Затянув заоконный мир солнцезащитной плевой,
все разъемы разъяв или попросту вывернув пробки,
гексаэдры компактных квартир крепостною стеной
обнести не удастся в утробе панельной коробки.
Жизнь чужая непрошеной гостьей рвет грани норы
в жилмассиве стандарт-эконом крупноблочного леса,
как протухшие тушки, лишенные черной икры,
источают амбре даже сквозь дымовую завесу.
Вкруг – то справа, то слева, вперед и назад, сверху – вниз
скрип, альковные стоны, сморкания, скрежет зубовный,
прорезает кошмарную явь невидимка-дантист,
или дрель по металлу свербит неумолчно и ровно.
У бодливой коровы бодлеровский пульс и размах,
но рога для других приберег скупердяй-небожитель.
Лексиконом обсценным утешившись, «нех, пох и нах», –
промычишь и потянешь конец ариадниной нити.
Лабиринтом из снов и реалий неброских скользя,
холлофайбер жуя экзистенции вялотекущей,
уходя от развязки фатальной шажками ферзя,
не мечтай обрести вслед за матом эдемские кущи.
Вечно будет вертеться сансары твоей колесо,
или гумус питательный почве собой обеспечишь?
Так в свинцовом предчувствии ноет и ноет висок,
и в предвидении плахи легки не по-здешнему плечи.
Если люди не более чем плодородный компост,
то зачем же стихи и сонаты придуманы были?
Можно клеить защитную пленку хоть встык, хоть внахлёст –
прах еси, миллиграмм обесцвеченной атомной пыли…