Три часа после восьми

1


"Вставай, бревно! Нет...я действительно не могу это уже видеть. Каждое утро повторяется одно и то же. Я не виношу лежащих мужиков. Это не мужики. Вот твой дед, он воевал, пришёл с одной ногой, да к тому же пьющий был человек, но, тем не менее, он мог встать рано, что-то себе приготовить, начать дела делать. А это? Что это? Это НЕЧТО лежащее. Это не муж, это не отец... Это чёрт знает что!"


Мама стояла на середине комнаты. Говорила она громко, выразительно. Изотов нехотя повернулся в постели, повыше натянул на себя бледно-голубое одеяло и, подоткнув его, остался лежать с закрытыми глазами.


"Твои дети, когда они повзрослеют и начнут понимать, что к чему, будут презирать тебя. И я сделаю всё, чтобы случилось именно так. Я могу им ничего не говорить. Они сами всё увидят." - продолжала мама - "У них нет отца. Это..." - она указала на диван - "Это не отец. Это нечто лежащее. Разве они подходят к тебе? Они тебя в упор не замечают. А они - мальчики. У них должен быть перед глазами пример. А это что? Да и в науке ничего  у тебя не получится. Голова лучше всего работает с утра, а ты всё это самое плодотворное время просто пролёживаешь.

Ой... да что говорить!" - мама махнула рукой - "Всё уже тысячу раз говорено-переговорено, а толку нет."


В комнату вошла Настя. Непричёсанная. Длинные волосы повылазили за ночь из толстой косы и пушились вокруг лица. Она машинально вытерла масляный нож об красные треники с растянутыми коленями и спросила, обращаясь к лежащему Изотову:


"Тебе накрывать завтрак?"


"Да...Я сейчас встану..." - сонно пробормотал Изотов, едва шевеля пухлыми тёмно-розовыми губами и не размыкая век, продолжающихся густыми тёмными ресницами.


Настя ушла в кухню.


Там за круглым столом накрытым грязной выцветшей клеёнкой сидели дети. Два мальчика - двух и трёх с половиной лет. Они ели овсяную кашу. Младший, которому стол был ещё слишком высок, тянулся, не глядя, зачерпывал густое и липкое из глубокой миски и смешно заталкивал в рот. Иногда каша с ложки падала на пол или на его жилетку.


Настя насыпала овсяные хлопья из коробки в тарелку и залила водой из чайника. В кухню вошла мама. Загляну в раковину, она завопила:


"Ну вот опять! Вчера только всё было вычищено! Сколько раз я вам повторяла: все остатки пищи, кусочки, очистки собирайте с тарелок и выбрасывайте в мусорку! А то к мойке не подойти! Не знаю как вас, но меня лично выворачивает! Не приучились вы убирать за собой."


Мама извлекла из раковины пластиковую решёточку, закрывающую сливное отверстие, и показала её Насте. В решёточке застряло что-то вчерашнее, разбухшее от воды, склизкое.


"Противно?! Вот. Мне тоже противно. После вас столько грязи!"


Вытряхнув в мусорку, мама установила решёточку на место. И, заметив стоящую на краю мойки тарелку, оставшуюся с вечера, добавила:


"Не вымыть за собой! Я поражаюсь: как так можно жить?"


Настя метнулась к мойке. Это Изотов, наверное, занимался ночью и что-то ел. Молодая женщина открыла кран, вода, хлынув сильной струёй, застучала по стальной раковине. Во все стороны полетели брызги.


"Сколько раз я уже повторяла! Не включайте такое напор. Экономьте воду. И не дрязгайте - к полу потом всё липнет. Вы специально всё делает так плохо, чтобы вас ни о чём не просили!"


Настя убавила напор воды и тщательно смывала с тарелки тонкой струёй пену от моющего средства.


"И долго ты так будешь стоять? Тарелку надо мыть быстро. Раз-раз. Ручками. А они открыли кран и стоят, мечтают. Какие-то варёные. А вода, между прочим, денег стоит. Вы счёт в прошлом месяце видели? Столько налито было - кошмар! И всё ведь куда - в брызги!"


"Мама, я поел, можно выйти из за стола?" - старший мальчик подошёл к раковине и, поднявшись на цыпочки, сунул туда тарелку.


"Иди, иди."


Настя вернулась к чайнику и заварила Изотову растворимый кофе. Сдув с одной половины стола крошки - за другой сидел, продолжая налеплять на ложку и неловко пихать в рот остывшую кашу, младший мальчик - она поставила на замызганную круглую термо-салфетку с дракончиком тарелку предназначенную для Изотова, чашку и блюдце. Намазав маслом хлеб и положив сверху ломтик сырной нарезки, Настя положила бутерброд на блюдце. Потом достала из буфета шоколадную конфету и прибавила её к бутерброду.


Изотов всё ещё лежал в постели.


"Не жгите свет!" - сказала мама, проходя мимо полуоткрытой двери, и нажала клавишу выключателя. "Дрыхнуть можно и в темноте! А свет денег стоит."


Настя вошла в комнату.


"Там всё готово. Вставай."


"Хорошо, сейчас."


Изотов сладко растянул свои сто восемьдесят восемь сантиметров, став в какой-то момент даже чуть длиннее кровати, и наконец приоткрыл большие тёмно-зелёные глаза. Одеяло немного сползло с него, обнажив стройное волосатое бедро.


"Доброе утро..." - пробормотал он.


Настя ушла в кухню. Младший мальчик поел и тоже пытался засунуть свою мисочку в мойку, но не дотягивался.


"Молодец, Татушка." - сказала она, забирая у ребёнка посуду.


С чувством выполненного долга Татушка ушёл, стуча по полу почти круглыми детскими подошвами. Настя налила себе чай, извлекла откуда-то карманный блокнот и что-то в него записала.



2


Изотов завтракал.


"Одиннадцать часов, а он только выполз!" - сказала, входя в кухню, мама. - "Ты заработаешь себе проблемы со здоровьем. Долго спать вредно. И мало тоже. Нужен здоровый баланс в организме. Тогда и в науке всё будет получаться. А ты неправильно распределяешь свой день."


"Дай мне поесть спокойно! Вечно эти нотации!" - взорвался Изотов, стукнув по солу руками.


Кофе в чашке вздрогнул и небольшая часть его выплеснулась на стол.


Настя возилась в прихожей, собирая детей на прогулку. Татушка стоял уже у двери в пуховом зимнем комбинезоне, дутый и неповоротливый, словно большая мягкая игрушка.


"Кто ж так завязывает шарф ребёнку?" - сказала, проходя мимо, мама.


Она сняла с Татушки шарф и повязала его по-своему.


Изотов всё ещё завтракал. Он ел очень медленно, неохотно. Аппетита с утра у него не было никогда. Настроения - тем более.


"Настя!" - закричал он, заметив на столе несколько пряничных крошек, оставленных кем-то из детей.


"Что?" - Он вошла уже в коротенькой коричневой дублёнке и сапогах с меховой опушкой.


"Ты видишь вот это?" -  произнёс сварливо Изотов и ткнул пальцем к крошку.


"Где?"


Настя была близорука и не сразу различила на столе крошку.


"Ты не убираешь со стола! Как я могу есть за таким столом? Я сейчас мордой тебя ткну!"


Изотов схватил Настю и сделал попытку нагнуть её к столу, но она вывернулась.


"Что ты делаешь?" - спросила вошедшая в кухню мама. - "Не трогай людей. Ты сам дерьмо и сам во всём виноват. Нормальный мужик может накрыть себе на стол."


Изотов притих и с отвращением отхлебнул кофе.


Настя вернулась в прихожую, взяла перчатки и вышла вместе с детьми.


"Ты разрушаешь свою семью." - сказала мама. - "У тебя такая замечательная жена, такие хорошие дети, а ты этого не ценишь. И, если так будет продолжаться, в один прекрасный момент ты просто лишишься всего. А нужно ведь совсем немного - наладить правильный режим труда и отдыха..."


"Меня достали твои нравоучения! Сволочь какая! Жизни нет от тебя. Бу-бу-бу. Бу-бу-бу. Заткнись!" - взревел Изотов и запустил в маму термо-салфеткой.


Она, не попав в цель, пролетела по кухне подобно летающей тарелке.


Мама вышла из кухни, хлопнув дверью.


"Ничего больше от меня не дождётесь. Считайте, что меня нет."


Она обиделась и заперлась в своей комнате. Изотов понял это по щелчку дверного замка.


Квартира была двушка. Когда мама запиралась, в ней сразу становилось тесно.


Изотов допил кофе и принялся за работу. Точнее - сел за неё. Он проверил ВКонтакте, сделал прогноз хоккейного матча, немножко почитал ГуглНовости и нехотя открыл свой документ. Никаких мыслей не было. Работа застопорилась. Изотов злился. На маму, на крошки, на Настю, на детей. Все его бесят. Не дают сосредоточится.


"Надо взбодриться." - решил Изотов.


Он поднялся, взял куртку и отправился в Пятёрочку за энергетическим напитком ADRENALINE RUSH. Ещё вчера вечером Изотов тайком взял у Насти из кошелька семьдесят пять рублей.


Скорее всего это был эффект плацебо, но выпив энергетик, Изотов сразу почувствовал себя бодрым. Банку пришлось спрятать в детском шкафчике среди одежды - в мусорке её может заметить мама. Или, того хуже, Настя. Она рассказывала, как ей стало однажды плохо от энергетического коктейля, и просила Изотова не употреблять их. Он уверял жену, что этого не делает.


3


Настя привезла коляску на детскую площадку. Выгрузив из неё Татушку, который отправился вслед за братом Гариком на горку, она достала из рюкзака блокнот и принялась что-то в него записывать, временами дуя на немеющие от холода руки.


На площадке гуляла соседка Олеся с дочерью Ксюшей и ещё какая-то женщина с пухлым мальчиком лет двух.

Олеся, раскачивая Ксюшу на качелях и при этом не глядя на неё, возбуждённо рассказывала женщине о том, как надоело ей уже сидеть дома с ребёнком, какой это ад, постоянные уборки и стирки, как сильно всё это её уже достало - поскорее бы выйти на работу.


"Я так поправилась за последние полгода..." - жаловалась Олеся.- "Я постоянно ем шоколадные конфеты. Не могу остановить себя. Пусть у меня будут хоть какие-то радости в жизни. Шоколад - источник эндорфинов."


Ксюша сидела на качелях понурая и насупленная. Она всегда была такая. Олеся визгливо кричала на неё, когда она пачкалась, баловалась или доставляла матери ещё какие-нибудь неудобства.


"Никто тебе не помогает?" - сочувственно спросила Олесю женщина с мальчиком. Он сидел у ног матери и ковырял лопаткой снежную корку.


"Никто, ты представляешь! Мать моя во Пскове, муж пашет по двенадцать часов, а свекровь сказала, что не хочет возиться с ребёнком."


"Твоя хоть во Пскове. А моя - в гробу." - проникнувшись внезапно к Олесе почти родственными чувствами, подумала Настя. Ей вдруг представилось, как было бы хорошо, если бы мама не умерла. Она бы сидела с её детьми столько, сколько нужно. Хоть целыми днями. Она бы не говорила, как свекровь, что скоро начнётся её любимая передача, и все должны убраться из комнаты.


Изотов постоянно говорил Насте, что нужно "заниматься детьми". Не отвлекаться от них ни на что, постоянно разговаривать или играть с ними. Тоже самое твердила и свекровь. Поэтому, открывая блокнот и торопливо вписывая туда, урывками, по предложению, свой первый роман она чувствовала вину. Насте казалось, что она совершает преступление. Она - плохая мать. Настоящая мать не имеет права жить для себя - так говорил Изотов - для неё дети должны быть самым главным.


"Олеся - тоже плохая мать." - думала Настя. - "Она тоже хочет жить для себя. Господи, как хорошо, что я не одна такая."


Существо её в этот момент наполнилось безграничной нежностью к полноватой истеричной Олесе, которая есть шоколадные конфеты для того, чтобы у неё были хоть какие-то радости жизни в декрете.

