Первым воспоминанием в его жизни было осознание своего ближнего жизненного пространства, на расстоянии вытянутой руки или ноги. Это было решетчатое ограждение его детской кроватки, в которой он жил, то есть ел, спал и гулял. Там было уютно, спокойно. За ее пределами его подстерегали холод, сквозняки, купание в нестерпимо горячей воде и прочие ужасы.
Со временем ареал его обитания расширился до пределов комнаты и общего коридора, где варилась манная каша, а с освоением пространства двора пришло и понимание дома, как сообщества скрепленных между собой совершенно непонятным образом, таких же комнаток, лестниц и коридоров. Причем снаружи все разительно отличались от того, как оно выглядело изнутри. Эти здания стояли отдельно друг от друга, что по его мнению было совершенно неразумно. Ведь чем ближе – тем лучше!
Он не мог сказать, хорошим или плохим он был, но он был ЕГО домом. Рядом находились еще два таких же временных сооружения, но они были чужими. Именно у этого дома была душа, и он чувствовал ее, не оборвалась эта связь и поныне. Каждый раз проезжая мимо поселка Гуйва, по направлению от Житомира к Виннице, он остро чувствовал эту связь, руки сами поворачивали руль в нужном направлении. Он выходит из машины у своего дома и они молча беседуют, вспоминая старые времена…
Его возили в отпуск к бабушкам в другой город, там были совершенно другие квартиры и домики, и не было ни одного одинакового, каждый из них говорил с ним по-своему, проявляя дружбу или безразличие. Иногда его приводили в дома, которые явно враждовали с ним, особенно агрессивными были больницы… Остальные дома в городах оставались безликими строениями, им не было дела до мальчика, а маленькому Володе – до них. Старые, теплые дома зачем-то сносились, на их месте появлялись холодные, безликие, с огромными окнами, от которых зимой веяло холодом, а летом – душным жаром. Но понятие "мой дом – моя крепость" навсегда прикрепилось к той большой комнате в коммуналке, где он проживал.
В детстве еще были дома, стоявшие полуразрушенными, после войны, некоторые были умирающими, некоторые уже мертвыми. Особенно остро он ощутил это, через много лет, на развалинах откопанных городов на северном побережье Африки. Находясь в амфитеатре города Магна, начинаешь чувствовать груз 20 прошедших веков, этот город был откопан из песка уже в 20-м веке.
А вот город Кирена засыпан песком высотой 4-5 метров, а почва продолжает проседать, подставляя морю жилые кварталы, которые представляют собой стены, сложенные из ракушечника, уходящие вверх на несколько метров. Волны подрезают края квартала, обнажая культурные слои: вот слой обуглившегося дерева, вот слой черепков, слой утрамбованной морской гальки, попадаются кости. На протяжении тысяч лет здесь жили люди.
Сегодня кто-то из туристов нашел на диком пляже древнюю овальную монету с трилистником. Но настоящая "машина времени", это когда проплываешь в маске и ластах над той частью города, которая ушла под воду: там видны улицы, дома и даже статуи.
Но своих дома по-прежнему было два: один, двухэтажный, в военном городке летчиков Гуйва, наскоро собранный из матов, связанных из камыша и обмазанный глиной, в первый послевоенный год, там, где он впервые осознал себя.
Потом были гостиницы, переезды на новое место службы отца, съемные квартиры и, наконец , постоянная, своя. Это был массивный, капитальный кирпичный дом конца 19 века, переделанная под жилье казарма. На первом этаже этого дома, где были кухня, комната и туалет, прошло все его детство, юность и отрочество, здесь формировалась личность, взгляды на жизнь, увлечения.
Потом были 4 года казармы военного училища, разные квартиры, командировки, учения, когда домом служила палатка в занесенной снегом степи ракетного полигона в Казахстане, или сотрясаемый порывами песчаной бури трейлер в пустыне Сахара.
Все эти года не было чувства своего родного дома-крепости и поэтому, приезжая каждый раз в свой родной город к родителям, которые уже жили в другой, благоустроенной, трехкомнатной уютной квартирке, он шел повидаться к "своему дому". Владимир быстрым шагом заходил в подъезд, подходил к двери, вытирал ноги о коврик и начинал как бы видеть сквозь стены остановку квартиры, где прошла такая значимая часть его жизни: кухня с диваном, на котором он ночевал, со страшно неудобным круглым столом, который торчал посреди кухни, но был удивительно мал для обильных украинских блюд. За ним невозможно было писать, потому что некуда было опереть руки. Поэтому уроки Володя делал в другой комнате, где находился никогда не умолкающий радиоприемник, большой, теплый, с ласковым зеленым глазом. Позже его заменил никогда не выключающийся телевизор, под который было очень интересно делать уроки...
