дана! Это у меня вопрос жизни!
А червячок любопытства, давно точивший изнутри, все-таки подтолкнул спросить:
- А что с Лавровым? Все так серьезно?
- Да. Но по телефону всего не расскажешь. Ему, конечно, сейчас уже больше нужна психологическая поддержка, и больше положительных эмоций. Увлечься чем-то...
- Увлечься? Это влюбиться что ли? – хихикнула Дина.
- Ну, например, - от всей души улыбнулась Дана, вспомнив сегодняшнего пациента.
- Ладно, жду! Только никому не проболтайся, - напомнила сестра на всякий случай.
Ни расстояние, ни разность судеб, ни полярность характеров не смогли разрушить ту внутреннюю мистическую связь, которая существовала на каком-то глубинном уровне подсознания сестер-близнецов. Они притягивались так сильно, что встретившись, казалось, становились одним гармоничным целым, удивительным образом дополняя друг друга. И тогда сами не могли разобраться, кто из них первый подумал, а кто высказал мысль вслух.
Но они так же гармонично и естественно входили в противоречия и конфликты, иногда серьезные и длительные. Это было примерно то же самое, как если бы любой индивид разрывался между противоположными проблемами внутри себя.
Сестры, в конце концов, приходили к общему решению и поступали согласованно, все зависело от того, чьи убеждения перевесят.
Динка что-то затевала, какую-то авантюру, Дана в этом абсолютно не сомневалась, и, как человек, придерживающийся моральных принципов, настроилась на серьезный разговор.
- Боже! Данка! – воскликнула Дина, со всех ног бросаясь навстречу.
Необузданная порывистая артистичная, обдав тонким, но ярким, запоминающимся запахом модных духов, она обняла, расцеловала, закружила:
- Как ты хорошо смотришься! Красивая, элегантная! И как же все-таки мы похожи!..
Последняя фраза прозвучала значительно, со смыслом.
Дана смущалась и радовалась:
- Молодчина что приехала! Давай пошли-пошли в машину! Дети обрадуются!
- Выслушай меня, потом поедем, – усевшись рядом на пассажирское место, приступила Дина, – обещай, что поможешь.
- Ну, если ничего криминального, помогу, - на всякий случай подготовила путь к отступлению Дана, - и только что в моих силах.
- Если не в твоих, то в наших, - Дина отчего-то была уверена, что та согласится на все.
Но сестра, не дослушав и до конца, категорически замотала головой:
- Можешь не продолжать. Ты с ума сошла, Дин!
- Дана, пойми, мне скоро сорок! Со-рок! – с ноткой трагизма, надрывно заговорила она. - И он мне нужен. Нужен, слышишь? У меня последний шанс, Дана! Последний шанс… Шанс…
Она повторяла горячо, увлеченно, самозабвенно заламывая руки, не дать, не взять - голливудская звезда. Дана в какой-то момент даже испытала восторг от ее игры. Вот где Дина могла бы сделать карьеру. Ей надо было поступать в Театральный ВУЗ на Моховой. Как же она декламировала стихи!
Но история не имеет сослагательного наклонения… Привычка ли, рок - быть всегда вместе, но одна из них принесла себя в жертву другой. Тогда Дана была сильней, и ее страсть - стать врачом победила.
- Да, это ты пойми! Мы уже не дети! И это не шутка, и не розыгрыш. Мы не можем манипулировать чужой жизнью. Ну, не имеем права! Нет! И не проси! Поехали, думаю, Глеб сразу не сбежит. Посидим, поговорим. Он очень изменился сейчас, после операции, болезни. Может быть, по-другому на ваш развод посмотрит, да и ты тоже, возможно, посмотришь на него другими глазами, подумаешь, надо ли возвращать прошлое.
Динка как-то скисла и мрачнела прямо на глазах все больше.
- Он никогда меня не простит!
- Что же такое страшное ты ему сделала?
- Тебе не понять!
- А ты объясни так, чтобы я поняла.
- Что? Что тебе объяснить? Ты сама не знаешь и не видишь, что он всю жизнь любит только тебя!? Он тебе, а не мне собирался делать предложение!
Это была уже не игра. Обида давняя, но по-прежнему горькая, больная, животрепещущая и обоюдная вырвалась наружу и повисла межу ними немым вопросом.
