От Запорожья до Мариуполя была построена шоссейная дорога. Вдоль этой дороги было много поселений немцев-колонистов. Часть этой дороги построили немцы. Колонисты строили дорогу так же, как строились дороги в Европе. Дорога имела три линии. Одна линия была грейдерной – хорошо спланированной грунтовой дорогой, на которой не задерживалась дождевая вода. Другая линия была вымощена булыжником, а третья линия была пешеходной дорогой. Пешеходная линия была хорошо отсыпана песком, а через каждые 100 метров стояли вкопанные в землю лавочки для отдыха пешеходов. По бокам всех линий были высажены высокие пирамидальные тополя. Более чем за десять километров была видна дорога из-за высоких тополей, а в ночной, снежной пурге и в густой туман можно было смело ехать по этой дороге без боязни сбиться с пути. Вдоль пешеходной линии росли фруктовые деревья, так что пешеход мог и подкрепиться фруктами, если был сезон.
Нецивилизованный человек, всего лишь потребитель – он живёт, руководствуясь своими желаниями, а не разумом. Живёт мгновениями, руководствуясь стереотипами потребителя:
«не делай сегодня то, что можно сделать завтра»;
«а я хочу сегодня, а я хочу сейчас»;
«не заботься о завтрашнем дне, ибо:
«даст Бог день и даст Бог пищу».
Цивилизованный же человек всегда заботится о будущем. Всё, что он делает, всегда делает с учётом требований будущего времени.
Немцы строили свои подворья с учётом будущих требований. Строили так, чтоб можно было в непогоду управляться во дворе и возиться возле скотины, не запачкав своей обуви. Возле своего селения они сажали солодку. Солодка имеет антисептические свойства. Её мелко рубили и добавляли в бочки с солёными помидорами, огурцами, капустой, квашеными яблоками и другими зимними запасами пищи, после того как всё это до нужных пределов укиснет. В бочках, куда добавляли солодку, прекращался процесс брожения, не появлялась плесень, а пища приобретала приятный аромат.
В полукилометре от своего селения немцы высаживали терновый гай. Это растение с нежным, чудесным запахом, излучает освящённую Небом энергию, и поэтому плоды терна скрепляют желудок, уничтожая в пищеварительном тракте вредные бактерии. Это растение галлы назвали «терн» не просто так, ибо: terno – ласковый, нежный, приятный, а Eterno – Бог, Вечносущий.
Плоды терна терпкие, но после первых морозов у них чудесный, неповторимый вкус, а пирожки с терном – чудо! В терновом гаю всегда поселяются лисы. Эти животные хитры и умны. Они не трогают домашних птиц в соседнем селении и охраняют его от чужих лисиц. Сами же они ходят на охоту в отдалённые сёла. Таким образом, лисы и немцы-колонисты поддерживали добрососедские отношения. Так же поступают и волки. На охоту волки ходят далеко, не трогая ничего у соседей своих.
Евгении все завидовали и все её боялись, потому что сердить её нельзя было, так как её пожелание врагу, сказанное в сердцах, обязательно сбудется. Она на улице била парней и поэтому, когда она стала девушкой, ухаживать за ней никто из парней не решался.
Бесшабашной, «рубахе парню», грозе уличных подростков и молодёжи, девушке Евгении, надо было придать приятный девичий характер и привить хорошие манеры. Крёстный отец Евгении, немец-колонист, ежегодно дарил ей дорогие золотые украшения.
Подарки Евгения видела, но их ей даже в руках не пришлось подержать – все они ушли на укрепление хозяйства. Когда Евгении исполнилось четырнадцать лет, крёстный отец забрал её к себе на воспитание. Официально считалось, что Евгения служит у богатого немца. Ей была выделена оплата, но деньги все забирала Мокрына на хозяйство.
Два года была Евгения у немца и всю жизнь вспоминала это счастливое время, как сладкий сон. Добрые, максимально обходительные и порядочные люди привили Евгении много полезного, но желания взорвать коллектив какой-либо выходкой у неё иногда проявлялись.