Настя пыталась беречь фигуру и подобные "радости жизни" позволяла себе очень осторожно. Она была ширококостная, но стройная, длинноногая, со смешной большой головой и в очках. Они всегда сидели немного криво - одно ухо у Насти было чуть выше другого. Но, снимая очки, она становилась почти красивая. Лучшая подруга сказала ей как-то по телефону - Насте показалось, что в утешение - будто бы она похожа на молодую Анжелиину Джоли. У Насти были нежные пухлые губы, огромные круглые глаза и шикарные длинные волосы.


Изотов называл её - Тибетский Як.


"Богатая шерсть..." - обычно приговаривал он, ласково перебирая её шелковистые светло-русые волосы - "Очень люблю Яка."


Когда Изотов говорил так, Насте было приятно. Она сразу забывала всё плохое, все обиды на Изотова уплывали куда-то далеко, растворялись и таяли - как паруса на горизонте.


"Большой Як, шерстистый." - Изотов качал и взвешивал Настю на своих коленях.


В его словах и голосе не чувствовалось вожделения - он гладил её так, как гладят мягкие плюшевые игрушки. И Настя радовалась. Вожделение всегда страшило её. Оно казалось ей унизительным. А Изотов не вожделел: он умилялся...


"Ну вот кому нужна кроме меня волосатая корова?" - с удовольствием повторял Изотов, привлекая Настю к себе на грудь. Она ощупывала твёрдые мышцы у него на спине и заглядывала в большие миндалевидные глаза её самого любимого зелёного цвета. "Какой он красивый." - думала она с гордостью.


Дети бегали по площадке. Настя всё писала. Пальцы её покраснели от мороза. Гулять приходилось практически в любую погоду по два, два с половиной часа. Иначе невозможно было создать тишину для Изотова. Возня детей сильно отвлекала его. Он был физик-теоретик и решал сложную задачу о свойствах антиферромагнетика.



4


Работа у Изотова не пошла.


Он открыл ВКонтакте и начал переписываться со школьницей из города Волгореченска - Дашей. Они познакомились в группе фанатов "Алисы".


Приближалось время обеда. Скоро должна была вернуться Настя.


Мама сидела в своей комнате, отсекая своей непроницаемой обидой половину площади квартиры.


В коридоре послышались голоса и стук. Дети вернулись с прогулки. Настя сама, стараясь не беспокоить Изотова (он сказал, что ещё не закончил) раздела их и налила им на кухне суп. Гаря распевно ныл, прося покормить его, а Татушка, напротив, отталкивал руки матери, пытающиеся ему помочь, и упрямо ел сам, заливая себе за шиворот.


"Что ты так орёшь в коридоре? Твой громкий голос меня достал! Все соседи знают, когда ты выходишь на прогулку. Это неприлично. До конца дня сегодня будешь говорить шепотом, иначе я не отпущу тебя больше на твоё общество поэтов. Ты наказана."


Изотов вышел на кухню и изливал своё негодование.


"А какое право ты имеешь меня наказывать?" - взвилась Настя. Глаза её тут же наполнились слезами. Общество поэтов очень важно было для неё, и она знала, что во власти Изотова сделать так, чтобы она больше не смогла посещать его. У Насти два маленьких сына. Она связана по рукам и ногам. И эти путы ей уже не сбросить. Никогда. Придётся умолять Изотова и свекровь посидеть с детьми. Унижаться, лгать и льстить, изворачиваться... Получить желаемое иначе - практически немыслимо.


Это они, свекровь и Изотов, ставят Настю в безвыходное положение.


"Настоящая мать должна жертвовать всем ради детей, в том числе и литературой... Каждый должен заниматься своим делом. Как говорит наш сын, инкубатор инкубирует, а автобус едет. Это правильно, это хорошо. Для мужчины главным в жизни должно быть дело, а для женщины - семья." - наставительно повторял Изотов.


И Насте приходилось поддакивать. Спорить с мужем было невозможно. Он начинал кричать и бросаться предметами. Иногда тяжёлыми.


Настя прятала блокноты, и тайком, когда никто не мог видеть её, жадно писала. Захлёбываясь словами, строчила неразборчивым торопливым медицинским почерком свой "Мир чистых идей"... В такие моменты она ничего не видела и не слышала вокруг. Для неё существовал только текст. Нескончаемая вереница слов, каждое из которых должно быть на своём месте. Чтобы вышло искренне, точно и сильно. Чтоб проникло в сердце, проняло до слёз...



5


Настя заболела - простудилась в одну из своих нескончаемо долгих прогулок на колючем зимнем ветру. У неё поднялась высоченная температура, она лежала, не в силах поднять головы. Дети бродили по комнате и скучали. Изотова дома не было - он уехал в ПИЯФ к своему научному руководителю.


"Не ходите к бабушке. Она сейчас смотрит "Свою Игру"." - с усилием проговорила Настя, заметив, что Гарик теребит дверную ручку, намереваясь покинуть комнату.


Дверь свою бабушка от детей не запирала, мотивируя это тем, что не хочет травмировать их психологически.


"Держи их около себя." - наставительно говорила она - "Занимай их, чтобы им было интересно. И тогда они ко мне не пойдут."


Настя не смогла остановить Гарика. Он отправился к комнату свекрови.


"Ничем своим не даёте позаниматься! Я же сказала, что сейчас буду смотреть передачу и меня не трогать!" - услышала Настя.


У неё не было никаких сил сопротивляться обстоятельствам, она не могла остановить сына. Озноб колотил её даже под двумя одеялами. "Ну и пошло всё к чертям..." - шевельнулась отчаяная мысль, она проплыла в расслабленном жаром сознании как льдина - "...надо будет на такой случай установить на дверь замок. Если что, буду запирать их, как собак, чтоб только не мешали бабушке..."


Вернувшийся Изотов, выслушав Настю, напустился на мать:


"Ты живёшь как паразит - ничего не делаешь! Пол у нас в кухне месяцами не мыт - линолеум даже цвет изменил! Что уж говорить о твоей комнате! Ты целыми днями либо читаешь, либо смотришь телевизор. Так и сдуреть недолго. Трудно что ли было помочь Насте с детьми? Она же больна!"


"Ты не имеешь никакого морального права меня попрекать. Я тридцать семь лет отработала на государство и вышла на заслуженный отдых. А Настя могла лёжа тихонечко им почитать. Я же сказала - у меня в это время передача. Я что, не имею права хотя бы час в день отдохнуть о вас от всех и посмотреть "Свою Игру"?


"Но Настя же болеет... Это исключительный случай! Что даже один раз не пропустить эту чёртову передачу?"


"Ты сам мог не ехать сегодня никуда и помочь ей."


"У меня аспирантура! Это гораздо важнее твоих передач! Это самое главное! Я физик-теоретик, а не нянька!Я занимаюсь серьёзным делом, мне поручено рассчитать то, что не рассчитывал ещё никто в мире! А ты пенсионерка. У тебя нет никаких важных дел."


"Вон из моей комнаты!" - закричала мама - "Ты никакого права не имеешь так со мной разговаривать! Вон. Это ваши дети! Я не просила вас их рожать! По закону на бабушке не лежит никаких обязанностей! За всё отвечают только родители!"


Изотов вернулся к Насте. Она задремала, свернувшись калачиком под двумя одеялами. Дети возились на полу.

Он тихонечко потряс жену за плечо, Настя взглянула на него блестящими больными глазами:


"Что?"


"Хорошо, любимая, мы поставим замок на дверь. Только ты ведь не будешь запирать там детей одних?"

Запирать детей Настя действительно не собиралась. Но... Покупка дверного замка обещала подарить ей другую чудесную возможность.

...Теперь никто не мог войти в комнату неожиданно и застать Настю врасплох, когда она ВОРОВАЛА: жадно выхватывала из раскрытых наугад книг по строчке, по абзацу, по обороту, пока дети возились сами по себе. Эмиля Золя и Эдгара По Настя посыпала сверху пронзительно-афористичным Бабелем и понемножку, словно соусом, заливала божественной Мариной Цветаевой...

Она находила какое-то злорадное удовольствие в том, что нарушала запреты мужа и свекрови: не "занималась детьми", бросала их на произвол, и читала...читала...читала...

Настя не ощущала вины. Напротив, вдоволь наворовавшись, напившись со страниц вожделенного эликсира бессмертия, она чувствовала себя счастливой и отмщённой. Изотовы сами во всём виноваты. Нельзя загонять человека в угол.


"Ну нет, конечно, за кого ты меня принимаешь... Я не оставлю их одних." - ответила она мужу, уже предвкушая пряную сладость страстно любимых книг...


"Ты лежи. Я сам покормлю их сейчас. Только скажи - чем." - Изотов смотрел на больную жену с искренним состраданием. Его большие зелёные глаза даже чуть увлажнились... - "Бедная корова..."


"Свари гречку. Она в нижнем ящике около раковины. Положи им туда сливочного масла и завари какао. Оно стоит в буфете на верхней полке. "Несквик". Две чайных ложки на стакан. Не забудь добавить молока." - проинструктировала Настя и устало прикрыла глаза.


Изотов никогда ни во что не вникал. Чтобы он что-то сделал ему нужно было давать инструкции, по точности не уступающие компьютерной программе. Если он шёл, к примеру, в магазин, нужно было написать не только вид продукта: масло, яйца, молоко - но и указать фирму производителя, название и количество в упаковке. В противном случае Изотов приносил не то.


"Я физик-теоретик! Мне некогда разбираться в продуктах!" - обычно говорил он.



6


Мама очень сильно озабочена была коммунальными платежами. С тех пор как установили счётчики воды, она  внимательно следила за тем, чтобы ни Настя, ни Изотов не смывали посуду из горячего крана.


"Мойте её холодной водой! Руки у вас не отвалятся! Горячая слишком дорогое удовольствие. Кроме того, она у нас и не нагревается по-человечески."


Это была правда. Чтобы дождаться горячей воды на одиннадцатом этаже, особенно поутру, нужно было пролить добрых пятьдесят литров.


Чтобы экономить холодную воду, мама нашла и положила в бачок унитаза большой камень, чтобы на спуск нечистот этой самой воды уходило меньше. Унитаз по этой причине промывался плохо, и вонь в туалете стояла как на вокзале.


"Мама! Ну нельзя же быть такой скупой!" - увещевал её Изотов  - "Холодная вода стоит семнадцать рублей за куб! Это же сущие копейки!"


"Какой ты богатый! Вот и плати сам! Я ничего из своей пенсии вносить тогда не собираюсь!"


"Водяные" скандалы случались в доме Изотовых почти каждый день. И "электрические."


"Ложитесь спать раньше. Вы слишком много электроэнергии тратите по вечерам."


"Мама, отстань от нас. Мы согласны всё оплачивать сами..." - умолял Изотов.


Мама раскладывала перед ним на столе какие-то счета, водила пальцем по столбикам цифр и говорила, говорила, говорила. Она была уверена, что управдом подкручивает в подвале какой-то вентель, и поэтому горячая вода в кране всегда холодная. Она обстоятельно доказывала это Изотову, раскладывала перед ним свои расчёты, отвлекала его от работы до тех пор, пока он не выходил из себя и не срывался на крик:


"Я физик-теоретик! Хватит забивать мне голову всяким дерьмом! Я сыт по горло этими разговорами о ЖКХ!"


"Ты ни во что не хочешь вникать! Ты псих! Ты шизофреник! Нормальный человек должен хотеть досконально разобраться во всём!"


То же самое, про вентель, мама рассказывала и Насте, когда та улучала драгоценную свободную минутку и садилась в уголке с ноутбуком, чтобы позаниматься литературой.


К Изотовым приходило три проверки из жилищной инспекции - мама хотела судиться с управляющей компанией по поводу качества коммунальных услуг - но комиссия установила, что закон не нарушен и вода в 53 квартире нагревается согласно нормативам до 60 градусов за три минуты.


"Но её всё равно ведь выливается много!" - вопила мама - "И мы за это платим!"


"А зачем вы тогда поставили счётчики?" - резонно спросил председатель комиссии - "Лили бы себе и лили..."



7


В конце февраля Гаря попал в больницу. Он вдруг захромал на прогулке. Настя решила сначала, что он неудачно упал, но все попытки что-либо выяснить у сына оказались тщетными. Он просто повторял:


"У тебя болит коленка."  - ему было уже почти четыре года, но он почему-то говорил о себе во втором лице.


Хирург в поликлинике поставил ему диагноз - аллергический артрит. Его направили в больницу Святой Марии Магдалины.


