Была у меня в Петербурге барышня. Вся из себя манерная. Утонченная, худая, бледная. Сиськи – нулевой размер. Мундштук длинный. Дымок колечками. Камень, брошенный в пруд, всхлипнет так, как тебя зовут… Настоящая петербуржская фифа. Приехал я к ней в гости. А у нее только что началось... А я - молодой, весна, барсик в клетке прутья грызет. Рвется к свободе, к свету… Я и так, я и эдак - она ни в какую. Негигиенично и несимпатично - вам говорят. Пустил я в ход язык. И такие шуры – муры развел, такие турусы с тулумбасами и кимвалами. Мурр - мурр - мурр... Ах – ах – ах… А сам потихоньку добираюсь... Барсик решетку уже не грызет - во все стороны мечет. Добрался я до главного. И ну внушать йони, как она прекрасна, возлюбленная моя, волосы твои словно руно овец, что спускаются с холмов сионских... Губы твои как пурпур эгейский… Йони, не долго думая - кончило. Потому что не такая дура как хозяйка. Да бурно так. Этна, понимаешь ли. Поднимаюсь с коленей - барышня как взвизгнет, из кровати как сиганет. Вампир - орет! Вампир! ААААААА… ****ь - убивают!
А дело было в коммунальной квартире дома 15 дробь 17 на улице Рубинштейна. Толстовском. Один вход с Рубинштейна. Другой с Фонтанки реки. А май стоял жаркий. Окна настежь. Двор колодец. Подскочил я, рот ей зажимаю – тихо! Она забилась, обмякла, глаза закатила. Обморок. Бля, слышу - соседка ментов по телефону вызывает. Я подругу через бедро - швырком в койку. Оделся по - солдатски. И бегом на выход с вещами. Но полбутылки «Мерло» успел офуячить. Ну не пропадать же добру? Если заметут – долго не увижу. В полутемном коридоре толстая как бегемот баба орет в трубку - тут девушку убили. Молодую. Она так кричала, так кричала…. А тут я как носорог лечу. И зубами на нее как клацну. Никогда не видел, как бегемоты на шкаф с места прыгают! Открыл дверь, лечу по лестнице. На подоконнике четвертого этажа там всегда кот валялся. Черный, жирный. Я ему часто за ухом чесал. Спрашивал – а где твой примус? А тут, скотина, меня увидел - как зашипел, хвост трубой, глаза по блюдцу. Сбежал я вниз, в стекло двери глянул - аж боженька ты мой - вампир и есть. Вся борода и усы в кровище. Усы сосульками висят. И капель с них. Видать, сильно йони растревожил. Слышу - сирена надрывается. Лихие менты 27 отделения поспешают. На мокрое дело торопятся. По горячим следам раскрыть. План перехват. По большим срокам пойду... Владимирский централ, ветер северный, этапом из Твери! Выручай, солдатская смекалка. Сунулся в узкую дверь рядом с лифтом. А там у дворника ведра, совки, метла. И тряпка. Здоровая такая. Еще мокрая. Хлоркой шмоняет. Вылитый Ипр. Я тряпку - хвать, морду намандиферил, хрен с ней, с бородой. Новая вырастет. На морде Швейка состроил, мол, я не я, никакой манды не видел. Хожу, гуляю, целок выбираю. Вышел из парадной. И тут ПМГ тормозами скрыпит. Менты выскакивают и - шасть в лифт. А я, не торопясь – на Фонтанку. Там рожу помыл.
Больше я этой фифочке слабонервной не звонил. А через полгода встретил на Невском. Она за пять метров ржать стала. И рассказала, как менты ворвались с пистолями наголо, как допрашивать толстуху стали. Как втроем ее со шкафа снимали, кряхтя. А она описывала, какой убийца огромный. Волосатый. Что зверь этот пытался ее загрызть, кровь выпить и изнасиловать. А когда она не далась - я же честная женщина, забросил на шкаф. Словом - "Убийство на улице Морг". Естественно, менты фифочке по щекам надавали, в себя привели. И давай колоть. Словесный портрет. Особые приметы. А когда она, краснея и бледнея, раскололась, они ржали так, что люстра раскачивалась. Думаю, что легенда про вампира с Рубинштейна до сих пор по ментовским кругам гуляет, обрастая все новыми и новыми, наиправдивейшими подробностями.