Летом 1924 года на полях всё погорело от засухи. Осенью начался голод. Экономили в еде как могли, изредка помогая голодным семьям в селе. Отказывали себе во всём. Надо было сохранить посевной материал к весеннему севу, иначе сеять будет нечего и тогда беда будет ещё большей.
Зима 1925 года была настолько снежной, что засыпало снегом дома до крыш. В конце января стало по-летнему тепло, а снег за две недели растаял. Сухая земля впитала всю воду – половодья не было. К концу февраля закончили все посевные работы. Радовались – рано отсеялись, рано созреет урожай, а весенне-летний голод мало заберёт людей на кладбище.
Через неделю, после того как закончили посевную, снова началась зима с вьюгами и метелями. Намело огромные сугробы, начались сильные морозы. Люди были в глубоком уныние. К Ивану Карповичу пришёл первый богач на селе:
– Иван Карпович, что делать будем? Весь хлеб мы высеяли в землю, но зима вернулась – хлеб, вероятно, погиб. Летом люди от голода будут кушать кошек и собак, а к зиме в селе все вымрут.
– Всевышний знает, что делает. Не то ещё будет. Заслужили, брат брата убивал. Триста лет народ России за это расплачиваться будет, – ответила, за Ивана Карповича, Мокрына.
Богач пришёл домой и повесился, а через неделю началась весна. Снег с полей сошёл медленно, без половодья, и беды не натворил.
Летом голодовали все темрючане. Голодовали по-настоящему и в семье Ивана Карповича.
Сидел летом на лавочке у ворот голодный дед Карпо Иванович, греясь в ласковых солнечных лучах. Мимо Карпа проходила одиннадцатилетняя девочка. Карпо её остановил:
– Остановись, подойди ко мне и послушай меня, душа безгрешная. Через две недели, в воскресенье, возьмёшь дома псалтырь и придёшь в этот двор после обеда меня отпевать.
– Господь с вами, дедушка, жить надо. Да, и я ещё девчонка, – ответила девочка.
– Господь всегда со мною, но время моего пребывания в этом мире грешном закончилось, а то, что ты девчонка безгрешная – хорошо. Небо на тебя указало – ты должна меня отпевать. Так что, выполни волю Неба, приди в этот двор с псалтырем через две недели.
Сильно голодала семья Ивана Карповича, ибо посеяли всё, на еду себе ничего не оставив. Урожай 1925 года был такой силы, что удивил даже самых опытных людей. С нового урожая Мокрына приготовила обед и накормила свёкра. Карпо поел и попросил добавки, но Мокрына отказала:
– Отец, нельзя вам больше кушать – вы долго голодовали.
Карпо заплакал. В комнату зашёл Иван Карпович:
– Почему отец плачет?
– Отец покушал и ещё просит, а ему больше нельзя, – ответила Мокрына.
– Накорми! – приказал Иван и вышел.
Мокрына подала свёкру ещё одну тарелку супа. Карпо поел, а спустя час скончался. А ещё через час во двор зашла девочка с псалтырём в руках и сказала о том, что по просьбе Карпа она пришла его отпевать. Родственники Карпа удивились, а девочка рассказала о разговоре с Карпом, который произошёл две недели назад. Об этой девочке, когда я был ребёнком, рассказывала мне мама.
Карпо Иванович Гузь прожил без малого 97 лет и умер незадолго до своего дня рождения. Он за всю свою жизнь ничем не болел, даже насморком, а в день смерти все зубы у него были целы!
В начале июня 1967 года я был в селе Темрюк, теперь уже – Старченково. Случай свёл меня с женщиной, которая и была той девочкой, исполнившей волю Неба. Эта женщина, увидев меня, удивилась, а затем сказала:
– Я знаю кто ты. Ты похож на Ивана Карповича. Ты правнук Карпа? Я должна тебе рассказать кое-что.
Многое мне рассказала эта женщина – разговор был долгий. Она жила вместе со своим сыном инвалидом, который зарабатывал на хлеб тем, что вулканизировал пробитые автомобильные шины для колхоза «Россия».
