Месяц назад закончилась война с мужем. С разбитой головой, без признаков жизни он был найден в подъезде дома, в котором они жили паралельной жизнью в двухкомнатной квартире: он – в одной комнате, она с дочерью – в другой. Официально, война длилась три года – с момента развода. Формальным поводом к нему послужил алкоголизм мужа. Фактически же, маленькая женщина со стальной волей сломала его. Обычная история. Ничего особенного.
Причем, пока он за эти годы опускался все больше и больше, она, наоборот. все сильнее расцветала: похудела, постройнела, деревенская плотность сменилась грацией расцветшей самочки. С плоским животом, затянутая в строгий костюм, длинноногая, коротко остриженная, похожая на девушку, она заставляла мужчин задерживать взгляд на неожиданно полноватой для такой фигуры груди.
С присущей ей энергией она провела нелепые похороны, на которых присутствовали лишь растерянные родственники мужа, не давшие на проведение мероприятия ни копейки. Как только все было позади, с облегчением продолжила жизнь, полную хлопот. Надо было сделать ремонт в квартире, продать оставшийся после смерти матери дом в деревне, проконтролировать дочь, которой предстояли выпускные экзамены, и еще куча всяких “надо”. Одним словом, жизнь функционировала, как отлаженный механизм. И вдруг этот механизм дал сбой.
Все в этот день шло как обычно: пока директор проводил совещание, она подготовила бумаги на подпись, отпечатала письмо в банк, полила цветы в приемной, сходила за почтой, у завхоза Егорыча выпросила новый картридж, и, наконец, оставшись наедине с небольшим пространством свободного времени, подошла к окну и взглянула на мир за стеклом.
Май. Серые дни закончились. Свежевымытый свод неба был прозрачен. Солнечное личико беспричинно улыбалось. От земли шли теплые струи. Застигнутые врасплох, деревья срочно спешили вытолкнуть из набухших почек липкие листочки. Автомобили, люди, птицы – все были полны суматошного оживления.
Дух брожения проснулся в ней. Сначала смутный, неуловимый, почти прозрачный, он постепенно темнел, становился более густым, наполнялся вязким огнем, расползался по венам и мельчайшим капиллярам и вдруг разом опалил. Двери души распахнулись, и вихрь безумия ворвался, сметая все на своем пути.
Она внимательно прислушалась к ощущениям и поставила диагноз. Все смутное оформилось. Поняла, что необходимо в данный момент – поговорить с новым электриком.
Видит бог, она старалась вести себя с ним корректно: две недели терпеливо напоминала о сломанной розетке, но красивый мальчик, видимо, не воспринимал ее всерьез. Что ж, пусть пеняет на себя.
Решительно вышла и двинулась по коридору – как на корриду.
Лифт опустил в подвал.
Бетонные стены, под потолком вентиляционные трубы – адское место. Там, в темноте, стальная дверь, за которой она еще ни разу не была. Убежище нового электрика. Как раз для такого испорченного мальчишки – худого, с убегающим, полным скрытой боли, взглядом, может быть наркомана.
Перед дверью задержалась: стучать, или не стучать. Во-первых, какой смысл это делать в такую мощную, глухую субстанцию; во-вторых, за ней было помещение, в котором находился мужчина: мало ли чем он там, в одиночестве, занимается.
Сладкая тошнота, смесь смущения и страха, подступила к горлу. Вдруг мелькнула вредная мыслишка – вот тут бы и позаниматься любовью: первый звонок Фрейда, хитрого крестьянского Фрейда…
Наконец, преодолев себя, вошла – без стука. Сказала: «здравствуйте», и сладенько-сладенько улыбнулась.
Электрик сидел за столом, заваленным каким-то электрическим хламом. Он медленно повернулся. Недоумение во взгляде мгновенно сменилось раздражением. Он был далеко-далеко; похоже, ее появление ему не понравилось. Между прочим, насчет нее у него была скрытая обида: директорская секретарша, такая высокомерная и неприступная, была представительницей ненавистного класса «начальников», обирающих таких работяг, как он. Не произнося ни слова, он смотрел на нее – нагло, с пренебрежением.