Теперешняя квартира родителей, которую его отец благоустроил, как мог: постелил линолеум, кухню обложил плиткой, а в ванной оборудовал фотолабораторию, казалась Володе просто гостиницей, местом временного пребывания.
Свою последнюю квартиру Владимир получал долго: он жил в однокомнатной квартире в двухэтажном кирпичном домике небольшого, всего в два дома, военного городка, с женой и детьми, и добросовестно ждал "расширения" до своей положенной трехкомнатной. Постоянно находились более нуждавшиеся или те, у кого имелся блат в верхах.
Наконец, во время одной из его командировок, жена согласилась на переезд в двухкомнатную, испугавшись угроз начальства, что опять не дадут ничего. На ордере был замазан номер квартиры №7 и ручкой другими чернилами был написан другой, №51. Все выяснилось быстро: этот подъезд завершали последним, поэтому стены текли, а щель в двери, которая вела на лоджию, была в палец толщиной, на лаке псвдоапаркета были отчетливо пропечатаны черные следы солдатских сапог.
Вернувшись из командировки, переступив порог квартиры, Владимир ощутил холод и неприязнь: это была не его квартира, она как-то сразу не приняла его. Но делать было нечего. В смысле делать надо было настолько много, что на приведение ее к нормальному виду уходила каждый раз по пол-отпуска: отдирать вручную черные разводы лака циклей, покрывать лаком, пока дети с женой ездили к бабушкам. В квартире он постоянно что-то переделывал вручную, военным, а особенно в 90-х, платили не так много, что бы нанимать мастеров. Ванная была обшита теплым уютным пластиком, туалет с зеркальным потолком и люминесцентной лампой синего цвета, как заказал сын.
Уволившись по возрасту из армии, Владимир понял, что на гражданке он никому не нужен. Работать предлагали только реализатором на рынке или сторожем. Но к этим профессиям его как-то не тянуло и он решил зарабатывать на строительстве, а зимой начал делать мебель в гараже: из массива дуба изготовил мягкий угол, стол, стулья. Приступил к кухонным шкафчикам. Но жена постоянно торопила, и он попросту купил готовые шкафчики, а еще ей постоянно недоставало денег.
Дети выросли, стали почти самостоятельными, а жена однажды заявила, что нашла себе достойного богатого мужа, а Владимиру было предложено освободить помещение, пока жив он и его мама… И уже под утро, захватив паспорт, бритву и видекамеру, он навсегда покинул эту квартиру, так и не ставшую "его домом». Пока ноябрьские морозы не окрепли, а денег не было совсем, неделю он прожил в гараже, оборудованном под мастерскую. Там ночью отключали электричество, поэтому было холодно спать, Владимир простыл, но вскоре нашел съемное жилье и постоянную работу на рабочей должности.
В комнате было тоже холодно: на кухне не было батарей отопления, а от балконной двери, что была в метре от кровати, веяло зимой. Температура тела 37,3 градуса на падала 9 месяцев подряд, пока Володя перерождался наново: трудно под старость стать бездомным и никому не нужным и это предстояло пережить. Мать в Украине, живя со своим старичком, хотя и любила его, но принимала у себя недолго, да и работы там не было.
Со временем Владимир перешел на руководящую работу, сменил машину и место проживания на лучшие, денег на жизнь хватало, он стал медленно, но неуклонно поправляться: нервная энергия не тратилась, еда была вкусная, не то что дома: гречка, хлеб да сало. И главное, его никто не пилил по вечерам тупой и безмозглой пилой.
Однажды он нашел жилье, которое чуть не стало его домом: в поселке продавалась часть дома и бывший офицер безквартирный решил приобрести и переоборудовать в уютное гнездышко, рядом проходил газ, канализация и водопровод… Поделился вестью с сыном, тот рассказал маме, а та, с помощью несложных манипуляций разрушила все его намерения: по ее мнению, купленный дом должен быть оформлен на имя сына, а ремонт и кредит следовало оплачивать ему самому.
Хозяйка, у которой он снимал комнату, все глубже опускалась в пучину пьянства, и пребывание в этом доме стало невозможным. Владимир чувствовал себя бомжом, у которого есть пенсия, машина и работа, но не было дома… Он снял комнату, в частном домике в черте столицы, хозяева жили в другом городе.