Похоронили Карпа – жизнь вошла в привычную колею. Сельская молодёжь по вечерам ходила на посиделки, которые проводились в хате какой-нибудь одинокой старухи. Ходили молодые люди и в сельский клуб на занятия по художественной самодеятельности, ставили в клубе спектакли и ездили по соседним сёлам с концертами. Ничто не предвещало угрозу для спокойной сельской жизни.
НЭП – Новый Экономический Порядок дал стране высокий прирост благосостояния, но на короткое время. В России институт хозяина к этому времени уже был уничтожен. Нэпманы вылезли «из грязи» и решили стать «князьями», живущими по принципу «царствуй лёжа на боку». Для этого необходимо оградить себя от конкурентов. Нэпманы создали картели, установив тем самым монопольные цены на рынках. Рост благосостояния народа прекратился. В данном случае решение правительства установить государственную монополию на всё, было адекватным.
Поздней осенью 1927 года Иван Карпович проснулся утром и сказал:
– Мне сегодня приснились волы. Странно, к чему бы это? Волы – воля? Может коллективизацию отменят, или ещё лучше – люди поумнеют и всё вернётся на круги своя?
– Рогатая скотина к добру не снится, – ответила ему Мокрына.
В январе 1928 года в сельском клубе к Евгении подошёл милиционер из Володарска:
– Хочу на тебе жениться – приду сватать.
– Приходи, – ответила Евгения.
Милиционер пришёл сватать без сватов, когда в доме Мокрыны не было Ивана Карповича.
– Я пришёл сватать Евгению, – сказал он Мокрыне.
Мокрына позвала Евгению.
– Ты пойдёшь за этого придурка замуж? – насмешливо спросила мать Евгению.
– Пойду, – ответила Евгения.
– Я тебе «пойду», тварь безмозглая! – гневно воскликнула Мокрына.
– Ну и не пойду. На чёрта он мне сдался! – ошеломила всех своим ответом Евгения.
Семнадцатилетняя Евгения всё ещё была озорной девчонкой, которая о любви и семейной жизни имела смутное представление.
В феврале поздно вечером во двор Ивана Карповича на санях въехали милиционеры из Володарска. Ивану Карповичу объявили, что он арестован, подлежит ссылке, а хозяйство его переходит во владение местного колхоза. Ивана Карповича отправили в Архангельск на лесоповал.
Со двора Ивана Карповича Гузя забрали всю живность и сельхозинвентарь. Из дома в считанные минуты вчерашние «друзья-товарищи» на глазах у хозяёв вынесли мебель, тёплую одежду, подушки, перины и всё то, что можно было унести на руках. Имущество никто не делил и не распределял. Каждый мародёр разбогател тем, что успел схватить и унести домой.
Семья Мокрыны осталась в той одежде, в которой её застали. Они сидели в уже пустом и чужом теперь доме. Захар жил отдельно от отца, был колхозником и поэтому не пострадал. Ульяна тоже жила отдельно, так как была замужем, и в эту экзекуцию тоже не попала.
Мокрыну, Фёдора с женой и с малой дочерью Валентиной, Евгению и Анну милиционеры вывезли в ночную, снежную степь и выбросили в сугробы.
Опустевший дом Ивана Карповича Гузя много лет будет сельским клубом. Затем дом разрушится, а на этом подворье советская власть долго не будет разрешать кому-либо строиться.
Была вьюга, сильный морозный ветер бил по лицу колючими снежными иглами. До железнодорожной станции Розовка двенадцать километров. Без тёплой одежды и без денег, шло семейство Мокрыны по ночным сугробам в неизвестность. Они смогли пройти десять километров до немецкой колонии возле Каменных Могил. Немцы-колонисты их обогрели, дали тёплую одежду и денег на дорогу. Никто не простудился, кроме дочери Фёдора. Валентина получила сильное переохлаждение – ей свернуло набок голову и развернуло на 90 градусов руки и ноги. Она осталась инвалидом на всю жизнь.
Мокрына со своим семейством добралась до станции Розовка, откуда они уехали в шахтёрский город Сталино начинать новую, «светлую и счастливую» советскую жизнь.