И как бы кощунственно это ни звучало, но то была большая радость. Подарок судьбы. Неделя вожделенной свободы и безграничного, абсолютного счастья. Игорь целыми днями где-то носился, он проводил много времени в соседних палатах, подружился с восьмилетней девочкой Лизой и мучил её, а Настя сидела на его кровати и работала.


А вечером, после отбоя, когда в палатах выключали свет, она выходила в столовую и работала там до тех пор, пока не начинали слипаться веки - на сон времени жалко было до слёз. Его так мало, так безнадёжно мало.


Днём Настя бегала вместе с сыном по коридорам и большинство больных и даже персонал принимали её за маленькую пациентку. Никто не дал бы ей на вид двадцати семи лет. Приходилось показывать паспорт, чтобы выйти из отделения или воспользоваться другими привилегиями, которые давались в больнице мамам.


В палате напротив жил шестнадцатилетний парень Андрей. Ему очень понравилась Настя, он показывал ей язык и делал "Бу!" из-за угла. Откуда ж ему было знать, бедолаге, что это не хорошенькая ровесница с растрёпанной косой, а взрослая тётка с ребёнком? Женщина выглядит на столько, на сколько она себя ощущает…


Настя крепко сдружилась с соседками по палате - четырнадцатилетней Кариной и шестнадцатилетней Светой. После отбоя они иногда собирались на чьей-нибудь кровати и делились девичьими секретами, гадали на картах или обсуждали, кто из парней на отделении самый симпатичный. Когда сын засыпал, Настя забывала о нём совершенно. Она больше не ощущала себя взрослой, тёткин халат падал с неё, как кокон, и из него появлялась прекрасная бабочка - Настя снова становилась пятнадцатилетней девчонкой... Уходящая молодость вскипала в ней отчаянно, исступлённо, из последних сил...


Больница подарила почти тридцать страниц печатного текста. Из этой своей возможности Настя выжимала всё. Она прекрасно понимала, что по возвращении домой работа над романом значительно замедлится.


Когда Гарю выписали, наконец-то повеяло весной. Резко потеплело, тротуары очистились от грязных снежных корок. Это радовало - теперь долгие прогулки не будут больше такими мучительными. Не нужно будет заходить греться в супермаркеты, чтобы подольше не возвращаться домой, где в мёртвой тишине занимается своими великими расчётами Изотов.


На Пасху у мамы случился гипертонический криз. Вероятно, она слишком близко к сердцу принимала проблемы ЖКХ или просто употребляла много солёной пищи. Готовить маме было лень, и она употребляла полуфабрикаты: сосиски, котлеты, бутерброды, прибавляя ко всему этому маринованные или солёные закуски.


Шёл первый час ночи, Изотовы уже легли, но вдруг Настя услышала донёсшийся из комнаты мамы стон. Прежде такого никогда не случалось - мама отличалась очень крепким здоровьем и даже простужалась редко.


Настя вскочила и как была - в трусах и футболке - кинулась в комнату свекрови. Она, тяжело дыша, лежала на кровати навзничь, на лице её полыхал неестественный малиновый румянец.


"Настя, мне плохо, тошнит, принеси тазик... Скорее..."


Молодая женщина босиком метнулась в ванную. Она осознала вдруг, что боится. За маму. Сильнее, чем за кого-либо прежде. И это удивило Настю. Болезни собственной матери она воспринимала в своё время почти равнодушно. Не было этого холодка в груди, не дрожали руки. Может быть, она тогда ещё была ребёнком? Ничего не понимала? Всё таки, когда рождаются свои дети, это что-то непоправимо меняет в душе. Взрослит поневоле.


Между женщинами, которые долго живут под одной крышей, даже если они не родственницы, тем не менее всегда возникает какая-то таинственная связь. Так было и с женщинами семьи Изотовых. В ту ночь, когда Настя рожала Татушку свекровь чувствовала что-то и не могла уснуть. Может быть, именно благодаря ей, её молчаливому и загадочному соучастию, всё обошлось. Пульс у Татушки на каждой схватке падал практически до нуля, до остановки сердца - Настя слышала это на КТГ. И каждый раз - это был самый болезненный момент, самый пик схватки, момент её максимальной силы - Настя забывала о боли, она мучительно ждала следующего удара маленького сердечка… Тук… тук… Всё медленнее, по мере усиления схватки… тук… Невыносимо долгая пауза. Раз, два… Тук! Наконец-то. Схватка слабела, и сердечко Татушки постепенно ускорялось. Удары начинали сыпаться как горошинки. Тут-тук-тук-тук -тук!


И всё таки Татушка родился. Живой.


А когда он потерял сознание в возрасте одиннадцати месяцев, бабушка спасла его. Настя вошла в комнату и увидела, что сын лежит в кроватке скорчившись. Перед этим он собирался плакать - старший брат забрал у него из рук машинку - ребёнок зажмурился, открыл рот, начал набирать воздух... Настя вышла на минуту, чтобы принести бутылочку с водой, и вернулась. Татушка был синеватый и не дышал. Настя выхватила его из кроватки и побежала с ним. В тот момент страшно ей не было - она решила, что уже ВСЁ. Нет ребёнка. Настя потом очень много раз вспоминала этот момент потери - недолгий правда,  не дольше минуты, но жуткий, невыносимый… На переполох явилась бабушка. Настя сунула ей в руки тельце Татушки, скрюченное, маленькое, неживое. “Звони в скорую!” - закричала бабушка. Подумали, что он проглотил какой-то мелкий предмет. Пока Настя искала телефон, свекровь разжала Татушке рот и сунула туда пальцы, вызвав рвотный рефлекс... И Татушка задышал. Настя пыталась что-то сбивчиво объяснить диспетчеру неотложки в тот момент, когда раздался вдруг его громкий, немного хриплый крик… Она метнулась к воскрешённому сыну, прижала его к груди и тогда только заплакала...


Настя принесла тазик. Маме было очень плохо. Она вращала головой на подушке, силясь найти удобное положение.


"Голова... голова... Моя голова разламывается..." - стонала мама.


"Может быть, вызвать скорую?"


"Нет, нет, не надо. Врачи только гробить умеют. Маму мою увезли тогда и всё..."


В комнату вбежал бледный, насмерть перепуганный Изотов.


"Мамочка!"


Настя принесла аппарат для измерения давления - интуитивно она предположила криз - нечто подобное случилось в деревне с её бабушкой - Настя запомнила всё до мельчайших подробностей - хотя на тот момент ей было всего пять лет.


И она не ошиблась. У мамы было 190/130.


"Корвалол." - повелительно сказала она Изотову. - "Быстро!"


"У нас нет корвалола..."


Изотов натянул штаны и побежал по соседям. Лекарство нашлось у Татьяны Павловны с двенадцатого этажа, она страдала гипертонией и держала у себя всевозможные медикаменты от давления.


Мама была спасена.



8


Наступило лето. Летом было легче. Настя сидела на лавочке и писала в блокноте, а дети копошились в песочнице. Рядом с нею садилась Наташа - красившая волосы в очень красивый винный цвет женщина лет тридцати пяти. Настя иногда отвлекалась от работы, чтобы посмотреть, как они играют на солнце. У Наташи тоже были погодки - дочери. Старшую звали Надя, а младшую София. Дети в песочнице иногда взвизгивали, споря из-за игрушек и даже дрались. Наташа рылась в телефоне или разговаривала по нему с деловыми партнёрами - у неё был небольшой бизнес. Настя писала. Периодически обе мамы поднимали взгляд и, проверив наличие и целость четырёх голов плавающих над бортиком песочницы, снова погружались в дела.


Изотов летом работал точно так же как и зимой. У учёного не бывает выходных и отпусков. У него ненормированный рабочий день. Как, впрочем, и у писателя. Но летом всё равно было легко.


Романа набежало по капельке - как берёзового сока в туесок - к тому времени уже больше сотни страниц. Настя даже отваживалась называть себя мысленно "писатель". Наверное, любой человек хоть раз в жизни пробовал что-то написать. Страницу, две, три. Но сотня - это уже порядочно. И главное - это ещё не конец. Роман бился в Насте словно бабочка в бутылке, просился наружу настойчиво, будто младенец или тошнота. И его невозможно было удержать...


Детей укладывали в восемь часов вечера. Это было удобно всем. У взрослых оставался свободным длинный вечер. Когда они засыпали Настя иногда ходила в фитнес-клуб в трёх минутах скорой ходьбы от дома. Она плавала в бассейне или отчаянно качала пресс. Одна женщина сказала ей, что после родов непременно нужно качать пресс - иначе живот будет висеть всю жизнь и никуда его уже потом не денешь. Настю это ужаснуло. Она делала ежедневно по сотне скручиваний с нагрузкой в тридцать пять килограмм. Иногда вместе с нею на тренажёры ходил Изотов. С тех пор, как ему стала писать Даша из города Волгореченска, он начал интенсивно качаться.


А однажды Изотову позвонил приятель и предложит подработку. Нужно было рассчитать кое-что для кандидатской диссертации одному парню. Он защищался в Бонч-Бруевича - ни одна из тамошних задач не могла составить Изотову - теоретику очень высокого уровня - большого труда. И Изотов согласился. Он любил деньги. В особенности - лёгкие.


Теперь Изотову потребовалось ещё больше тишины. Пусть задача у парня была не слишком сложная - но тем не менее это всё таки диссер, а не упражнение по элементарной алгебре - она требовала определённых усилий. Кроме того, над Изотовым висела подобно мешку с песком его собственная, в десятки раз более сложная задача. Парень обещал ему пятьдесят тысяч.


Изотов ходил злой - он почти не отдыхал - задачи высасывали из него как жадные пиявки все силы и настроение.


"Я тебя умоляю... - говорила мужу Настя - пошли ты его подальше! Нам не нужны сейчас деньги. Считай: мы имеем тринадцать с моей квартиры, двадцать пять из ПИЯФа и десять маминых - ведь она оплачивает частично коммунальные услуги и мы с тобой едим иногда её продукты. Сложи всё это, Изотов! Ну и куда нам столько денег. У меня уже в каждой книге косарь лежит закладкой. Я уже не знаю куда их тратить!"


"Ещё пятьдесят лишними не будут."


Спорить с Изотовым было бесполезно. Он был упрям как вода, которая точит камни, как время и смерть. Настя никогда не встречала более упрямого человека.


Всё бы ничего, пусть бы Изотов решал свою задачу и просто ходил злой. На свете много озлобленных людей - не запретишь же им ходить по улицам? Но неприятность заключалась в том, что Изотову нужно было срывать свою злобу. Он не мог носить её в себе долго. Она раздувала его изнутри как воздушный шар. И Изотов лопался, взрывался. Разумеется, в семье. Не при научном же руководителе, которому он обязан грантами и окладом?


Кроме того, Изотов, если не хотел делать чего-то сам, стремился свалить это на других. В частности, на Настю. В диссере для парня возникло как раз  несколько элементарных интегралов - для опытного человека пара часов работы... Но Изотову было скучно - интегралы же элементарные - их вполне сможет взять и жена.


"Это слишком сложно для меня. - сказала, глядя в монитор, Настя -  Я очень давно не занималась высшей математикой. Тебе потом придётся выгребать за мной кучу ошибок."


"Сделай так, чтобы не пришлось. Возьми справочники. Маленькая что ли?"


"Но у меня это отнимет целый день! Где я возьму столько времени!"


"После засыпания детей. Займёшься этим вечером. А как, ты думаешь, я работаю? Сажусь и делаю. Надо так надо. Потребуется разобраться в чём-то - разберёшься."


"Подожди... Но я же пишу роман. И это время после засыпания детей -  моё. Я даже подругам теперь не звоню. Я экономлю каждую минуту. Это самая драгоценная часть моих суток - три часа после восьми... И ты хочешь отнять их у меня?"


"Роман можно отложить. Это не к спеху. А задача горит: тому парню нужны результаты уже на следующей неделе."


"Погоди, Изотов, но ведь не я брала этот чёртов заказ! Более того, я слёзно умоляла тебя его не брать! Нам не нужны деньги. У нас их много. Больше, чем мы расходуем."


"Но раз уж заказ взят... Я же не могу теперь сказать тому парню, чтоб он шёл к лешему... Аванс заплачен... Это непорядочно. Называется - кидалово."


