Слабак
«Стас - пидарас!» - корявыми размашистыми буквами написано на фасаде моей школы. Позор, увековеченный мелом на серой стене, Стас яростно тёр старой тряпкой, которую носил в запаске со сменной обувью. Иногда ему помогал добрый дворник дядя Ваня, но потом забросил это дело, по причине бесполезности — два слова с залихватским восклицательным знаком в конце, каждый день как будто прорастали через слой штукатурки. В итоге к своему публичному приговору Стас привык. Идя понуро, перебирая тонкими, как спички ногами, он заходил в школу, даже не взглянув на стену. Тряпку с собой он больше не таскал.
Сегодня я как обычно иду на урок, в свой 11 вэ, в котором учится Стас и ещё 25 отморозков. Меня зовут Лёха Никонов, и я не отморозок, хоть и учусь в вэ, куда слили всех двоечников, хулиганов, лентяев, одним словом, дураков. Ашки и бэшки за глаза называют нас классом дебилов. Нас боятся и ненавидят в школе все и ученики, и учителя. Я считаю, что попал в вэ чисто случайно. Мне здесь не место – я умный, только чуть-чуть стеснительный, за что и заработал кликуху Тихон.
– Опа, поца, смотрите, Тихон припёрся, — надломленным с хрипотцой голосом добродушно приветствует меня лидер и заводила нашего класса Васька и лыбится во все тридцать два жёлтых прокуренных зуба.
– Здорово, мудила, как жизнь? - обращается он ко мне.
– Нормально.
– Чего вчера за баню не приходил? Женский день - сиськи, письки, а, Тихон, иль бабу завёл?
– Нет у меня никакой бабы, - и я извлекаю из сумки учебники, давая понять, что не хочу разговаривать на эту тему.
Васька люто ненавидит людей не только нетрадиционной ориентации, но вообще всех людей не похожих на него, Ваську. И борется с несовершенством общества всеми известными ему способами. Кстати, незатейливое граффити на школьной стене его рук дело.
До начала урока ещё пятнадцать минут. Я раскладываю учебники и оглядываю класс. Каждый занят своим делом: одни в свару режутся, другие скабрезно ржут, тыча пальцами в задроченный «Плейбой», девки вафли красят, я раскладываю на столе учебники. Стас, как обычно сидит на последней парте, уставившись в одну точку на полу, белёсые реденькие волосёнки аккуратно прилизаны на пробор. Его рубашка чистая, не мятая, наглухо застёгнута, значит все пуговицы на месте...пока. Со звонком в класс входит Ираида Иванна, точнее сначала показывается её огромный бюст, обтянутый каким-то волосатым джемпером, а потом появляется вся Ираида.
О том, как Стас стал изгоем в посёлке знают все. Батя у Стаса помер рано. Мамка его сменила траурный наряд на свадебное платье буквально через полгода, не устояв перед настойчивыми ухаживаниями богатого городского мужичка. Так с восьми лет Стаса воспитывал отчим. Папкой он его называть категорически отказывался, за что был неоднократно бит, но не до синяков, чтобы люди ничего плохого не подумали. В посёлке поползли слухи о том, что отчим Стаса отсидел за изнасилование. Мать не знала, куда глаза девать от соседей, которые только и говорили об уголовном прошлом её мужика. Но любовь-морковь, ничего не поделаешь, закрывала глаза на шушуканья соседей за своей спиной, и разводиться не собиралась, только за Стасика стала побаиваться, мало ли чего. Бойся-не бойся, а случилось. Изнасиловал отчим пасынка, которому тогда не исполнилось и двенадцати. Эта история всколыхнула волну негодования во всём посёлке. Отчиму дали пятнадцать лет строгоча, мамка Стаса оказалась в психушке, а самого Стаса к себе в деревню забрала бабка. Со временем всё утряслось, мать вернулась из больницы, забрала сына от бабушки и вернула в школу. На следующий день на стене появилась та самая надпись. Забитый, хилый подросток вызывал у здоровенных одноклассников нездоровую ненависть. Сначала он пытался давать отпор, но куда ему, доходяге, одному справиться со всей сворой. Постепенно он смирился и терпел нападки и откровенные издевательства со стороны сверстников. Терпел, как мог. Молчал. Конечно, руководство школы было в курсе, что твориться в стенах учебного заведения, и даже вызывали какую-то комиссию, участковые полиции проводили беседы с учениками, но всё впустую, издевательства продолжались. Я сам не раз был свидетелем и отчасти участником унижений, которым подвергался Стас.
– Давай, Колян, держи его, чтоб не брыкался, - понизив голос до шёпота, хрипел Васька.
– Вырывается, сучка неподмытая, - шепелявил Колян.
– Отпустите меня, отпустите, пожааааааалуйста, - тоненьким голоском пищал зажатый в углу мужского сортира Стас.
–Хуууууууюшки, - на распев, даже нежно протянул Васька, - а ну ка Борян, помоги, заткни ему хлебальник, чтоб не раззявливал.
Борька запихал Стасу в рот тряпку.
