Ключ к одиночеству

Ирина Мадрига
Ключ к одиночеству

В свое одиночество она не впускала никого. Но и самой ей трудно было оказаться в искомом и столь желаемом  состоянии одиночества, где бы ничего не напоминало о столпотворении бытовых проблем, парадах кризисов, демонстрациях иллюзорных успехов и войнах полусумасшедших ожиданий.
Она пыталась изучать китайский, но в иероглифах ей мерещились нунчаки, сулящие болезненные удары по самолюбию. Она  задавалась вопросами бытия, но философия запирала её в темный чулан с оголодавшими мышами. Там же в темноте шуршала припудренными и ломкими крылышками расплодившаяся на старой бумаге, в пятнах от прошлогодних банок с консервацией, прожорливая пищевая моль. Она вознамерилась найти одиночество в литературных упражнениях и даже написала роман о поисках одиночества. Но его пришлось спрятать после первых же попыток вынести на суд читателей, поскольку  те устроили манифестацию с требованием показать её обнаженное одиночество всему миру.  Она вспомнила о полезности психотерапии рисованием - и много времени посвящала живописи. Но сюжеты её картин были лишь отображением её поисков одиночества среди неисчислимых попыток отбиться от атакующих мыслей о навязанных обществом шаблонах - шагать художественным строем даже с кисточкой и этюдником в руках.  Она входила в Интернет с помощью ноутбука, смотрела фильмы об одиноких искателях истины, но отчаивалась вместе с ними, потому что они, как правило, лишь умирали в одиночестве. Ей мерещился освобождающий от всего исход одиночества в минуты, когда она выключала компьютер, а он, ахнув, испускал дух, и пока она наклоняла крышку к клавиатуре, в черной безмолвности монитора опускалось и несколько деформированное и размытое отражение её лица со скорбными складками в уголках рта. 
Она завела кота, но кот все время требовал общения и внимания. Ей приходилось то и дело выпускать его по его котовским делам во двор, а потом запускать обратно, чтобы кормить и отдирать от хвоста репейники. Ей начинало казаться, что кот олицетворяет то самое одиночество, с которым ей отчего-то необходимо, но совершенно невозможно найти общий язык и никак не удается держать его в чистоте.
"Зачем, зачем мне это одиночество? - размышляла она. - Разве только для того, чтобы не затоптали в толпе? Но для этого достаточно осторожности. Чтобы выделиться? Но если привлекаешь к себе чье-то внимание, о каком одиночестве может идти речь?! Может быть, стоит не убегать от толпы, но слиться с ней и ощутить себя единым с ней целым? Толпа ведь, право, тоже может показаться одинокой, если нет никого, кто бы наблюдал её движения и стремления извне".
Да, конечно, ей более всего хотелось обрести спокойствие и уверенность в том, что её покой не нарушат ни чужие голоса, ни чуждые призывы, ни притязания кого бы то ни было на её одиночество.  Она интуитивно тянулась к людям, которые исповедовали свободу в своих одиночествах как религию, как некую догму, в которую нужно было верить, чтобы выжить в штормящей какофонии различных, иногда отвратительно агрессивных и навязчивых мнений.
И она поверила. Поверила в то, что одиночество станет спасением для нее.  И многие годы верила, не находя подтверждения своей истовой вере. Кроме одного - те, кто верил в спасительную миссию одиночества, точно так же не впускали никого в свой мир. "Ведь если существует общность в том, что одиночество индивидуума требует сохранности и целостности, значит, кто-то уже наверняка испробовал исцеляющие свойства одиночества", - рассуждала она.