"Послушай, Изотов, я всё, конечно, понимаю... - Настя начинала злиться, это было заметно потому, что у неё покраснело лицо и участился пульс - но причём тут я? Это ТВОЙ заказ!"


"А ты моя жена. Ты должна мне помогать. Женщина создана СЛУЖИТЬ своему мужчине."


Изотов произнёс слово "служить" так безнадёжно и страшно, что по спине Насти пробежала стайка мурашек.


"Я ничего тебе не должна! - всё ещё ровным голосом, но уже с вызовом сказала она - И это МОЁ время! Я пишу роман..."


"Мои задачи гораздо важнее! - перебил Изотов - я ПРИКАЗЫВАЮ тебе отложить роман и считать интегралы."


"Послушай, но ведь это несправедливо. Я весь день занимаюсь детьми. Вдобавок, я убираюсь, готовлю и хожу по магазинам. Я пашу как рабыня Изаура! А твоя мама не делает почти ничего. Она целыми днями смотрит телевизор или читает книги. Она живёт в своё удовольствие. Ты знаешь, сколько я прочла за последние два года? Три книжки! Это же уму непостижимо! Это кошмар... И то, "Анну Каренину" мне удалось осилить только благодаря отъезду в роддом, где никто меня не трогал! Ты хоть понимаешь, что такое для писателя - не читать... Это... Это голод! Информация - наша пища... Без неё мы медленно умираем... Я ведь прошу совсем немного - так мало надо мне - только ТРИ ЧАСА ПОСЛЕ ВОСЬМИ! Я ведь добросовестно выполняю все свои обязанности. И только после этого могу позволить себе заняться своими делами. Пожалуйста! Мне просто необходимо читать и писать. Мне без этого..."


Настя красноречиво поднесла ладонь к горлу.


"Ты всё это придумываешь. Ну какой ты писатель. Хоть кто-нибудь из серьёзных людей признаёт за тобой талант? Тебя читают? Тебя издают?"


"Послушай, Изотов, но ведь меня НИКОГДА не будут читать, если ты НЕ ДАШЬ мне ничего написать!"


"А оно тебе так уж нужно?"


Настя хотела было сказать, что в этом весь смысл её жизни; что у неё не осталось ничего, кроме литературы, ни одного шанса хоть как-то себя проявить, кроме этого, последнего; что ей нигде не удалось построить нормальной карьеры; что ей уже почти тридцать лет и она не видит себя никем, кроме как художником слова... Но она промолчала. Изотов не только не поймёт, но и ещё, чего доброго, укорит Настю. Скажет, что смыслом жизни женщины должна быть семья. Ну уж нет. Как говорит Борис Гребенщиков, жизнь вообще “выше всякого смысла”. Она сама по себе - жизнь. И прожить её надо так, как хочется. И никто не указ. 


Настя ответила мужу просто:


"Я НЕ БУДУ считать твои интегралы."


"БУДЕШЬ. - с нажимом сказал Изотов, злость с силой упёрлась у него внутри, она накачивалась постепенно, словно газ в баллон, важно было не превысить максимально допустимое давление - Ты обязана меня слушаться. Я мужчина, и поэтому я главный."


Настя не могла больше сдерживать себя. Она молчала, но всё тело её излучало ярость будто спутниковая антенна. Ненависть брызнула из её зрачков как вода из лопнувшего резинового шланга. Глаза её сузились, помутнели. В их глубине сверкнуло что-то зловещее, неукротимое.


"Нет, Изотов. Я НЕ БУДУ! Ты не смеешь! Это МОЁ время. Мои ТРИ ЧАСА ПОСЛЕ ВОСЬМИ.  - сказала она со странным спокойствием очень ровным и твёрдым голосом. Губы её высохли, пульс на сонной артерии был зрим. Так бывает на самом последнем пределе самообладания. Затишье перед страшной бурей...


"Как? Ты отказываешься СЛУЖИТЬ мне?" - Изотов спросил это с точно такой же интонацией, с какой произнесла свою последнюю фразу Настя. И она поняла, что и у Изотова наступил ПРЕДЕЛ. Критическое давление достигнуто. Газ в баллоне готов разорвать металл в клочья.


Сейчас можно было ещё что-то изменить, пустить в другое русло, сказать "Да, милый, хорошо... я сделаю твои интегралы." Но почему-то Настя решила стоять до конца. А вдруг получится? Вдруг на этот раз Изотов её услышит? Вдруг удастся отстоять своё право на существование и свои три часа после восьми? И она сказала:


"Да. Я ОТКАЗЫВАЮСЬ."


Накачка газа не была остановлена вовремя. Давление превысило критическое значение. Баллон взорвался.


"СЛУЖИТЬ! СЛУЖИТЬ! - завопил, срываясь на жутковатый гортанный хрип, Изотов  - Ты должна мне СЛУЖИТЬ!"


Он метнулся к Насте и схватил её за горло. Глаза его были вытаращены. Яркие круглые белки их страшно сверкали. В этот момент Настя испугалась. По настоящему. Ей вдруг показалось, что Изотов не в себе, что он псих, и вполне способен её убить.


Настя чувствовала шершавый ком в горле - Изотов сдавил ей щитовидку. Она высвободилась, изо всех сил рванув его руку. Изотов метнулся, снова порываясь её схватить, но она извернулась и ударила его кулаком под дых. На секунду Изотов замер - удар был силён - Насте хватило этой секунды, чтобы отбежать несколько шагов. Изотов прыжком настиг её и с размаху пнул в поясницу. Она закричала...


"Ты что делаешь?" - спросил у Изотова проходящий мимо мужик.


Это немного его охладило. Хлынул дождь. Сейчас они стояли почти у самого входа в спорт-клуб - весь диалог происходил по дороге на тренировку. Изотов отдышался и спросил:


"Ну так что, ты согласна считать интегралы?"


Настя поняла, что это второй шанс понизить давление в баллоне. А третьего может и не быть. Ей вспомнились сверкающие белки его глаз и руки, впивающиеся в шею. Изотов психопат. И возражать ему просто опасно.


"Хорошо... Я согласна... Я помогу тебе..."


Изотов обмяк. Большие зелёные глаза его наполнились слезами.


"И ты будешь служить мне? Слушаться меня? Ведь ты же любишь меня? Правда? Ты любишь меня? А когда женщина любит мужчину, то она готова для него на всё..."


Крупная слеза выкатилась из изотовского глаза, проехала немного по красивой гладко выбритой впалой щеке и остановилась, не упала.


И тут Настю осенило. У Изотова - настоящая бесконтрольная истерика. И других вариантов быть не может. Чем же ещё объяснить столь резкий переход от неукротимой ярости к слезам? У него неадекватные смешанные эмоции... Изотов - ненормальный…


Внезапно и остро ей стало жалко мужа. Он слабее её... Он болен. Слова "Нет, я тебя НЕ ЛЮБЛЮ, Изотов" уже почти освободились из заточения самообмана, вырвались на волю... Изотов задал этот вопрос именно в тот момент, когда она готова была их произнести. Когда она чувствовала эти слова, их объём и вкус... И когда она вдруг осознала всю глубину их безнадёжности. Она впервые сказала эти слова себе, прожив с Изотовым четыре года.


Она сказала их себе, но не Изотову. Сейчас нельзя. Он сейчас слаб, он плачет... В Насте проснулась мать. Ударить его этими тяжёлыми страшными словами, побить несчастного одинокого ребёнка... Нет. Это невозможно. Пусть он хотя бы успокоится... Я всё ему скажу. Когда-нибудь...


"Да.. да.. конечно, быченька, конечно, красненький..." - сказала она тихо, размазывая слезу по его щеке, выбритой подаренным ею станком Mac3Turbo до пронзающей нежности... Льющейся в пальцы. Вытесняющей ненависть.


"Ну... вот и хорошо... Вот и славно..." - шептал Изотов, прижимая к своей груди и целуя в макушку Настю, которую он только что бил.


“А ведь он любит меня, наверное… И так сильно, что его страшит даже мысль о том, что я могу не любить его в ответ….” - подумала тогда Настя. Ей вспомнился роман Стефана Цвейга “Нетерпение сердца”, одна из тех трёх книжек, которые она смогла прочесть за весь застойный период младенчества своих сыновей… Да. Ответить на чужую любовь к себе из сострадания, пожертвовав своими чувствами, несомненно, гораздо больший подвиг, чем любить самому….



9


Подобные скандалы в доме Изотовых тем летом случались довольно часто. Они походили на грозы. Сначала несколько дней стоит жара, воздух накаляется, между облаками собирается электричество... А потом... Гром. Молнии. Ливень. Остужающий, смывающий...


Изотов очень любил указывать Насте на её слабости.


"Ты ешь слишком много сладкого. Ты не можешь себе в нём отказать. Лакомка! У тебя отсутствует сила воли."


"Ну и что? Тебе от этого плохо? В каком месте от тебя убудет, если я поем шоколада?"


"Ты что, не понимаешь? Это от тебя убудет! Ты должна укреплять свой дух. Побеждать в себе зависимость от плотских удовольствий. Воспитывать силу воли. "


"Хорошо. Но тогда ты тоже должен побеждать свои слабости! - рассердилась Настя - Не валяйся по утрам в постели. Не пей энергетиков. И... Давай откажемся о секса. Воздержание - это прекрасное упражнение для победы духа над плотью!"


"Погоди, но..."


Изотов попытался в первый момент что-то возразить, но потом подумал немного и согласился. Он читал тогда как раз какую-то книгу о преобразовании энергии Кундалини в ментальную энергию.


"Да. Ты права. Давай откажемся от секса. Хотя бы на время."


Изотов продержался две недели. Энергия Кундалини никак не хотела превращаться в блестящие научные идеи. Она просилась наружу.


Работа над диссером для парня из Бонч-Бруевича ещё не была завершена. Насте периодически поручались разные графики, элементарные расчёты и прочая мелочь. Муж угрожал ей, что если она не будет его слушаться, то он удалит со всех компьютеров роман и никогда больше не пустит Настю на общество поэтов. И в бассейн тоже не пустит. И на тренажёры. Пусть сидит дома и толстеет. Грозный мужчина найдёт для непокорной жены самые страшные кары.


"Может, ты ещё погрозишься, что убьёшь наших детей, Изотов?"


Он задумался.


Настя начала усерднее заниматься в тренажёрном зале. Теперь она начала качать наряду с прессом ещё и руки. На всякий случай. Куда ей, конечно, против Изотова. Он выжимал на всех тренажёрах сорок два кило, а она еле-еле двадцать один...


Чтобы хоть как-то себя утешить, Настя играла сама с собою в остросюжетный фильм, на который теперь походила её семейная жизнь. Она чувствовала себя Сарой Коннар, которая живёт у Терминатора дома. Изотов, особенно по вечерам, когда сидел под лампой в своей открытой голубой майке, очень сильно его напоминал. От систематических занятий в тренажёрном зале мышцы у него на спине выразились, красиво и угрожающе обозначились под загорелой кожей... Со странной смесью ужаса и восхищения Настя смотрела на накачанные руки Изотова, перелистывающие какой-то справочник по интегральным уравнениям. Нет. Не человек... Машина смерти. Киборг, в которого заложена программа. Терминатор, которого невозможно остановить...


"Реши мне вот это уравнение." - Терминатор нарисовал на белом листе из принтера какие-то закорючки.


"Но я даже не могу его прочесть!"


"Не надо притворяться дурой. Со мной это фокус не пройдёт. Ты специально делаешь вид, что ничего не понимаешь, чтобы тебя не заставляли работать. У тебя высшее образование, физ-мат, между прочим."


"Каждый судит в меру своей испорченности. Я не знаю, как это решать."


"А что ты тогда делала пять лет в университете? В носу ковыряла? Государство тратило на тебя деньги. Ты даром занимала там чьё-то место. Ты ничтожество! Ничего не добившееся в жизни ничтожество! Ни на что не годный паразит! Ты не хочешь работать и сидишь у меня на шее. Тебе бы только жрать и плодиться. От тебя никакой пользы."


Изотов вырвал у Насти лист с уравнением и сел за стол, со злостью впившись в карандаш. Чужое невежество раздражало его.