Постепенно ее улыбка затряслась, поползла, безобразно скривилась и упала с растерянного лица.
Электрик своим молчанием продолжал нагнетать неловкость. У нее от оскорбления даже шея заныла.
Вдруг побежала жаркая волна, лицо вспыхнуло и в уголках глаз защипало. Словно подожгли бикфордов шнур, огонек достиг взрывного устройства, и, мирно спавшие до сих пор, обида и злость разлетелись в пространство.
– Вот вы где прячетесь, – сказала с нехорошей усмешкой. И сорвалась на визг, в котором претензии к электротехнике завершились обвинением в мужской аморфности.
Электрик стал медленно подниматься. Как бежала назад, не помнила: полный вакуум во времени и пространстве. Только в приемной предметы окружающего мира обрели очертания.
Остаток дня, механически исполняя свои обязанности, потихоньку раскладывала себя по полочкам, пока не пришла к выводу, что она – полная дура. И стало у нее на душе грустно и тихо-тихо. Силы медленно покидали ее. Когда рабочий день окончился, задумалась над своей сумочкой. Возможности оторвать ее от стола не было никакой. А выйти на улицу, сесть в транспорт, зайти по дороге в магазин и вернуться домой – тем более.
И вдруг поняла, что бесконечно одинока и полна злобы. В голове распустилась нелепая мечта.
Выйдет на улицу. Пойдет, покачивая на ходу бедрами. А взгляд будет грустный, задумчивый и устремленный вдаль. Встречные мужчины будут косить на нее глаза. И вид у них будет преглупый. А один остановится и вместе с ним остановится ее многолюдное одиночество. Она увидит глаза. Близкие глаза чужого существа. И разом окажется на краю пропасти. В которую захочет упасть. Чтобы почувствовать бесконечный миг легкости и свободы. И будет он высоким и добрым. Элегантно одетым и с белым шарфом. С широкими уверенными плечами. Он обнимет ее за талию, и она почувствует себя маленькой девочкой. Он возьмет ее на руки и понесет. И мир будет покачиваться. На волнах забвения. На теплых волнах плоти. Женской плоти. Давно забытой. Заснувшей. Зовущей. Она повернет голову и увидит черные усики над его губой…
Звонок развеял грезы. Двоюродная сестра. Тоже рассталась с мужем. Тоже скучает. Зовет расслабиться. «Оттянуться» в ресторане. Гульнуть, выпить, и «чтобы никаких мужиков». НИКАКИХ МУЖИКОВ.
«Как некстати, нет настроения, – подумала, – а может, наоборот, кстати: настроение надо поднимать. Что же мне одеть?»
Надо одеться строго. Быстрее домой. Быстрее, быстрее – к шкафу.
В троллейбусе мужики стиснули ее телами, окружили ее своим дыханием, затыкали локтями, кулаками, портфелями и прочими предметами. Совсем измочаленная, добежала до дома. Быстрее, быстрее – к шкафу.
«Это платье меня старит. А в этом, я – как шлюха. А это, вообще, что-то жуткое, в нем я как чучело». Наконец, остановилась на привычном строгом костюме – красном, как стоп-сигнал.
Когда подходила к ресторану, мир был уже другим. Острая, сладкая тревога гуляла повсюду. День дрожал и таял. Девушки в светлых платьишках – как мотыльки – исчезали в дверях ресторана. Бульвар, днем – рабочий, сейчас стал прогулочным. Заботы оставили людей. Первый признак весны – у них появились глаза, которыми они слегка оглаживали друг друга. Мужчины под этими взглядами становились осанистее. Женщины – как кошечки на солнце – лениво щурились и с особенной силой тянули выше утонченные фигурки. Сиреневые иголки сумерек кололи их. Холодными уколами. Уколами предчувствий, надежд и смутных желаний. Желаний, делающих бессильным наш разум. Пускающих нас по лабиринту.
Возле входа встретилась с сестрой. Свободных мест в ресторане не было.