- Глупости, Дина, он тебя выбрал! – чтобы только не молчать, сфальшивила Дана, и они обе это поняли, - да и вообще, о чем мы говорим? – тут же попыталась свильнуть от конкретного к общему, - впечатление такое, что я далеко ушла по жизни, а ты осталась в том дремучем прошлом. Топчешься там себе на одном месте: отпустить боишься, и жить в нем уже не можешь. И не сорок тебе, а все еще двадцать. А вот мне действительно сорок. У меня муж, дети…
- Муж, дети... – передразнила Дина, - да если бы я не подсуетилась, не Никлас бы примчался к тебе на Новый год, а Глеб! Он же разводиться со мной собрался в то время. Сказал, что тебя одну любит. Да если хочешь знать, он имя Дина так и не запомнил. Я для него всегда была тобой. Даной!
Дана внезапно почувствовала, что с ней происходит некая метаморфоза перевоплощения в одинокую непонятую и несчастную Динку. Такое с ними тоже бывало.
- Ужас! – обида сестры реальной болью кольнула в сердце, - бедная Динка! Почему молчала? Ты тогда стала скрытной, я помню…
- Я встречаться с тобой в то время боялась. Ты бы меня прочла без слов. Прочла и поняла, что я твое место занимаю.
- Может быть, родить надо было, ведь он детей любит. Вон Линда с Лео от него не отлипают.
- Детей любит. А меня!? Меня-то не любит! Я злилась. Я счастливой хотела быть, желанной, женщиной себя чувствовать. Понимаешь? Я хотела, чтобы он меня любил. Я не хотела быть тобой для него! Я свою жизнь хотела с ним прожить, а жила твою.
- Как же ты все запутала, и сама запуталась. Зачем? – терзалась Дана.
- Вот и помоги! Помоги мне распутать! Всего-то один день!.. Даночка, ну, пожалуйста, дай мне шанс! Один маленький последний шансик…
Она опять играла, и Дана решительно стряхнула с себя все сомнения.
- Нет, Дина! Давай уже поступим разумно, соответственно возрасту. Сама говоришь, что сороковник не за горами. Послушайся меня! Я сейчас взрослей и смотрю на вещи более трезво.
- Я беременна! – прозвучало, как контрольный выстрел в висок, - если с Глебом ничего не получится, сделаю аборт, и ты уже никогда не увидишь племянника!
Племянника? На отпотевшем стекле машины радужками переливались капельки от растаявшего инея – предвестника скорой зимы.
- Не может быть!? Ты беременная? – она так долго мечтала услышать эту новость. - А кто отец? И зачем тебе тогда Глеб?
- Знаешь, для моего ребенка отцом может стать только Глеб, я так решила. Я это после развода поняла.
- Дин, но ему нужен свой ребенок, а не чужой, – в голове Даны что-то никак не стыковалось.
Но разум явно проигрывал эмоциям, ведь речь ведь шла о маленьком, еще не родившемся ее племяннике. А таким святым не шутят и о таком не врут.
- Я ему и второго рожу! Он ведь обеспеченный. Что ему стоит вырастить детей.
- Ладно! – сдалась Дана, - в конце концов, он взрослый человек. Только давай договоримся, что при первой возможности, ты скажешь ему правду. Объяснишь, и про этот наш план, и про ребенка.
- Договорились! – повеселела Динка, - поехали скорей в гостиницу! Надо там с прической, макияжем, одеждой поработать. Остальное - не подкопаться! Удивляюсь на тебя, вроде собой не слишком занимаешься, а такая же стройная. Один в один - я.
- По нескольку часов в день постоишь в рентген операционной в тяжелой свинцовой одежде - похудеешь!..
И улыбнувшись, добавила:
- Может быть, и в клинике за меня поработаешь завтра? Я бы хоть отоспалась.
- Нет уж! Тут сама! Меня от больных тошнит! Кстати, документами тоже меняемся, права на вождение там и все такое. На работу завтра на автобусе съездишь.
От одного только предчувствия зимы Глеб поежился. На улице основательно похолодало. Легкой порошей на дорожки и газоны лег первый снежок, земля, разнежившаяся было от тепла, затвердела, и кое-где хрустела заскорузлой коркой льда. Хорошо, он вчера успел убрать все листья во дворе.