"Человек должен непрерывно совершенствоваться, развиваться, а не деградировать. Мне не нужна тупая домохозяйка. Я хочу видеть рядом с собой делового человека, а не раскисшую в говно тётёху, обвешанную сопливыми детьми..."


"Послушай, Изотов, но кто на меня их вешал?"


"Не перебивай меня! - вскричал Изотов, когда он злился, то не выносил, когда прерывают длительный монолог прорвавшейся канализационной трубы - Я хотел ещё сказать, что нужно заниматься по жизни серьёзным делом! И стремиться достигнуть в нём определённых высот! Только жрут и размножаются - кишечнополостные. Человек должен жить высоким!"


"Послушай, но ты ведь сам мне не даёшь заниматься тем, чем я могу и хочу заниматься всерьёз! Я прошу совсем немного - дать мне всего только три часа после восьми!" - Настя пришла в отчаяние, глаза её наполнились слезами - "Я не хочу заниматься физикой, это правда, но я хочу заниматься литературой!"


"Это твои “хотелки” - (данное слово выдумано было мамой для обозначения чьих-либо неразумных и неуместных желаний) - Ты получила физическое образование и ДОЛЖНА заниматься физикой!"


"Кому должна? Что за бред?"


На крики прибежала мама. Она часто выступала арбитром в семейных ссорах четы Изотовых.


"Что вы так орёте? Первый час ночи! С ума сошли?"


"Он пытается заставить меня делать то, что я не хочу делать!"


Мама с вызовом повернулась к Изотову.


"Какое право ты имеешь насиловать человека? Она же так устаёт за день! У неё двое детей! А ты живёшь на всём готовом, обед тебе и сварят, и разогреют, и на стол поставят, разве только за тебя его не прожуют! Нет у тебя совести!"


"Это наше дело! Ты не имеешь права вмешиваться! Я глава семьи!"


Настя вышла из кухни, испытав огромное облегчение - теперь там орали друг на друга Изотов и мама. Она заглянула в комнату - проверила как спят дети. Татушка чуть вздрагивал во сне от резких звуков. Настя тихо притворила за собой дверь.


Перед сном Изотовы кое-как примирились. Если вмешивается мама, то это уже серьёзно.


Легли.


"Так ты всё таки будешь выполнять мои поручения?"


"А я смогу при этом оставлять себе время на литературу?"


"Да брось ты это! Зачем оно тебе?"


"Изотов... - бессильно выдохнула Настя, ею овладела тяжёлая безнадёжная апатия, у неё сложилось ощущение, что всё это время она говорила с глухим человеком - давай спать."


"Как спать? - встрепенулся Изотов - Лучшее место для окончательного примирения супругов - это постель! Ты не знала?"


"А разве мы помирились?"


"Конечно! Ведь ты согласилась заниматься со мной физикой!"


"Я этого не говорила. Ты так меня и не понял."


"Хороший секс облегчает взаимопонимание."- сказал Изотов и схватил Настю под одеялом.


"Но я не хочу!" - сказала она, поворачиваясь к нему. Глаза её поблёскивали в полумраке.


"Как так? Ты же меня любишь, а значит - всегда хочешь!" - взвился Изотов. У него была своя логика, согласно которой он пытался понять других людей. Или не пытался? А просто грубо тесал их под себя, если они позволяли?


"Но сейчас - не хочу. Послушай, я устала, мы ссорились. У женщины очень многое зависит от настроения. Давай потом..." - как можно мягче возразила мужу Настя.


"Нет, сейчас! Вот увидишь, я всё исправлю. Я буду нежно ласкать тебя..." - он настойчиво придвинулся к ней.


"Но я не хочу!" - возмущённо повторила Настя. В данный момент прикосновения Изотова были противны ей до тошноты - она сбрасывала с себя его руки.


"Ты хочешь!" - скрипнул зубами Изотов и навалился на жену.


От злости у Насти перехватило дыхание. Рассверепев, она столкнула его с себя. Не ожидавший сопротивления Изотов опрокинулся на спину.


"Насильник! Тварь!"


Настя одним прыжком оседлала его, схватила подушку и, шмякнув её на голову Изотова, налегла сверху всем телом. Но она была слишком лёгкая. Сильный Изотов сбросил её с себя вместе с подушкой. Настя скатилась с кровати на пол.


На грохот прибежала в ночнушке мама.


Громко взвыл разбуженный вознёй Татушка.



10


Настин папа приезжал к Изотовым примерно раз в месяц. Иногда реже. Он привозил деньги и постоянную просьбу не рожать больше детей. Сначала Настя его не понимала.  Каждый визит отца приносил ей немало огорчения, она провожала его раздосадованная, и неприятный осадок после встречи сохранялся некоторое время.


Всегда когда Насте казалось, что кто-то пытается внушить ей как нужно правильно жить, привить свою модель счастья и загнать в рай палкой, она испытывала разочарование. И почти все, кто её окружал, так или иначе пытались это делать. И свекровь, и Изотов (с той только разницей, что он постоянно хотел от неё разного, иногда диаметрально противоположного), и отец. Никто никогда не спрашивал, чего хочет она сама. Что нужно ей для счастья? 


А потом появился роман. Точно такое же дитя. Только бессмертное. И Настя начала понимать своего отца. Он заботился о ней. С детьми бывало непросто, они утомляли Настю, время на литературу можно было добыть единственным образом - оторвать от сна, это делало молодую женщину озлобленной и нервной, а Изотов и слышать не хотел никаких жалоб.


"Хорошая мать никогда не устаёт от своих детей. Она готова заниматься с ними постоянно."


Из этого утверждения напрашивался вывод, что Настя - плохая мать.  Её собственные наблюдения, к несчастью, этого утверждения не опровергали, а, напротив, подтверждали его. Она же уставала! Более того, сильно переутомляясь и недосыпая, она бывала груба и иногда даже жестока со своими детьми, когда они капризничали, плакали без видимых причин или доставали глупыми просьбами.


Однажды Гаря раскапризничался при сборах на прогулку. Он требовал, чтобы Настя не включала свет в прихожей, он хотел, чтобы мама одевала его в темноте. На вполне резонное возражение Насти, что так мама ничего не увидит и не сможет его одеть, Гаря сказал, что хочет, чтобы мама ничего не видела, но всё равно одевала.  Сначала он конючил, повторяя свою просьбу без конца, потом начал орать. Это разозлило Настю. Она отхлестала его по щекам. От этого он завопил ещё громче, Настя замахнулась на него снова - он отшатнулся, побежал и забился в угол. В этот момент Настя увидела его глаза. В них был страх. Бессильный и безнадёжный. Страх существа, которое испугалось того, кому безгранично верит... И она испытала такое сильное чувство вины, что оно ощущалось почти физически. Словно какая-то струна натянулась в позвоночнике. И это чувство вины ещё более усиливалось тем, что Настя ясно понимала в этот момент, что ударила сына не в воспитательных целях, а просто со злости...


Татушка часто вырывался на улице из рук и бежал, куда ему хотелось. Если требовалось, Настя брала его одной рукой, как правило у неё всегда бывали в довесок продуктовые сумки - куда без них! - и тащила истошно орущего Татушку под мышкой как рулон обоев или ковра.


Покупка продуктов тоже была  делом непростым: в магазинах дети разбегались, баловались, хватали  товары, рушили ровные ряды и стопочки упаковок на полках. Гаря залезал в продовольственные телеги, а Татушка набирал себе огромные букеты чупа-чупсов. Насте приходилось бегать за ними с корзиной наперевес, попутно что-то хватая с полок; она уже не заботилась ни о цене, ни о качестве товаров - взяла и ладно…


Настя слышала о том, что правильные родители могут вырастить ребёнка без единого шлепка. Телесные наказания - это плохо. Это - насилие. Она очень стыдилась, корила себя, если приходилось наказывать детей физически. А делать это приходилось довольно часто...


Иногда она утешала себя тем, что кошка очень хорошая мать - за своими котятами полезет в огонь - но ведь она может и кусать их в воспитательных целях, и носит в зубах за шкирку...

 
Детей нужно заводить сознательно. Это должен быть осмысленный шаг. Взвешенное решение. А не так - на авось. В двадцать один год... Порой Насте казалось, что они оба, и она, и Изотов, ещё слишком молоды для внезапно свалившегося на них родительства - "не созрели". Они сами ещё маленькие. Мама ведь постоянно их поучает. И, к сожалению, не без оснований.

Изотов иногда для забавы подучивал детей произносить ругательные слова. Сначала Настя пыталась этому препятствовать. Но когда брань звучала из уст двухлетнего Татушки, когда он, как пиратский попугай, не понимая смысла, повторял скверные слова - это было до того смешно, что Настя не выдерживала и от души веселилась вместе с мужем. Потом она стала изредка и сама забавляться подобным образом. Благодаря матери, Татушка выучил выражение "наглая морда" и старательно его выговаривал.

Настин отец жил на проспекте Ветеранов со скромной доброй женщиной, поразительно напоминавшей Насте её умершую мать. Впервые взглянув ей в глаза, Настя даже вздрогнула - в них было точно такое же выражение - тот же тихий испуг, та же молчаливая покорность. Словно покойница воскресла в этой маленькой тёте Вале, и жила в ней, не покидая своего мужа даже после смерти...

Настин отец до сих пор работал, несмотря на свои семьдесят пять лет, не собирался выходить на "заслуженый отдых" и постоянно старался делать что-то для окружающих. Это было достойно восхищения. "Когда человек перестаёт быть полезным, он умирает." - утверждал он.

Однажды отец приехал к Насте и сказал:


"Я могу дать тебе денег на второе высшее образование. Ты подумай, кем ты хочешь быть."


Это стало переломным моментом в их отношениях, первый раз в жизни отец не требовал, а предлагал. Вдобавок, он признался, что ему понравились некоторые Настины произведения. Большая победа! Прежде отец никогда не относился к увлечению дочери литературой серьёзно. Он в Настю не верил. Мало ли на свете сумасбродных графоманов, которые считают себя писателями и поэтами? К несчастью, их полным-полно. Точно так же рассуждал и Изотов. Он любил всё переводить на язык формул. Математически, вероятность того, что именно Настя не принадлежит к числу сумасбродных графоманов, приблизительно равна отношению  количества всех великих писателей к общему числу всех когда-либо живших графоманов... Это очень мало. Вот никто и не верил в Настю. Логика. Но это было не важно. Сергей Довлатов в своём "Заповеднике" выразил мысль, что если человек положил всю свою жизнь на литературу и при этом из него НЕ получилось великого писателя, то именно этот человек и совершил великий подвиг самопожертвования ради искусства...


Кем ты хочешь быть? Этот вопрос задают ещё в детском саду. Потому что он самый важный. Только к тому, что говорят на этот счёт такие маленькие дети никто не относится серьёзно. А зря. Настя с двух лет знала, что будет сочинять книжки. Но потом она про это забыла. И все забыли.


И теперь, почти в тридцать лет, этот вопрос стоял перед Настей снова. Редко у кого получается во второй раз действительно начать всё с начала. И это такое невообразимое счастье - ещё один шанс БЫТЬ...


Настя внезапно поняла, что отец - единственный человек, который по-настоящему любит её. Потому что только он один из ближайшего её окружения хочет, чтобы Настя БЫЛА, в полном смысле этого слова. Свекровь, например, хочет, чтобы Настя растворилась в детях, сделала их смыслом своей жизни. Муж спит и видит, чтобы Настя сделала смыслом своей жизни его, великого физика Изотова.


"Ты должна в меня верить, понимаешь! - с жаром говорил он - Вера способна помочь человеку. Многие великие умы признавали, что достигли таких высот только благодаря поддержке находившихся рядом женщин. Спутниц. Подруг. Ты жена физика-теоретика. В этом - твоё предназначение. Ты должна жить ради моей защиты, ведь это принесёт пользу всей нашей семье. Кроме того, задача об антиферромагнетике невероятно важна для всего человечества. Ты веришь в меня? Веришь?"


"Верю..." - неохотно отвечала Настя. Она уже почти заикнулась о том, что ей, может, тоже хочется, чтобы в неё кто-нибудь верил, но передумала.


"Это наглость, голубушка." - сказала она себе.


Временами ей мучительно хотелось послать физика-теоретика Изотова к чёрту. Пусть бы вместо него рядом с нею внезапно оказался простой какой-нибудь парень, не великий ни на грош, не гениальный... Говорят, что спутником великого человека быть гораздо труднее, чем самим великим человеком. Гении тяжелы в быту.