Ей нравилось одной ходить в лес, выгуливать там свое одиночество, будто резвящегося породистого щенка. Но в продолжение многих лет любимый ею ближний лес усилиями неугомонных дровосеков превратился в кладбище гниющих пней и сорняковой поросли. Лес, казалось, тоже требовал одиночества, даже изоляции от варварских набегов опустошающих его людишек.  Но она все еще находила в нем ключ, который пробивал себе дорогу под  кучами хвороста, оставшегося после нерадивых лесозаготовителей. Упругие струи ключевой воды упорно и упрямо сглаживали острые углы камней в русле - естественном разломе меж двух возвышенностей. Она находила на дне его камушки яркой расцветки и необычной формы, зачерпывала пригоршнями чуть сладковатую ключевую воду, чтобы взбодрить свое одиночество глотком из одинокого журчащего ручья, в котором отражалось синее небо с ключом аистов, летящих то на север, то на юг - в зависимости от поры года. И много лет в него всматривались две сросшиеся корнями берёзки. Лесорубы на них не зарились, потому что деревца на крутом склоне, вплотную нависающем над ручьем, были чахлыми, малорослыми, с искривленными стволами - расходясь снизу, вверху они сплетались кронами, образовав в пространстве  странную фигуру, чем-то похожую на натянутый арбалет, или на букву "В", или на альтовый ключ. За последние десять лет деревья, казалось, почти не росли, заметно увеличивался лишь изгиб одной из берёз в средней части ствола и плавный наклон верхушки к кроне соседки - у другой. Она подозревала, что через несколько лет с её обычной точки обозрения откроется иной знак - деревца сообща образуют скрипичный ключ, основание которого будет угадываться вросшим глубоко в почву.
Да, в детстве она училась в музыкальной школе. И помнила азы нотной грамоты, сольфеджио... Только вот к инструменту не прикасалась, отыграв на академическом концерте в выпускном классе вторую часть моцартовского дуэта соль мажор для скрипки и альта.  Любовь Ивановна, преподаватель её и Мио Грига, выбрала это произведение, зная об их дружбе, продолжавшейся все годы совместной учебы.  До того они играли отдельно, каждый своё. Но учительница даже расписание уроков семь лет подряд составляла таким образом, чтобы Амадей, - таким было полное имя Грига, подождав часок в коридоре или во дворе школы, мог проводить подружку к автобусной остановке.
Она с первого прослушивания в музыкальной школе запомнила, как Любовь Ивановна радостно и даже увлеченно выделила среди всех поступающих голубоглазого вихрастого мальчика, отбивавшего худенькими длинными пальцами сложно-прерывистые такты по крышке фортепиано: "Мио, да тебя сам Бог возвел в дважды музыкальную степень. Даже именем и фамилией". 
Тогда она еще не знала о Моцарте, точно так же, как неизвестно ей было имя Эдварда Грига, музыка которого, казалось, звучала в ней всегда. О давнем педагогическом восторге учительницы в отношении Мио она вспомнила и в тот день, когда Любовь Ивановна распределила партии, достав для неё, тщедушной дюймовочки, большую и неудобную "скрипку неудачника" из подсобки, где хранились школьные инструменты. Она разочаровано и негодующе фыркнула и ушла на автобусную остановку одна. Но, поприжав собственное самолюбие и не желая разочаровывать родителей, гордившихся музыкальными успехами дочери, выучила заданную партию, приноровилась к массивному альту, умом понимая, что не сыграет первую партию лучше Мио. Оба получили по оценке "отлично". И после академконцерта разошлись порознь.
И все же, зачем Любови Ивановне понадобилось свести их в дуэт? Этим она только отдалила их друг от друга, сразу же заставив сокрушаться и сожалеть о том, что в их жизни не состоялось чего-то большего, нежели сыгранный дуэт.
Она и сейчас задавала себе казавшееся уже вечным и неизбывным "Зачем?!". Риторический вопрос несколько дней тому назад вновь прибило к берегу её памяти, словно осенний листок, долго барражировавший вниз по течению. Тогда она наткнулась в социальной сети на профиль Амадея Грига с его смешливо-ироничной записью в графе "профессия": "Альтист на задворках оркестра Её Королевского Величества".
Тут, над ручьем, она вдруг поняла, что "зачем?!" - вовсе и не вопрос, а всего лишь отголосок инфантильности и несамостоятельности её характера, сдавленный крик ущемленного и оскорблённого эго. А настоящий,  ключевой вопрос, на который она всю сознательную жизнь искала ответ, совсем другой: что же человек желает обрести в одиночестве? Себя красивого и умного? Покой? Истину? Гармонию?.. 
...После путешествия вдоль русла ручья она вернулась домой и привычно включила компьютер. В почте обнаружилось письмо с прикрепленным файлом от неизвестного ей адресата с логином "childeharold". Письмо было коротким: "Привет, я - твое одиночество. Что выбираешь: альт или скрипку?". Вложение можно было открыть только с помощью ключа, введя в специальное поле заданное отправителем слово. Она подумала недолго и набрала: "Любовь".