Туалет, колонка и машина были на улице. Зато дом отапливался газом, счетчик газа едва ворочался, так что отопление не стоило практически ничего. Наконец-то он жил отдельно, на земле, как мечтал. Во дворе был престарелый вонючий пес на цепи, кошку он не заводил, все время проводил в своей комнатке, гулял по лесу, столичный город казался ему чужим и враждебным. А то, что в пристройке, где располагалась кухня, пол прогнил, из него выходили погулять крысы, было даже забавным: отравленное зерно не убивало их, а только туманило разум, они находили отраву и самозабвенно поедали ее посреди кухни, загребая в горсти, передними сухими ручонками. Владимир приобрел рогатку, набрал на работе гаек М8. Поскольку он был хорошим стрелком, то мазал редко. Посуда была тщательно закрыта, вещей было мало – старые стали малы, а хранить новые было негде.
Внезапный вечерний звонок разбудил тишину…
Володя похоронил мать, а квартиру сдал. Продавать ее не имело смысла, потому что по столичным меркам однокомнатная стоила втрое больше, чем "двушка" в украинском областном центре.
Все было бы хорошо, но что-то случилось с легкими. Он и курить бросил, вследствие чего начал поправляться во второй раз, но кашель давил все больше, и уже каждые 15 минут надо было выходить из офиса в туалет откашляться. Врачи болезни не находили, пока однажды он обнаружил, что упавшее на пол белье через пару дней стало зеленым. В доме царствовал грибок, а в его легких развилась аллергия на грибок, он поедал все дерево, был всюду. А сама улица называлась Болотная.
Нарастала аллергия и на прижимистого директора фирмы, и на этот чужой город. А еще стал часто наезжать в дом сын хозяина: у него было все включено: второй холодильник, телевизор, свет горел всюду и котел работал на полную мощность. Естественно, что оплачивать все расходы приходилось Владимиру, а кроме того, от него было много шуму, хлопанья дверьми, трелей телефонных звонков.
Один умный человек бросил мимоходом: "Бросай все и езжай на родину!" И вот однажды Владимир Алексеевич так и сделал. Мамина квартира была опрятная, хотя много лет не было в ней ремонта, линолеум протерся, газовая колонка забилась, краны потекли, а ванна проржавела. Но самое главное, она не была ему родной.
Но для него это был дворец со сказкой. Тут можно было расхаживать голиком по всем трем комнаткам, в летнюю жару, вечером с реки доносилось пение лягушек, ни от кого не надо зависеть, никому не давать отчет, а главное, пенсии, которую он перевел на международную пластиковую карту, вполне хватало на еду и одежду. На машину не тратилось ничего, потому что ей некуда было ездить в этом маленьком пространстве. А сказкой было то, что жить в этом городе, бродить по знакомым с детства улицам было до чёртиков приятно.
Но ходил Владимир все меньше, ленился все больше. Еда была недорогая и вкусная, он купил большой телевизор, провел в дом кабельное телевидение на сотню каналов, скоростной интернет по которому тоже можно смотреть фильмы. Довольный Владимир Алексеевич ел, пил, лежал на новом, ортопедическом матрасе, смотрел кино, много спал. Это была сладкая жизнь. Но самое главное, он наконец то полюбил этот дом, осознал, что это ЕГО дом, который греет и защищает его.
Соседки по подъезду, которых он знал много лет, они были дружны с его матерью, делали ему замечания, указывая на пухлый живот и на начавшие разрастаться вширь щеки и плечи. Но он добродушно отмахивался.
Спиртного Владимир потреблял мало, но высокого качества, а гостей и пьянок ему не хотелось, окружавшие его люди привыкли к этому и перестали приставать. Жизнь стала раем, он принимал ее как награду за последние 8 лет бездомной жизни. Так прошел год.
Но вот однажды, поднимаясь с продуктами, купленными в магазине к себе на третий этаж, он умер. На втором этаже сердце у него остановилось …
Как оказалось впоследствии, от такого образа жизни у него произошло ожирение сердца, сосуды забились холестериновыми бляшками. Сердце возмутилось от такого отношения к себе и остановилось , не дотянув до посадки на третьем.
Но не зря, видимо, в последний год такой жизни, Владимир не уставал благодарить Бога за свою судьбу, припоминая молитву. Не прошло и минуты, как поднялась на второй этаж молодая женщина, что пришла навестить мать. Её послал Бог, и она была врачом… Светлана стала делать массаж сердца и искусственное дыхание, у нее в сумочке оказалось нужное лекарство и разовый шприц… Она-то и вызвала бригаду скорой помощи.
А рассказывал мне эту историю по частям Владимир Алексеевич в парке на лавочке, перебивая свой рассказ обсуждением летных качеств того или иного самолета, и места, где ему приходилось бывать. Туда мы оба добираемся, он на трамвае, я - на троллейбусе, для того что бы возвратиться оттуда домой пешком, потому что мы оба теперь знаем, что движение – это жизнь, а дом – это там где тебя любят и ждут!