Но иногда она гордилась и восхищалась Изотовым. Когда он сдал кандидатский минимум по английскому языку, и они вместе сделали поэтический перевод одной из песен Боба Дилана, Настя почувствовала себя счастливой. Муж сидел рядом, и они занимались тем делом, которое было интересно им обоим. Что есть тогда супружеское счастье, если не это?


В каких случаях люди расходятся? Что держит двоих вместе? В любых отношениях есть и хорошее, и плохое, и чёрное, и белое. Просто чего-то всегда оказывается больше.


Настя вывихнула колено, и Изотов на руках принёс её в травму. Там решили упаковать ногу в гипс целиком - от щиколотки до бедра, и весь вечер потом Настя с мужем, сидя вдвоём на кухне, смеялись и шутили насчёт того, какие приключения ждут их теперь в супружеской постели.


А когда только родился Татушка, Изотов каждый день приезжал к ней в роддом. Посетителей туда не пускали - Настя переговаривалась в ним через окно по телефону (открывать его было запрещено). Настина палата находилась на первом этаже, и она видела совсем близко перед собою стоящего на улице Изотова. Всё существо её при этом наполнялось нежностью и бесконечной радостной благодарностью за толстого Татушку, который неуклюже ворочался в напоминающей пластиковое корыто роддомовской люльке, потягивался и кряхтел.



11


Все деньги, которые зарабатывал Изотов хранились у Насти. Она распоряжалась ими единолично и самовластно. Разрешение мужа требовалось получить только в случае крупных трат - приобретения одежды, обуви, бытовой техники. Изотов отдал ей свою банковскую карточку, сообщив пин-код, со словами, что, во первых, он физик-теоретик, и финансовые вопросы могут сильно его отвлечь, а во-вторых ему нужен контроль и, дабы избежать соблазнов потратить бюджет неподобающим образом, он доверяет его жене. Что это за соблазны, Изотов не уточнил.


Свекровь покупала всё самое дешёвое. Макароны, которые разваривались в пюре и липли, мелкие яйца, сливочное масло с привкусом бензина. Настя этого не понимала. Жизнь даётся один раз, и как можно добровольно так мучить себя на всём её протяжении? Ладно бы, нужда... Но скупость...


Настя покупала те продукты, которые хотела. Свекровь ругалась, обнаруживая в холодильнике пачку сосисок за сотню, сливочное масло - нормальное, нежное и сладкое - за семьдесят пять или отборные, величиною с Настин кулак, яйца. Но Изотов всегда вставал на сторону жены - он не был скуп по своей природе - и маме приходилось отступать. Право не отказывать себе в хорошем Изотовы с трудом, но отвоевали. Но когда в дом покупалась какая-нибудь крупная вещь, приходилось прятать чек и цену её для мамы уменьшать почти вдвое - очень уж она ругалась на большие затраты, считая, что всегда можно обойтись самым дешёвым. Качество тех вещей, которые покупала в дом она, говорило само за себя. Как правило, это ломалось, крошилось прямо в руках, быстро выходило из строя, и мама потом орала на Изотовых за то, что они, уроды, всё портят своей злой энергетикой, а купленная ею вещь вовсе не дерьмо из Тайвани - она нормальная, просто кое у кого руки растут не из того места... Настя же, напротив, считала, что лучше приобрести дорогую, но качественную вещь. И муж был с нею в этом солидарен.


Излишеств, однако, Изотов не любил. Чтобы купить, к примеру, новую одежду, нужно было очень хорошо мотивировать ему необходимость этого приобретения.


"Я видела безумно красивую кофточку в Заневском Каскаде. Она так мне идёт..."


"У тебя полно кофт. Зачем тебе ещё одна? Барахло копить?"


"Но она мне так нравится..."


"Носи то, что есть. Перед кем тебе красоваться?"


"Перед тобой. Хочется же быть красивой в глазах своего мужчины!"


"Ты и так для меня красивая. В любой одежде. А лучше - без неё."


Удавалось уговорить мужа на покупку наряда только в том случае, если со старой аналогичной вещью случалось нечто фатальное.


"Изотов, можно я куплю себе сапожки?"


"А что случилось со старыми?"


"У них оторвались каблуки..."


"Приклеить нельзя?"


"Нет."


"Ну тогда ладно! Покупай!" - радостно соглашался Изотов, но не забывал осторожно предупредить - "Только смотри в пределах пяти тысяч..."


Жмотом, при всём при том, Изотов не был. Он мог купить Насте сколь угодно дорогую вещь, хоть норковую шубку, но только если верил в необходимость этого. Себе Изотов тоже ничего не покупал. Ему было жалко времени на выбор и примерку одежды. Вещи покупала мама, и он соглашался носить их уже по факту. Купленное без примерки почти всегда сидело на Изотове дурно, но его это не слишком заботило. Он физик-теоретик.


Поскольку ни на что, кроме продуктов, деньги не тратились, количество их на карточке увеличивалось подобно снежному кому, ведь в пище все Изотовы были весьма умеренны, каждый по своим собственным убеждениям: Настя щадила фигуру, Изотов воспитывал силу духа, а свекровь считала, что переедание наносит вред здоровью.


Поэтому Настя решительно не понимала, зачем Изотов берёт заказы, переутомляется и треплет всем нервы. Ведь всё равно они ничего не покупают, деньги есть, и девать их некуда...  Не понимала она и крохоборства мамы, которая как за каплю собственной крови переживала за каждую каплю воды из крана. Всё это напоминало ей третью книжку, из прочитанных в "застойные времена" - роман "Евгения Гранде" Бальзака. Напрасных книг не бывает, точно так же как и напрасных людей: если уж книга попала к тебе в руки в определённый период жизни - значит, в ней содержится что-то тебе на данный момент необходимое. Настю занимал вопрос: к чему тогда была прочитана "Анна Каренина"? Она пока не находила применение данному памятнику литературы в своей жизни.


Временами, конечно, как и всякой женщине, Насте хотелось обновок. Но уговорить Изотова купить какую-нибудь кофточку, юбку или туфли "просто так", потому что это ей нравится, было практически невозможно.


Тем летом, однако, Настя всё таки купила себе блузку и шикарные туфли на высоком каблуке. Денег на карточке накопилось уже так много, что Изотов всё равно бы не заметил пропажи каких-то трёх тысяч, да и появление в гардеробе новых вещей объяснять мужу тоже бы не пришлось: Изотов практически никогда не придавал значения тому, как одета Настя. Очень редко, обычно если только она облачалась во что-то очень непривычное и нарядное, к примеру, в концертное или вечернее платье, Изотов удивлённо оглядывал её и восклицал:


"Какая же ты у меня красивая!"



12


До самой осени Изотов продолжал переписываться с Дашей - школьницей из маленького городка Волгореченска. Он даже отправил ей по почте несколько плакатов Константина Кинчева, от которого она была без ума.


Сначала Настя не придавала этому значения. Пускай переписывается. Что такого. Все разговоры о Даше сводились у Изотовых к тому, что Настя умоляла мужа не тратить время, которое она ему с таким трудом освобождает от детей и быта, на всякую ерунду.


Изотов очень много работал. Теперь почти всегда он ложился спать позже Насти, отговариваясь тем, что не успел закончить расчёты. Такое бывало и прежде, особенно если он брал заказы - Изотов уверял, что ночью ему работается лучше -  и Настя ничего не подозревала.


Но однажды её разбудил дурной сон; она встала и услышала, что муж разговаривает в кухне с кем-то по Скайпу. Было три часа. Это её насторожило.


Утром Настя спросила Изотова, к кем он ведёт столь поздние беседы. Расплываясь в улыбке - когда Изотов врал, то ему всегда отчего-то делалось смешно - муж ответил ей, что разговаривал с коллегой из Дубны.


А потом Изотов глобально прокололся. Уехав в ПИЯФ, он забыл разлогиниться на ВКонтакте. Насте, конечно, в голову никогда бы не пришло читать какие бы то ни было личные переписки мужа. Ей просто лень стало заходить под своим именем. Быстренько глянуть новости группы, посвящённой одному литературному сообществу - это вполне можно сделать и со страницы Изотова.


Но не прошло и двух минут, как на экран прыгнуло сообщение от Даши:


"Приветики! Я уже соскучилась... Работаешь?"


"Ну дела..." - подумала Настя.


И открыла переписку.


Святые угодники!


Колёсико мыши вертелось и вертелось, строчки плыли и плыли, прыгали в них пузатые жёлтые смайлики - это были гигабайты розовых соплей и ванильных фантазий... Настя пожалела времени на перечитывание всего бреда, она лишь бегло проглядела его и, вычленив несколько существенных деталей про "вино, цветы и конфеты", "ты моя мечта", "как жаль, что тебя нет рядом", сделала верный вывод о том, что это - сетевой роман. Изотову удалось слегка потеснить в Дашином сердце Константина Кинчева.


Нужно было вставать и идти на прогулку с детьми. Но внутри Насти что-то тихонько щёлкнуло. Она облокотилась на изотовский рабочий стол и заревела.


Сам факт измены не оскорбил Настю так, как то, что Изотов, сваливая на неё детей, тратил время, драгоценное время, выделенное для его занятий, на эту идиотскую переписку. И ежу ведь понятно, что ничем серьёзным дело не кончится. Максимум: Даша приедет, Изотов позабавится с ней, и всё - аривидерчи, наивная провинциалочка! Не дурак же он, в конце концов, чтобы разводиться с Настей и тащить в свой дом невесть кого? Да мама её и на порог не пустит, эту Дашу; знаем, скажет, таких круглоглазых девочек, охочих до питерской недвижимости.


Время... Время! Самое обидное - напрасная трата этой драгоценной субстанции невыясненной природы... Ведь ей, Насте, чтобы заняться любимым делом, порою не достаётся даже трёх ничтожных часов после восьми, на которые она имеет, вроде бы, полное право...


На рёв пришла мама. Раз ребёнок плачет, его надо утешить.


"Что случилось?"


"Там..." - Настя ткнула в монитор, захлёбываясь слезами - "Даша..."


Мама пролистала переписку, с жадностью впиваясь в самые сочные моменты.


"Какой кошмар!" - воскликнула она.


Мама принесла телефон, позвонила Изотову и обругала его, как только она одна умела, чтоб живого места не осталось, а потом послала Даше неприятное сообщение, в котором вежливо, но зловеще попросила девчонку сюда больше не писать.


Настя сидела, раскрыв от удивления рот: она не ожидала от мамы такой активности.


Вернувшийся Изотов с порога налетел на жену:


"Зачем ты нажаловалась на меня маме?"


"Ей богу, как нашкодивший брат..." - пронеслось в это время в голове у Насти. Ей часто казалось, что они с Изотовым близкие родственники. Ведь у них есть даже что-то общее во внешности. Неуловимое, не выражающееся ни в чём конкретном сходство. Да и разница в возрасте у них такая, что они вполне могли бы быть братом и сестрой. Погодками, как Гаря и Татушка.


"Я не жаловалась. Она сама всё посмотрела."


Причиной жгучего изотовского стыда было то, что в переписке содержалось несколько дашиных фотографий, очевидно предназначенных только для одной пары глаз.


Мама видела эти фотографии.


"Только малолетние потаскухи шлют такое женатым мужикам." - поставила она диагноз Даше.


"Мама, не лезь в нашу семейную жизнь!" - разозлился Изотов.


"Хорошо, а ты прекрати эту идиотскую переписку!" - приказала мама.


"Я сам решу, что мне делать!" - закричал Изотов.


Всё. Уважаемые соседи, приобретайте беруши. Теперь тем для громких скандалов в квартире номер 53 стало на одну больше.



13


Переписка, разумеется, не прекратилась. Изотов просто усилил меры безопасности. Настя чувствовала, что отношение мужа к ней переменилось не в лучшую сторону - он чаще, чем прежде, грубил ей на пустом месте, постоянно укорял и указывал на недостатки.


Однажды утром он завтракал перед отъездом в ПИЯФ. Вскакивал Изотов обычно минут за двадцать до выхода из дома, очень уж любил поваляться в постели, поэтому, собираясь всегда второпях, он бывал взвинчен и зол.