– А ты чего вылупился, Тихон, шухери давай! - командовал Васька.
– Да я слежу. Нет вроде никого.
– Ну? Что красна-девица, ждёшь своего папочку? - забулькал слюной Васька и стал приближаться к Стасу, которого крепко держали трое одноклассников.
Стас из последних сил пытался вырваться и что-то нечленораздельно мычал сквозь самодельный кляп.
– Сейчас я тебе засажу шершавого по самые помидоры, - с этим словам Васька, расстегнув ширинку, и разминая рукой свой отросток вплотную приблизился к Стасу, который стоял со спущенными штанами. Васька, скабрезно ухмыляясь, отвесил ему звонкий пендаль. Тот как-то обмяк и перестал вырываться. Васька согнулся над ним, собираясь осуществить задуманное.
– Шубись, ребзя, дерек идёт! - прошептал я.
Пацаны отпустили Стаса и мигом рассосались по кабинкам туалета. Я мимо директора потрусил в класс.
Приближались новогодние каникулы. В эти дни особенно не хочется сидеть на уроках. За окном валит пушистый снег, на стекле замысловатые морозные узоры, во всем посёлке пахнет приближающимся праздником. Сельмаги принарядились в блестящую мишуру, с потолка свисают самодельные снежинки на ниточках.
– Хлеба мне, полбатона и кефир, и, да, соль ещё, - говорю я толстой продавщице.
– Как мамка твоя поживает, Алексей, - интересуется она.
– Ничего вроде, тёть Тонь, потихонечку.
– Ну и хорошо. Ёлку срубили?
– Нет, завтра с отцом собирались, - говорю и складываю в пакет продукты.
Проснулся среди ночи от того, что знобило. Сунул подмышку градусник. Ртутная стрелка остановилась на отметке 38. Немного болел живот и тошнило. В этот день я в школу не пошёл, но к вечеру состояние ухудшилось. Ночью живот разболелся, хоть плачь. Мать вызвала скорую. Санитары с подозрением на аппендицит отвезли меня в областную больницу. Аппендикс удалили. В палате, кроме меня лежали ещё трое — какой-то ****юк, мужик, лет сорока, и парняга, примерно моего возраста. Я быстро шёл на поправку. Соседа по койке звали Руслан, он был на три года старше меня, жил в городе с мамой и учился в универе.
- Русь, ты правда хочешь быть танцором?
– Не танцором, а хореографом.
– Думаешь, это нормальная работа для мужика? У нас бы в школе тебя зачморили...
– Лёх, в каком веке живём! У вас там, в деревне, совсем тёмные все! - он скривил рот в презрительной ухмылке и поправил длинную чёлку, упавшую на глаза, - Моя мама хореограф. Я с детства ходил на репетиции, мне это было интересно. А ты куда поступать будешь?
– Не знаю. Не думал пока, но точно не на танцора ... есть у нас уже один танцор, - и я хмыкнул, вспомнив про Стаса.
В больнице было хорошо, кормили вкусно. Правда мать ко мне приезжала не каждый день — далеко мотаться, а друзей у меня не было. Я очень завидовал, когда к Руслану приходили одногруппники, всё больше девки. И не такие как у нас в классе, а красивые, в обтягивающих упругие зады джинсах, и кофточках, в разрезе которых виднелись спелые их сиськи. Они приносили ему мандарины, сок, шоколадки, подолгу сидели в нашей палате и весело о чём-то с ним болтали. Когда они уходили, мы с Русей резались в козла, он рассказывал о своей весёлой студенческой жизни. Я ему завидовал. Выписали нас в один день. Мы обменялись телефонами. Он в окружении девиц с курса направился к остановке, я сел в наш раздобренный УАЗик и поехал домой.
Тридцатого декабря он мне позвонил.
– Алло, Лёх, привет, ты где Новый год отмечаешь?
– Дома... ну может потом с пацанами в гости к кому забуримся.
– А у меня туса будет весёлая. Приходи, если хочешь.
– Ну...я это … подумаю...позвоню.
–Давай, только долго не думай, пятихатку с собой захвати, если не передумаешь ехать. Адрес СМСкой скину, окей?
–Ага.
–Ну, пока.
Тридцать первого декабря я ехал на такси к Руслану.
- Не стесняйся, проходи, будь как дома, - гостеприимный Руся вручил мне бокал шампанского, который я осушил в два глотка.
Играла музыка, девчонки, сбившись в кучку о чём то хихикали. Кроме меня и Руслана было ещё два парня, имен которых я не запомнил. До боя курантов я уже так нахлобучился, что вообще ничего не понимал. Потом мы стали танцевать. Комната кружилась и всё плыло. Я чувствовал через кофту упругие сиськи девчонки, которая прижималась ко мне в танце. Дальше в моей памяти всплывают отдельные картинки, как кадры из кинофильма. Вот мы на диване с девицей, она так глубоко запихивает мне в рот свой язык, что мне с трудом удаётся не блевануть, потом на кухне по кругу передают какую-то бутылку с торчащей из неё соломинкой для коктейля, я затягиваюсь, кашляю, смеюсь, чувствую, как тело становится легким, как пёрышко, ещё пару тяжек, и я вылечу в форточку, от этих мыслей меня разбирает дикий смех и я, повалившись на пол, смеюсь так, что начинаю икать. Потом… наверное, я вырубился.