А ведь в России сегодня, он знал еще от родителей, Покрова Пресвятой Богородицы, большой православный праздник. Всегда в этот день ждали первого снега, и чаще всего ожидания оправдывались. Снег, выпавший здесь, на чужбине, казался ему добрым знаком, как напоминание о доме… Заныло, засвербело, потянуло под лопаткой. Глеб покрутил плечом вперед-назад, но боль отпускать не спешила.
Загостился он…, пора бы и домой. А Никласа с Даной и детьми он обязательно пригласит к себе. Вот на Новый год и пригласит. Уж тогда-то он покажет им, с каким размахом умеет гулять русский народ, так чтобы запомнилось надолго. Никаких денег не пожалеет! Все-таки живем один раз, и этой своей единственной он обязан именно им, его друзьям.
Руки, соскучившись по нормальной мужской работе, просили хоть какого-то дела, и Глеб, не дожидаясь хозяев, растопил камины, и, время от времени подбрасывая поленья, стал ждать, когда все соберутся.
Казалось бы, все шло, как всегда. Ужин привычно перешел в вечерние посиделки с разговорами. Только Дана была сегодня какая-то другая, то ли рассеянная, то ли озабоченная.
Глеб обратил внимание, что она не заметила, как Линда с холода прошмыгнула домой без шапки, и тут же полураздетая снова унеслась на какую-то репетицию.
Лео за ужином не расставался с айподом, рассеяно катая вилкой по тарелке остывающие шведские фрикадельки, и никому не было до этого дела.
А Никласу, когда тот что-либо спрашивал ее по-шведски, так и вообще только загадочно улыбалась. За таинственными улыбками, похоже, скрывалось нечто большее, потому что Никлас просто ни на шаг не отходил сегодня от своей жены, и ему, по всей вероятности, не терпелось поскорей с ней уединиться.
Вечер только начинался, а разговор не клеился.
Вернувшаяся с репетиции Линда, внимательней присмотрелась к родителям и, весьма удивленная, что сегодня не получила свою порцию ежедневных нотаций, интуитивно примкнула к Лео, который смотрел фильм по айподу. Вместе дети не чувствовали себя так одиноко среди этих странных взрослых.
По российскому каналу обсуждали уже известный скандальными последствиями закон «Димы Яковлева».
- О, - до Никласа случайно долетел-таки смысл темы, - слышали, что теперь и в Швецию детей из России нельзя усыновлять? Но это же неправильно! Отыгрались на несчастных сиротах в отместку за коррупционеров. Сколько детей теперь не обретут не только любящую семью, но и возможность хорошего лечения.
И вдохновленный произнесенной речью, он ближе придвинулся к жене.
- Голова болит, - кокетливо посетовала Дана, - а я сегодня еще фильм собиралась посмотреть. Правда, он очень поздно идет, но я так долго ждала.
Она, не стесняясь Глеба, тоже потесней прижалась к мужу, словно всем своим видом демонстрируя, как ее любят.
- Посмотришь в записи! Я тебе в интернете любой фильм найду, - и Никлас машинально погладил ее по нежному шелку волос.
Лавров неожиданно взвинтился:
- Нет, ты просто не слышишь, что говорят российские СМИ! И это не ваши проамериканские мифы! Несколько убийств, избиений, отказов от усыновленных детей, передача в другие семьи. Невозможность контроля с российской стороны, и более чем мягкие наказания убийцам русских детей. Почему мы должны закрывать на это глаза?
Никлас хотел было открыть рот, но Дана опередила его:
- Можно подумать, что в России детей не бьют, не выбрасывают на помойки и не убивают! Американцы же усыновляли больных детей, у которых в России нет будущего. А в Америке у них есть надежда на квалифицированное лечение.
- Я не спорю, что в России есть проблемы, но их нужно решать внутри страны. Последнее дело торговать детьми, лишать их Родины и языка, они ведь такие же граждане. Только нищие страны, которым нечем кормить, разрешают усыновлять своих детей. Это позор – делать на детях бизнес!
- А не позор – отнимать у детей надежду на излечение, на полноценную жизнь? – возразил как-то не очень убедительно Никлас, склонившись к голове Даны и вдыхая запах волос:
- У тебя новые духи?
