МИР ТЕСЕН
Подтверждение этому тезису я нашел, сопоставив ряд произошедших у меня встреч.
В 1957 году в Москве проводился Международный Фестиваль молодежи и студенчества. Поезда с участниками Фестиваля, которые направлялись из Европы в Москву, проходили через Тернополь, где жила моя семья и я ходил в среднюю школу. Вместе с другими сверстниками, в свободное время, мы бегали на вокзал, где во время краткой остановки очередного поезда пытались выменять значки на какие-нибудь безделушки. Однажды я обменялся не только значками, а и адресами с пассажирами, которые ехали транзитом из Праги. Конечно, открытке с видами Праги и записанным на ней адресом я не придал никакого значения, и она валялась в общей коробке с остальными «трофеями». Через год мы получили письмо из Чехословакии, и началась вялая переписка с семьей Брунатовых (такая у них была фамилия). Я переписывался с их сыном, моим ровесником, а моя мать посыла поздравительные открытки, к международным праздниками.
Я уже поступил в мореходку, когда Брунатовы пригласили к себе в гости. Имея на руках приглашение, я оформил в Ленинграде заграничный паспорт и получил визу. Летом 1968 года мы с матерью и братом побывали в Праге, где жили в квартире у родственников Брунатовых. Познакомившись с достопримечательностями Праги и отведав местного пива, мы переехали в город Мост, где у Брунатовых была своя квартира в типовом пятиэтажном доме с двумя подъездами. Дом меня поразил своей западной продуманностью и удобством. На всю длину дома, вместо подвала, находился сплошной светлый гараж, который позволял всем жильцам на ночь оставлять свои машины в теплом гараже, а не бросать их на улице рядом с домом. Освещение в подъезде автоматически загоралось только на том этаже, где находился человек, пешком поднимаясь по лестнице, если решил не пользоваться лифтом. Я не стану говорить о чистоте на лестницах и о красивых картинах и цветах, развешенных на каждом этаже.
И в Праге и в Мосте чувствовалось какое-то напряжение в обществе. Запомнилось, как вечером, сидя на лавочке рядом с домом в Мосте, один пожилой человек, бывший шахтер, узнав, что я приехал из СССР, плевался в адрес партийного руководства. Два года назад было решено для шахты, где он работал, закупить новые проходческие комбайны. Никто специалистов слушать не стал т.к. партком решил закупить комбайны в Советском Союзе. Комбайны, конечно, пришли и до сих пор гниют не распакованными на территории шахты. Оказалось, что диаметр проходческих стволов в Чехии значительно меньше, чем в СССР.
Многие люди в Чехословакии свободно говорили по-русски, а я быстро научился простейшим словам и выражениям.
И вообще, чувствовалось, что народ устал от назойливой опеки со стороны СССР и ее идеологии.
Мы благополучно вернулись к себе домой, а через неделю в Чехословакию вошли
Советские войска. Началась «Пражская весна».
Через полгода, я возвращался из своего очередного отпуска из Украины в Ленинград. В ожидании посадки в поезд я болтался безо всякой цели по зданию вокзала. Проходя у камеры хранения, я услышал громкий разговор между пассажиром и мужиком, который выдавал багаж, стоящим у за огороженной решеткой камере.
Пассажир, выходя из себя, громко по-чешски, пытался втолковать кладовщику, что чемодан он забирать не собирается, а только хочет достать из него свитер, потому, что становится холодно. Кладовщик явно его не понимал и настойчиво выталкивал из амбразуры камеры хранения чемодан чеха.
Я понял, в чем дело, подошел к камере и объяснил кладовщику, что желает этот иностранец. Довольный парень достал из своего чемодана свитер, мы познакомились, и коротая время, уже на пару бродили по вокзалу. Оказалось, что парня зовут Яном, он учится в мореходном училище в Чехословакии, а сейчас направляется на плавательную практику на судно, стоящее в Мурманске и вынужден добираться туда через Москву.
На следующий год в Ленинграде была по своим делам группа чехословацких журналистов из Радио-Братиславы. Они сделали визит в наше мореходку, что вероятно, входило в их планы. Когда они сидели на приеме у заместителя начальника училища (Савченко Виктор Евлампиевич), помполит вспомнил, один из курсантов недавно был в Чехословакии, и велел позвать меня.
Когда я пришел и представился, гости поочередно назвали свои фамилии и стали задавать вопросы, касающиеся Чехословакии.
Я в превосходной форме отозвался об увиденном в стране и заявил, что мне очень нравится чешская литература. Разумеется, последовал вопрос: «Что я читал из чешских писателей?», на что я бодро произнес имена Ярослава Гашека и Юлиуса Фучика. Произнес так, как будто это только начало списка, и я готов еще продолжить ряд. Честно говоря, я читал только «Бравого солдата Швейка» Гашека, а фамилия Фучика помнилась из школьной программы. Вероятно, на моем лице гости увидели невероятное напряжение от попыток вспомнить что-нибудь еще, и плавно перешли на другую тему.
