Никого пока вокруг, один на вагон. За окнами — горы и Волга. Не надо уговаривать свое воображение, оно и так загорается от тех красот, которыми блистают Жигули. И не то, чтобы хочется, — не можешь уже: фантазия из тебя так и прет! Какие-то попутные мысли, стихи. По крайней мере, пара-две срифмованных строк, навскидку пришедших в голову. Я все это записываю, книжица на коленях. Чуть позже, возможно, выброшу, забуду. Но сейчас все кажется чем-то монументальным. Да будет благословенным мое одиночество!
Через пару остановок в вагон вваливается молодежь, в основном барышни. Садятся напротив, через проход. Симпатичные, умненькие, судя по разговору. Студенты, наверное. Но шуму от них, а главное, нет уже никакого душевного комфорта. Сажусь на другое место, подальше. И снова один!
По мере приближения к Самаре, вагон постепенно заполняется. И хотя я все еще могу себе позволить целый отсек, соседа напротив уже не выберешь: он сел. Вернее, соседка.
Черт знает, сколько ей лет. Развалина, но видно: не по годам. Лето, а одежд, что листьев на капусте, да еще — теплый платок на голове. И все это подержано не одним десятилетием, стирано-перестирано. Правда, вроде бы не попахивает. Разве — слегка. Нафталином. Хотя кондуктор за проезд с нее деньги не просит. Брезгует. И мне уже не до высоких материй. Пытаюсь читать книжку, но что-то не очень. Скучновато. А поднимаю глаза… Нет, лучше все же читать.
В правой руке у этого чуда — творожный сырок в полуразвернутом фабричном брикете. Она то и дело подносит его к раскрытому рту, левая рука подхватывает упавшие крошки и тоже засылает их в рот. Время от времени взгляд ее отплывает от еды и осторожно прощупывает округу. Уж так, вроде, — тише воды, ниже травы, но все равно — вдруг что-то не так!
Все тихо, однако. Мы едем. Самарские пригороды. Народу все больше и больше. Долгое время она все еще сидит в одиночестве. Окружающие топчутся рядом, воротят носы. Высокий, седовласый мужик, похожий на отставного тенора, прячет нос в белый, артистический, шарф, которым окутана шея. Но, усталость, в конце концов, сказывается. Преодолев свои комплексы, люди рассаживаются вокруг. А она уже спит. Накушалась и посапывает себе, посвистывает в обе дырки. Она в своей скорлупе, ей уютно, и наплевать на всех..
В конце концов, ну и что, подумал, наверное, каждый из нас. Все мы люди, а значит, должны быть милосердны друг к другу. В идеале, конечно, в идеале. И даже высокомерный тенор вынул свой нос из-под шарфа. А зря, потому что округа наполнилась вдруг резким запахом тухлых яиц. Все сконфуженно потупили взгляды, взялись за газеты, корзинки, показывая всем свои видом: это не я, не я! И только один человек не обращал на все это никакого внимания. Cпала, оперевшись щекой о стекло. Невинная физиономия, вкривь и вкось перепаханная морщинами, излучала блаженство. Можно было б назвать его неземным. Но скорее всего это было просто маленькое счастье одинокого, старого человека.