- Какой же ты внимательный! – и ее голова оказалась на его плече.
Ничего особенного, в сущности, не происходило, просто супруги выражали друг другу свою любовь. Это было нормально между мужем и женой, и никоим образом не должно было задевать Глеба. Но его это не просто заводило, но отчего-то еще и бесило. Дана! Она делала что-то не так! А больше всего Лавров злился на себя, время от времени получая еще и ощутимые уколы ревности.
- Допустим, у нас нет нужного медицинского оборудования, - он злился все сильней, - и не всем сиротам могут сделать операции в России. Хотя ведь делают! И без всяких квот, и без очередей. Но допустим, есть редкие случаи, когда необходима операция за границей. И если добрые американские дяди и тети так переживают за наших сирот, почему не окажут адресную денежную помощь на лечение, зачем для этого непременно нужно отнять у детей Родину?
- Ой, Лавров! Кто бы говорил! – еще один явный вызов от Даны. Но зачем? – Вот ты, например, богатый дядя, но не спешишь оплачивать лечение больным российским детям.
- Я, - он сглотнул слюну, которая, как нарочно, в изобилии заполнила рот, – я... я все сейчас объясню.
- Объясни, - Дана продолжала нагнетать напряжение.
Зато Никлас спорил вяло. Глеб заметил, как он приобнял Дану за талию, и воображение нарисовало ему плавный живой изгиб ее тела под свободного кроя домашней рубашкой.
- У нас собирают всем миром в России, и я всегда участвую. Так что Дана, ты не совсем права. Но я вот, что хочу сказать. Понимаете, когда в стране начался передел собственности и власти, - начал он издалека, стараясь тут же анализировать, как выглядит в глазах Даны, - кто как мог, делал первоначальный капитал. Конечно, о честно заработанном в то время говорить глупо. Страну просто растаскивали по карманам все, кто имел такую возможность. Это надо признать. Но дальше деньги должны были работать на страну, народ. Если хотите, скажу так. Надо считать, что, таким образом, народ заплатил тем, кто знает, как управлять деньгами, чтобы теперь эти деньги работали на него же и страну.
- Да у тебя, друг, целая теория, - удивился Никлас такой речи, которую, однако, воспринимал вполуха.
Зато Дана, словно дразнила его:
- Ну, и причем здесь брошенные дети?
- Лично за себя, Дана, мне не стыдно. Не хочу себя хвалить, но я ни копейки не вывел из страны. Все мои деньги работают на Россию в целом, значит и на детей.
- А смог бы ты чужого ребенка усыновить?
- Смог бы! - он запнулся, понимая, что чуть погорячился.
- Сначала самому поправиться надо, - резюмировал Никлас, и подбадривающе улыбнулся ему. - Дана, пойдем, чайник поставим. Поможешь мне пирог нарезать.
- Нииклас, - капризно протянула она, - у меня такой тяжелый день был, поухаживай за нами, голова болит.
- Может быть, я схожу за чаем и пирогом? – вызвался Глеб, - а вы отдыхайте, все-таки я один тут не работаю.
Эх! Странный какой-то вечер! Очень странный! Словно какая-то интрига зреет в воздухе!
Глеб поставил чайник, потом спустился к себе. А когда он вернулся с чайником и пирогом в холл, там были только дети, мирно увлеченные какой-то компьютерной игрой.
- Мама пошла в душ, а папа уехал на работа, срочно, - пояснила Линда, - он…, она… сказал извиниться.
Глеб расставил чашки, немного посидел с детьми, пытаясь разобраться в хитросплетениях правил игры, и, наконец, попрощавшись, отправился к себе на этаж.
Наскоро сбросил с себя одежду, забрался в постель, раскрыл книгу и не заметил, как уснул.
Примечания:
* Скандинавская ходьба - (от англ. Nordic Walking), дословно — Ходьба с палками (фин. sauvak;vely, от sauva — «палка» и k;vely — «ходьба», «прогулка») — вид физических упражнений, прогулки на свежем воздухе с парой модифицированных лыжных палок. В конце 1990-х стала популярна во всём мире. Встречаются также названия «северная ходьба» и «финская ходьба».