Мне снится сон, в котором девушка, с которой мы целовались в засос на диване, голая она ложится на меня, трётся. У меня встаёт. Она целует меня в живот, потом ниже, наконец, начинает сосать. От удовольствия я мычу, буксируя головой по подушке. Чувствую, как подступает и кидаю палку. Кайф! Я пытаюсь открыть глаза. Мне с трудом удаётся это сделать.
- Руслан?! - как ужаленный я подскакиваю на кровати.
Он пьяно смотрит на меня, улыбаясь, губы его блестят. Он вытирает их тыльной стороной руки.
- Не кани, - опережает мой вопрос Руслан, - Будем считать, что ничего не было. Я никому не скажу.
Меня начинает колбасить. Осознание произошедшего пробирается в мой пьяный мозг. Но даже пьяный он не может принять случившееся. Я пидор, пидор, пидор –эта мысль долбит меня по башке. Шатаясь, выхожу на улицу. Вьюжит. Я не понимаю, в какую сторону мне идти. Я вообще ничего не понимаю, кроме того, что стал пидором. От этой мысли меня тошнит и я блюю в белый сугроб. Удивлённо смотрю на красную блевотину, жую снег, сплёвываю, вытираю ладонью рот. Нужно идти. Нужно что-то делать. На улице светает, но первые автобусы ещё не скоро пойдут. Бреду в сторону дороги. Ни одной попутки. Иду долго, пальцы окоченели, в голове шум. Наконец около меня тормозит тачка.
- Эй, парень куда идёшь? Может подбросить? А то холодно…
Я на автомате говорю мужику свой адрес и заваливаюсь на сиденье. В машине тепло – меня начинает развозить. Мысли продолжают водить хоровод. От этой карусели опять тошнит. Я проглатываю накатившую дурноту. Что же теперь делать? – думаю я. Я же толком бабу не успел распробовать, а уже педиком стал. Смешно, хоть плачь. Вспоминаю Машу из параллельного, с которой мы мутили какое-то время. После долгих уламываний завалил её и засадил, дёргался на ней как кролик, пыхтел, но кончить так и не смог. Ещё Лариса была, но и с ней ничего приятного - слюнявые поцелуи скомканный быстрый перепихон, и никакого кайфа. Тут я снова возвращаюсь в квартиру Руси. По ощущениям это был высший класс. Но как подумаю, кто стал виновником этих самых ощущений начинает тошнить, тьфу, блять.
- Парень, приехали, выходи, - трясёт меня за плечо водила.
- Спасиб, мужик, выручил, - пробурчал я и, выдохнув пары перегара в морозный воздух, побрёл к своему дому. Захотелось немедленно залезть в ванну, но я боялся шуметь, поэтому проскользнул в свою комнату, завалился на диван, но так и не смог уснуть.
Каникулы кончались. Мне казалось, что все знают обо мне и смотрят с презрением и отвращением. На следующий день я притворился больным и не пошёл в школу. Что зассал, да? - спрашиваю себя. – Зассал. На следующий день я побросал в сумку учебники и всё же пошёл. Колени предательски дрогнули, когда я приблизился к школьному забору. Мне чудилась надпись на фасаде с моим именем, а не Стаса. Но я продолжал идти, с трудом передвигая, ставшие как будто ватными, ноги. На злосчастной стене - прежнее граффити про Стаса. Отлегло. Я вошёл в класс.
- Опа, поца, смотрите Тихон припёрся! - зубоскалил Васька.
- Ну, чо мудила, как праздник Новый год? Выебал Снегурочку? – заржал Васька
- Никого я не ****.
- А вот нашему Стасику Дедушка Мороз, наверное, подарил большую сосульку, да, Стасик? - и Васька отвесил ему звонкий щелбан.
Стас только мотнул головой.
После уроков все опять столпились в туалете.
- Что, Тихон опять на стрёме стоять будешь или поучаствуешь в перевоспитании Стаса? Надо же, наконец, из него нормального мужика сделать.
Я переминался с ноги на ногу. Про себя думал: «Какой же ты урод, Васька. Вот кто настоящий пидор - так это ты. А я - слабак, потому, что не могу тебе это сказать в глаза".
- Да, на шухере я.
Из туалета послышались всхлипывания.
- Шубись, ребзя, дерек идёт! - заорал я. На самом деле никого не было. Я обломал их грязное дело, но это не изменит жизнь Стаса и мою тоже. Я ломанулся по коридору в лестничный пролёт. Перескакивая через несколько ступенек, я выскочил на улицу, бежал, как будто за мной гонится стая собак.
Мать удивлённо встретила меня на пороге.
- Мам, я больше не пойду в эту школу. Всё.