Настя заварила ему кофе и сделала бутерброд с мягким творожным сыром.


Укусив его, Изотов сказал с отвращением:


"Я ненавижу этот сыр!"


"Извини, я не знала. Раньше ты его вроде как ел."


"А сейчас не хочу! У него какой-то гадкий привкус!"


Он отодвинул от себя блюдце с бутербродом.


"Ну и куда мне его теперь девать?" - с досадой спросила Настя.


Её бесили объедки, которые вечно оставлял после себя Изотов с неизменным обещанием: "Я потом доем."  И какая-нибудь половинка сосиски могла три дня простоять в холодильнике, пока её наконец не выбрасывали.


"В ... себе засунь! Я эту ... не просил! " - нецензурно выругался Изотов.


От обиды у Насти защипало в носу.


"Но ведь ты никогда ничего не просишь! Ты говоришь: сделай мне завтрак. И откуда мне знать, какие блюда ты при этом хочешь получить! Не устраивают мои бутерброды - делай их сам!"


"Мне через три минуты выходить!" - вскричал Изотов.


"А кто в этом виноват? Ты сам полчаса провалялся в постели!"


"Надо было меня поднять!"


"Как? Домкратом?"


"Не важно как! Ты жена физика-теоретика. Ты отвечаешь за то, чтобы физик-теоретик был в порядке! Чтобы он никуда не опаздывал, вовремя вставал и ел!"


"Ну вот. Я приготовила тебе бутерброд. Что не так?"


"Как ты достала меня со своим бутербродом! Жри его сама!"


Изотов вскочил, гонимый своей беспричинной и неукротимой утренней злобой, схватил бутерброд и размазал его по лицу и волосам Насти.


"Как же ты меня достала! Старая пила!" - орал он, с нажимом втирая бутерброд в её густые волосы.


"Ах вот ты как!" - взвизгнула Настя и впилась ногтями в лицо Изотова.


Он отшвырнул её от себя - щека его была разодрана.


"Ты оцарапала меня! - завопил Изотов - Что я скажу теперь в ПИЯФе! Обо мне могут плохо подумать!"


Разозлившись ещё сильнее, он схватил стул и замахнулся им на Настю. Она отбежала в угол кухни и накрыла руками голову. Изотов подскочил и ударил её стулом.


Находившиеся всё это время в кухне Гарик и Татушка - они доедали кашу - очень внимательно следили за происходящим. Когда папа замахнулся на маму стулом, глаза их расширились, а секунду спустя, когда Изотов ударил Настю, они завопили.


Словно опомнившись, Изотов обернулся.


Дети кричали. Они орали в один голос, в глазах у них метался ужас, по щекам катились крупные слёзы.


Чувствуя жгучую вину, Изотов выпустил из рук стул. Он кинулся к Насте:


"Прости меня, пожалуйста... Прости! На самом деле, я очень люблю тебя!"


"У меня опять подвернулась нога, которая была в гипсе." - тихо и зло сказала Настя -"Как я теперь на целый день останусь одна с детьми?"


"Не надо было меня сердить! Как-нибудь. Мама тебе поможет. Всё. Мне надо бежать. Я опаздываю!"


Изотов порывисто прижал к себе Настю и кинулся к дверям.


Она поковыляла в ванную, щадя травмированное колено, чтобы смыть с волос остатки творожного сыра. Щёлкнул замок. Это вернулась из продуктового магазина свекровь.


Через час Изотов позвонил. Он извинялся, клялся, чуть не плача, что такого больше не повториться, на него просто что-то нашло... Он уверял Настю в своей любви и обещал ей, что когда вернётся, будет сам заниматься детьми и позволит ей полежать с больной ногой.


Но Настя уже приняла решение. Всё. Она уезжает. Дальше терпеть такое просто немыслимо. Мама во всём поддержала её и даже помогла собрать вещи.


Их было очень много и управились только к вечеру. Вернулся Изотов. Узнав о намерении Насти ехать домой, он очень расстроился.


Не в первый раз она видела его глаза, наполненные слезами. Они становились ещё красивее, больше, изумруднее, особенно если выгодно падал свет. Длинные ресницы Изотова слипались, становясь похожими на острые лепестки. Он так напоминал ребёнка!


И был момент колебания - недолгий - но всё таки был. Может, не уезжать? Остаться?


Настя вспомнила, что за последние полгода, она несколько раз уже порывалась вернуться домой, и всегда что-то останавливало её. Но не сегодня.


"Я не отпущу тебя!" - Изотов хватал и, плача, целовал её руки - "Не уходи! Я хороший! Я больше не буду!"


Настя внезапно поняла, что Изотов действительно её не отпустит. На волю. Ради неё самой.


"Послушай, но ведь так будет лучше и для тебя! Освободится столько времени для занятий. Тебе не будут больше мешать дети. Совсем скоро уже наступит зима, и я с ними не смогу гулять подолгу. В этой тесной квартире их возня будет отвлекать тебя!"


Изотов эгоист, решила она, поэтому мотивировать разъезд ему нужно исключительно с точки зрения его личной выгоды.


Расчёт оказался верным.


Изотов задумался.


"То есть ты уезжаешь не потому, что я плохой?"


"Нет, конечно! Я хочу тебе помочь. Я возьму на себя детей, а ты решай задачу."


"А ты вернёшься?"


"Посмотрим..."


"Нет, ты обещай. Иначе я не пущу тебя никуда..."


"Хорошо. Я вернусь."


"Когда?"


"Весной. Ближе к лету... Когда снова станет тепло..."


Она подумала про себя, что за остаток осени и зиму успеет что-нибудь написать. Никто больше не посмеет посигнуть на три часа после восьми. Эта мысль и вселила в неё окончательную решимость.


Настя уехала.


Сидя в такси, она чувствовала непередаваемую лёгкость внутри, словно её надули гелием как шарик, и она сейчас взлетит, выше домов и деревьев, выше, выше... За окнами автомобиля проплывали неровные зубы высоток, чётко вычерченные на темнеющем небосклоне. Так начался первый вечер свободы.



14


Обосновавшись и устроившись - это заняло несколько дней - Настя поняла, что дома чувствует себя гораздо лучше. Приведение двух смежных комнат в божеский вид отняло у неё много сил, но результатом она была вполне довольна.


Помещения, в которых не живут, теряют уют. Присутствие людей словно наполняют комнаты каким-то веществом, эликсиром - жизненной энергией.


Квартира была коммунальная. Две другие комнаты в ней сдавались. Жильцы - две женщины предпенсионного возраста - пришлись Насте по душе. Одну из них, приехавшую из Пскова, она знала ещё со времён своего девичества. Тогда как раз отец нашёл себе подругу и уехал к ней жить, оставив дочь в четырёхкомнатной квартире. Пространство давило Настю. По ночам ей было страшно оставаться одной. И тогда появилась Лена. Она работала на четырёх работах, вставала в пять, чтобы успеть прочесть утренние молитвы перед уходом, и соблюдала посты. В псковской области у неё осталась безработная дочь - в провинции с этим сложно, мест нет и достаются они исключительно по блату - муж из семьи ушёл, покинув Люду с двумя маленькими детьми на руках. Каждый месяц Лена посылала ей деньги на продукты. Сама женщина жила очень скромно и экономила на всем - она работала уборщицей - и больших денег, понятно, у неё не водилось. Настя восхищалась безмерно, для неё это был подвиг трудового самопожертвования. Почти святость. Лена даже больничные никогда не брала. Куда уж там свекрови с её "я тридцать семь лет отпахала."


У второй соседки, тоже Лены, был больной глаз. Там что-то совсем серьёзное случилось с хрусталиком - Настя могла делать выводы только из обрывков телефонных разговоров, о таком не спрашивают - Лене, вроде бы, требовалась дорогостоящая операция. И она собиралась покупать квартиру в строящемся доме. Иногда к ней приходил сын, ему было уже больше двадцати лет, но Лена продолжала возиться с ним как с маленьким.


Давая кров всем этим людям Настя чувствовала радостную гордость. Пусть платили они ей совсем немного, не в этом же дело, ей нравилось ощущение наполненности своего дома. Ведь всё равно такая огромная квартира не нужна Насте вся целиком - ей и детям вполне достаточно двух смежных комнат - поэтому пусть в ней живут люди. Способность обеспечить кого-то крышей над головой избавляло Настю от чувства собственной никчёмности и бесполезности. "Она дана мне свыше, я родилась в этой квартире и не заслужила её ничем. Мне одной всё равно не нужно так много площади. Поэтому делиться - мой человеческий долг." - рассуждала она.


Особенно счастлива Настя бывала в выходные - когда все собирались дома. Везде горел света, люди ходили, разговаривали, из крана лилась вода. Дом был полон, и радость от этого пронзала Настю насквозь. Пела в ней, дребезжала... Она готова была сидеть и плакать тихими счастливыми слезами, слушая простую мелодию человеческого быта - звон посуды, свист чайника на кухне...


Конечно, случались и ссоры. Соседи жаловались, что Настины дети мешают им отдыхать. Визг, стук, треск, звон, громкий плач и прочие звуки, порождаемые этими неуправляемыми существами, доносились до них сквозь тонкие стены. Лена с глазом даже как-то сказала кому-то по телефону, что квартирная хозяйка эгоистка и не думает ни о ком, кроме себя самой.




15


Настя приезжала к Изотову с детьми, когда он бывал свободен от работы. Иногда он приезжал сам. Кроме того, каждый вечер они беседовали по телефону.


Разлука улучшила их отношения, смягчила. Настя, однако, не могла сказать, что Изотова сильно ей не хватает. Она по нему не скучала. Но когда муж был рядом, она радовалась.


Встречаясь, они общались друг с другом жадно и с удовольствием. Дети обычно убегали в комнату бабушки. Она успевала по ним соскучиться - Настя приезжала редко - и не возражала. Изотов садился на диван, брал жену к себе на колени и рассказывал. Про сериал "Теория Большого Взрыва", про задачу об антиферромагнетике, про общих знакомых... Настя слушала всё это, любуясь большими зелёными глазами Изотова, его мужественными резко очерченными скулами... Муж обнимал её, они целовались, в животе у Насти возникал в такие минуты и наливался тяжёлый горячий шар - как солнце... Иногда Изотов вызывал это в ней. И Настя никак не могла понять, дело в самом Изотове, именно в его таинственной силе, или в безжалостном цинизме природы, вынуждающей любую молодую здоровую женщину испытывать нечто подобное при столь тесном общении с мужчиной... Ведь ни с одним из них, кроме Изотова, Настя не достигала такой степени близости: с мужем она была не только физической. Контакт материальных оболочек дополнялся ещё чем-то, более глубоким и тонким. Доверием. Дружбой. Иногда они даже шутили и смеялись над чем-то в постели - никто из них не относился к этой составляющей брака излишне серьёзно.


Во время одного из таких Настиных приездов (иногда она оставалась ночевать) неожиданно случилось так, что мужские силы покинули Изотова. Последние дни он очень сильно изнурял себя работой, задача не получалась, он путался в ней, получая каждый раз разные результаты... Это не могло не сказаться на его духовном равновесии и, соответственно, физическом состоянии.


Настя, однако, не испытала досады. Не разозлилась на мужа за внезапное бессилие. Первым чувством, нахлынувшим на неё, была жалость... Заботливое, нежное сострадание к Изотову.


"Ты просто изводишь себя этой задачей! Так ведь нельзя! Тебе двадцать пять лет... И проблем такого рода в твоём возрасте просто не должно быть. Ты замучил себя, Изотов..."


"В фильме "Девять дней одного года" главный герой, Гусев, проводил опыты с излучением. От воздействия радиации с ним тоже произошла подобная неприятность, там очень деликатно на это намекается. И жена отнеслась с пониманием... Самопожертвование ради науки!"


"Я тоже отношусь с пониманием. Дело в другом. Твоя башка набита прекрасными идеалами! Ну какой Гусев? Какое самопожертвование ради науки? Это кино! Пора взрослеть..."


Настя придвинулась в Изотову и поцеловала его в висок. Гусев... Герой советского фильма... Какой всё таки он безнадёжно трогательный. Родной.