Как бы там ни было, журналисты уехали из училища и я про них забыл. На следующей неделе меня срочно вызвали к дежурному по училищу, где стоял городской телефон, со словами: «Тебя какой-то иностранец просит пригласить».
Пока бежал в помещение дежурки, в голове роилась тысяча вопросов, нашей роте предстояли визирование на паспорт моряка перед плавательной практикой, а тут – какой-то иностранец!!! Взяв трубку, я услышал радостный голос Яна, с которым познакомился во Львове. Он сказал, что находится в Ленинграде проездом, мой номер телефона узнал у знакомых чехов и предложил встретиться. В ответ я выразил свое удивление и назначил место встречи вечером на Невском проспекте.
До встречи оставалось мало времени, поэтому я срочно вернулся в жилые помещения роты и «настрелял» взаймы у однокашников сумму, требуемую для того, чтоб не ударить в грязь лицом, затем направился на рандеву.
На Невском проспекте я уже был знаком с Кавказским рестораном, где хорошо готовили цыпленка табака, и пригласил Яна туда. Когда мы сели за столик и заказали бутылку коньяка, цыпленка и какую-то зелень, Ян сообщил, что он уже окончил свое училище и направлен на судно штурманом. Пароход, на который он был направлен, стоит в каком-то советском порту, куда он добирался через Москву. В Москве, при пересадке он остановился в гостинице. Сидя в холе гостиницы, он услышал чешскую речь от группы людей, проходившей мимо. Ян подошел к своим землякам и познакомившись, рассказал, что он чешский моряк, едет по назначению на свое судно и у него есть знакомый русский моряк Александр Попов. В ходе общения выяснилось, что и журналисты тоже знакомы с курсантом Поповым, а недавно встречались с ним. Они и дали Яну номер телефона училища, где учился их общий знакомый.
Когда мы уже близились к финалу опорожнения бутылки, разговор Яна стал значительно громче, русские слова перемешивались с чешскими, и он стал активно жестикулировать руками. За нашим столиком какое-то время наблюдал официант , стоя в сторонке. Потом он не выдержал и подошел к нашему столику и сказал, обращаясь к Яну
Извините, я слышу, что вы из Чехословакии. У меня в Братиславе есть хорошие знакомые.
Продолжая разговор с Яном, они выяснили, что тот тоже знает эту семью и по очереди стали вспоминать, кем работает их общий знакомый, какая у него взрослая дочь, и какая у него есть «Волга», белого цвета.
Послушав их, я ни капли не усомнился, что они говорят об одном и том же человеке.
После ресторана я проводил Яна на Московский вокзал и, попрощавшись на перроне, вернулся в училище. Через месяц мы все были визированы и получили паспорта моряков. А еще через месяц были направлены на суда загранплавания для прохождения практики. Больше с Яном я не встречался.
В 1980 году я был направлен в Польшу на приемку нового судна. В состав нашей группы приемки входил боцман Женя Феоктистов, с которым мы были соседями по дому в Санкт-Петербурге.
Строили «Петра Машерова» на Гданьской судоверфи им. Ленина, где и родилась польская «Солидарность», которую возглавлял местный работяга, электрик Лех Валенса. Из-за известных событий, происходивших в Польше, приемка судна затянулась у нас почти на год.
У нас на судне работала группа специалистов из польской организации MORS, которая занималась установкой оборудования связи и радионавигации. Эти же специалисты должны были настроить аппаратуру и передать нам для дальнейшей эксплуатации. Группа состояла из четырех человек, но с одним из них – Ержи Янковским, у меня сложились наиболее дружественные отношения. Мы звали его Юрек, на русский манер, на что он охотно откликался. Хоть эта группа и работала по моему профилю, но с ней были знакомы и другие члены нашей группы приемки.
Через год мы приняли судно и стали работать на линии «Балт-Австралия», т.е. между Петербургом и портами Австралии. Каждый рейс занимал около шести месяцев. Поэтому сделав 2 «витка», каждому полагался ежегодный отпуск. Но не весь экипаж уходил на берег в полным составе, были и такие, кто к приходу судна в Петербург, еще не доработали до очередного отпуска, поэтому шел еще на один «виток». Несмотря на это «костяк» экипажа все равно сохранялся.
Прошло года три после приемки «Машерова» и, находясь в очередном отпуске, у своего дома я встретил своего соседа – Женьку Феоктистова. Естественно, обрадовавшись встрече, мы стали обмениваться новостями. Боцман только что пришел из очередного рейса, из Австралии и собирался в отпуск. Вспомнив Австралию, Женька сказал, что в Сиднее встретил в городе Юрку Янковского, который передает мне привет.
Оказывается, что Янковский участвовал в международной парусной регате на польском паруснике и во время стоянки в Сиднее, встретил в городе знакомого боцмана с русского парохода и, помня о нашем с боцманом соседстве, попросил, при оказии, передать мне привет.
Вот так и получается, что мир тесен. Каждый человек, живущий на нашей планете, в какой бы стране ни жил и чем бы ни занимался, имеет определенный круг знакомых. Иногда эти круги пересекаются.