Панки
Сидят. Скорежившись на бок, съехав задами, расписные руки повисли до земли. Наклепки, цепи, кожа. Жара. Железо ботинок нездорово подвернуто подошвами вверх, спрятано под скамью. С ее двух третей скамейки свисает ее лишнее. Натуральный рыжий гребень его волос скрутился мягким плюшевым лоскутком, втиснулся, скомкался, спрятался в липких складках ее шеи. Натурально рыжее берет свое, пробивая замысловатую вязь щек, синюшные спирали вокруг металла рожек, окольцованного носа и продырявленного рта. Узор теряет резкость, текст теряет смысл. Под двойным неправильным помидором их голов цепляются железками ошейники, цепляются черным лаком ногтей пальцы рук. Жара. Тишина. Неподвижность. Дергаются только его красная, упущенная татуировщиком, шея, и ее могучий, недавно ненатурально черный, затылок. Ее почти не слышно, и кажется, что плачет он один.
Лейпциг. Больничный сквер. Детский корпус.