16


Теперь Настя могла беспрепятственно встречаться со своими подругами. Это был ещё один ощутимый плюс возвращения домой. Свекровь постоянно твердила ей о том, что детям все эти взрослые прогулки, разговоры и визиты абсолютно ни к чему; их может продуть в транспорте, напугать что-то в чужом доме и прочее, и прочее... Короче, с детьми надо либо сидеть в четырёх стенах, либо гулять на осточертевшей за три года площадке около дома. А дружбой можно и пожертвовать.


У самой свекрови подруг не было никогда и, вероятно, она хотела, чтобы их не водилось и у Насти. Возможно, что она в своё время даже поступила так, как советовала постоянно своей невестке - сделала смыслом жизни своего единственного ребёнка. Результат подобного воспитания был очевиден. Теперь Изотов непременно хотел быть смыслом чьей-нибудь жизни... Вот хотя бы Настиной.


Свом сыновьям она такого будущего не хотела. И, наверное поэтому, неосознанно пускалась в другую крайность. Её дети были заброшены.


Как-то Настя решила съездить в гости к своей подруге Маринке, с которой не виделась почти четыре года. Маринка тоже успела выйти замуж и родить двоих детей. Входя в чужой дом, поневоле становишься кем-то другим. Настя окунулась в быт маринкиной квартиры.


Маринке повезло. Её никто не заставлял "заниматься детьми". Она могла себе позволить целыми днями вязать, шить, сидеть на ВКонтакте или ... читать. Для Насти возможность читать была таким сокровищем, что она даже не могла завидовать Маринке... Она просто считала её заоблачно счастливой женщиной.


Маринкин Лёшка приходил домой около шести. Он разбирался в продуктах и сам ходил по магазинам. Маринка только готовила. Да и то не всегда.


Лёшке нравилось одевать Маринку. Он с удовольствием покупал ей наряды. Он даже сам их выбирал: зная размер жены, он приносил ей и туфли на высоких каблуках, и бельё, и платья. Лёшке нравилось баловать свою Маринку. Он вкусно её кормил и выполнял практически любые желания, в пределах разумного, конечно, дарил ей кукол, косметику, ткани или бисер для рукоделия - всё, что она просила... Разумеется, в их семье были и проблемы. Без них никак. Абсолютного семейного счастья в принципе не бывает. Как и всякого другого "абсолюта". Жизнь состоит из полутонов, поиск идеала - занятие бессмысленное и бесполезное.


Жизнь даётся один раз. Маринкин Лёшка считал, что из неё нужно выжать максимум удовольствий, а Настин Изотов полагал, что в жизни нужно успеть как можно больше сделать. "Каждый выбирает по себе..." Есть такое стихотворение у Юрия Левитанского...


Моделей семьи очень много. Каждая из них по-своему хороша и по-своему плоха. У Настиной сестры, например, был муж Андрей, который не хотел работать, но с удовольствием готовил и сидел дома с дочкой. Золото, а не мужик. Но Вика почему-то выгнала его, у неё были другие представления о том, как должен себя вести представитель сильного пола. Дура. Настя бы с руками вырвала такого парня. Приносить деньги в семью гораздо легче и приятнее, чем тянуть на себе весь этот домашний ад: кастрюли, уборка, орущие дети...


Хотела бы Настя что-то изменить в своей жизни? Нужен ли ей другой мужчина?


Она размышляла об этом, возвращаясь от подруги. Она представляла себя то рядом с человеком, который выполняет все её желания, то рядом с тихим домашним папой, ласкающим детей... То снова с Изотовым.


Так к чему всё таки была прочитана "Анна Каренина"? Героиня ушла от мужа к другому, вроде бы даже страстно любимому, но ничего хорошего из этого, тем не менее, не вышло. В новой семейной жизни её ждали даже более серьёзные неприятности. Может, эта книга о том, что не следует менять шило на мыло?


За окнами маршрутки, качаясь, плыл вечерний город. Настя остановила взгляд на одном из плакатов так называемой социальной рекламы. Он гласил:


"Любовь. Что это? Расскажите своим детям."


И тут Настя поняла, что ей рассказывать будет нечего. Она не знает. Она даже не может ответить на вопрос, любит ли она Изотова, с которым прожила почти пять лет...


Настя попыталась вспомнить, что ей в детстве рассказывала о любви её собственная мать. Она читала Насте жития святых и уверяла, что любовь - это непрерывное самопожертвование. О любви между мужчиной и женщиной мама не упоминала, деликатно обходя тему взаимного влечения полов...


Отношения между Настиными родителями были весьма необычны. Они никогда не обнимались, не целовались при ней, только если в щёчку по праздникам, вручая друг другу подарки, и очень при этом смущались. Спали они в разных комнатах. Всё общение их сводилось к тому, что иногда по вечерам они смотрели вместе телевизор, сидя рядышком на диване. Настя полагала, это потому, что они просто уже старые. Когда она появилась, матери было сорок пять лет, а отцу - пятьдесят.

Отец любил мать - Настя не сомневалась - но понял он это, кажется, только после её смерти.

В то утро, когда позвонили из больницы, Настя видела, как в глазах у него родились слёзы. Они немного постояли, сверкая в скупом свете зимнего утра, но не пролились.

Пока мать жила, отец бывал с нею небрежен, относился невнимательно к её просьбам, не замечал слёз. Но когда она умерла, он сделал ремонт в квартире, причём зачем-то именно так, как она хотела: поставил новый унитаз и стальную раковину на кухне...

Любовь - что это?

Наверное, нет однозначного определения. У каждого она своя.



17


Изотов перестал переписываться с Дашей. Она ему наскучила. К тому времени когда это произошло, Настя уже успела совершенно забыть об этом инциденте. Она легко простила это увлечение Изотову.

“Человек - существо полигамное.  Это нужно просто принять как данность.” - с детства внушал ей отец.


Настя и сама нередко обращала внимание на других мужчин, они отнюдь не вымерли для неё после того, как она вышла замуж. Поэтому настоящей ревности она не испытывала. Настя даже радовалась изотовскому роману и немного гордилась тем, что её муж приглянулся другой женщине. Всегда приятно, когда у тебя есть что-то, что хотелось бы иметь кому-то другому, и мало радости от обладания чем-то, что кроме тебя никому не нужно. Изотов был красив и нравился женщинам. Насте это льстило.


Она даже несколько раз пыталась наладить контакт с Дашей, подружиться с ней. Откомментировала несколько дашиных фотографий. Налепила что-то на стену ВКонтакте.


Только Даша почему-то очень боялась Насти. Она отвечала на сообщения односложно, как пугливый кролик. У неё и два передних зуба торчали в точности как у зайцев. Даша обращалась к Насте на исключительно на "вы" и всячески избегала общения. Настю это обижало. Монстр Франкенштейна она что-ли, чтобы так её бояться?


По собственному опыту Настя знала, как смешно выглядит агрессия ревнивых жён, и ни за что бы не стала вести себя подобным образом. Однажды, в девичестве ещё, ей позвонила с незнакомого номера какая-то истеричка и долго вопила, плача, что это так скверно - разрушать семью... Настя так и не смогла вспомнить, откуда взялся её номер телефона у мужа этой милой женщины. Случайный знакомый, вероятно. А девушка Ивана, соседа по парадной, который сам приставал к Насте, но она ему отказала, пришла потом к ней домой с двумя подругами и резиновой дубинкой. Насти, к счастью, дома не оказалось.

Новый год решено было встречать у Изотова. Теперь к приезду Насти мама всегда готовила что-нибудь вкусненькое: пекла пироги, варила суп или тушила курицу (в доме Изотовых это было праздничное блюдо). Настю охватывала трепетная благодарность, она радовалась, что мама старается сделать ей приятное, угодить. Они условились вместе устроить праздничный стол.

Вдвоём пошли за продуктами. Это случилось впервые за четыре года совместного проживания в квартире номер 53. В универсаме царила предпраздничная суета. Пока выбирали овощи, к ним подскочил какой-то весёлый дядька и сделал комплемент:

"Ой, какие красавицы обе! И мама, и дочка!"

Настя почувствовала, что в груди у неё что-то затрепетало. Так как будто из солнечного сплетения вдруг вылетела большая бабочка. Она любит маму. Всё таки очень любит. И у мамы такие же глаза - большие и круглые, светло-голубые...

Насте неожиданно вспомнилось, как пару недель назад к её приезду мама испекла торт. Он получился совсем невкусный, его практически невозможно было есть. Но это было не важно. Сам факт внимания к себе очень растрогал Настю. Мама расстроилась, ей было очень обидно, что не удалось порадовать невестку. И обе они стояли и чуть не плакали над этим тортом. Настя - от умиления, а мама - с досады, что он не вышел...

Настя иногда даже ревновала маму к Изотову. Особенно, когда она гладила его по голове, заваривала ему чай или как-то иначе проявляла заботу и нежность. Насте тоже хотелось материнской теплоты.


18

К весне Изотов решил задачу.

Он позвонил Насте по телефону и радостно сообщил, что научный руководитель согласился с полученными им результатами, и теперь можно приступать к написанию статьи для подачи в мировой научный журнал.

Настя в это время просматривала PDF-файл со своим законченным романом. Она искренне обрадовалась за Изотова. Он, захлёбываясь от восторга, принялся объяснять ей какие-то частности из дремучих дебрей высокой физики, а потом вдруг резко остановился и сказал:

"Если тебе не интересно, то ты сразу говори. Я не хочу быть занудой."

"Пока всё нормально." - Настя улыбнулась в трубку.

"Была серия "Теории Большого Взрыва", в которой Шелдон куда-то пропал, кажется, его друзья сами от него отделались и отправились обедать в неполном составе. Он ведь постоянно сообщал за столом какую-нибудь познавательную информацию, вроде "откуда взялась эта еда", "почему данная приправа так называется", "сколько лет назад изобретена рецептура того-то". Вот его друзья и вздохнули с облегчением - хоть раз им удастся поесть в тишине."

"Да ну... А мне бы было интересно."

"Мне тоже. Я вообще хотел бы, чтобы Шелдон реально существовал и был моим другом. А все остальные в этом сериале просто существа по уровню организации не сильно отличающиеся от кишечнополостных. Они хотят только жрать и размножаться. А если это главное в жизни, то зачем природа вообще дала нам разум? Согласись, ведь если бы природе интересны были только эти два процесса, то эволюция остановилась бы на кишечнополостных... У человека обязательно должно быть дело. Человек должен жить высоким."

И тогда, сидя перед монитором с прислонённой к уху трубкой и всё ещё машинально перелистывая свой файл, Настя вдруг поняла, что это и есть та главная идея, что объединяет их - её и Изотова - и делает семьёй. Двое, чтобы сосуществовать вместе, должны быть похожи в чём-то глобальном. Пусть мелочи могут разделять их, ссорить, выводить из себя, стержень отношений всегда лежит глубже каких бы то ни было бытовых причин. И Настя нашла этот стержень: у них у обоих есть большое дело в жизни. У Изотова - задача об антиферромагнетиках. У неё - "Мир чистых идей". Они похожи. Они оба пытаются жить высоким.

"Я люблю тебя, Изотов..." - сказала Настя, ощущая эти слова идущими из глубины её существа.

Она вкладывала в них теперь больше, чем просто любовь к Изотову как к мужу - она вкладывала в них всю свою любовь к природе, к эволюции, к величию человеческого разума, к идее самопожертвования во имя великой цели, к литературе... Они смотрят в одну сторону. Они пара. Они семья.

"Я тоже тебя люблю. Без тебя бы я не решил задачу. Я так благодарен тебе за то, что ты взяла на себя детей. Это подвиг с твоей стороны. Ты так сильно помогла мне! А главное, ты верила в меня! Я решил задачу благодаря твоей вере..."

"Это заблуждение, Изотов. Ты САМ решил задачу. Человек либо способен что-то сделать, либо нет. И чужая вера тут ни при чём. То, что ему по-настоящему нужно, человек делает сам. Один. Без всякой помощи и поддержки. Голыми руками. Берёт и делает."

Она ещё раз проглядела готовый роман. Строчки нескончаемым штрих-кодом бежали перед глазами, сливаясь в непрерывную ленту. Длинную - длинную. Почти полтора года упорного труда...

"Ты вот, Изотов, в меня верил? - подумала Настя - Мама верила? Хоть кто-нибудь на Земле в меня верит?
А я - ЕСТЬ..."


3 - 6 февраля 2014