Женщину легко обидеть. Достаточно сделать никому ненужной. Пообещать ей праздничный вечер и – отнять его. Оставить в одиночестве на ступенях недоступного ресторана. Две никому не нужные жалкие женщины. Беспомощные и растерянные. Сильные и независимые, но мгновенно лишенные своей силы и независимости. Женщина как трава: вот она сочна, упруга, колышется на ветру, и вдруг смята и втоптана в землю.
Возле ресторана расположилось заведение попроще. Длинные столы с лавками под навесом. В деревянном киоске торговали водкой, пивом и чебуреками. Публика была в основном молодая, шумная и беспокойная.
Женщины решились посетить сие место. Взяли выпивку, закуску и присели на краешек за полусвободный стол. На другом конце стола двое молодых мужчин мерялись силой – старались положить руку противника. Боролись они боролись, устали, оглянулись и обнаружили, что рядом с ними две симпатичные особы.
Случайные знакомства не хороши. Но что такого, если пообщаться за столиком. Что тут преступного? Они же ничего: просто веселятся. Отчего бы двум свободным дамам не повеселиться? Опасное приключение, сразу чувствуешь себя шальной девчонкой.
– Между прочим, у меня жена и двое детей, – заревел тот мужик, который сидел рядом с сестрой. Та пожала плечами и ответила:
– Ну и что же, у нас тоже дети.
Прозвучало как сигнал, откровенный призыв. Призыв к новой свободной и небывалой жизни. Всем как-то сразу стало легко. Она почувствовала, как по шее отправились в путешествие мужские губы.
И мир поплыл. Заиграл цветными огнями. События понеслись на одном дыхании, дыхании слепой страсти. Все годы выдержки и терпения рухнули разом.
Страсть ведет судьбу тайными тропами. Еще ничего не было решено, тем более оговорено на словах, а уже где-то глубоко в душе было ясно, что в эту ночь что-то произойдет. Она ничего не намечала, а просто отдавалась течению судьбы.
Закончилась выпивка, закончилась закуска, закончились деньги, только у нее в сумочке нашлись десять долларов. Для продолжения веселья их необходимо было обменять.
Вдвоем с ЕЕ мужчиной отправились на поиски обменника. Сестра осталась с другим – ждать их возвращения.
В автобусе мужчина с силой прижал ее к себе, и она мгновенно ослабла, словно бы вдруг превратилась в желе ; сладкое, дрожащее, готовое к употреблению, желе.
На улице оба стали школьниками: не успели обменять доллары, как забежали в подъезд и впились друг в друга. Задохнувшись, выскочили из подъезда и опять сели в автобус. Теперь он прижимал ее с нежным нетерпением. Их тела гудели от переполнявшего напряжения. Одержимость друг другом уже властвовала над ними. Окружающий мир едва обозначался.
Когда вернулись, то нашли лишь пустые столики, залитые желтым светом.
– А где же моя сестра? – спросила она.
– Не волнуйся, она в надежных руках.
Легкий ужас заклубился в душе. Ведь она не знает, что это за мужики, и что вообще происходит.
– А ее не обидят? – робко спросила, понимая, что ей, взрослой женщине, такие приключения вовсе не к лицу.
Мужчина подумал и ответил:
– Да вроде не должны.
Он подумал еще некоторое время и сказал более уверенно:
– Нет, ничего плохого ей не сделают.
И она сразу же поверила.
Проводы до автовокзала. В ослепительно белой зале туалета служительница подала ручку и кусок туалетной бумаги. Какие-то телефонные номера были записаны и куда-то сунуты. Можно было прощаться. Они присели на скамейку в зале. Еще не знали, что судьба пошлет им новый поворот сетей.
Из темноты вышел старик. Он вынес скорбные морщины и напоминание о необратимости времени. И они поняли, что именно эта ночь никогда не повторится.
Старик оказался служителем автовокзала. Он принес пластмассовые стаканчики. Они пили водку, и грустный взгляд старика говорил, что они уже не разделимы. Когда надо было садиться в автобус, мужчина вошел вместе с ней.
По дороге зачем-то зашли к ее подруге. Эта семья мучеников билась в лапах зеленого дракона: оба, она и муж, пили горькую. Маятник их жизни раскачивался все бешеней - от бурного веселья застолий до черного состояния алкогольного отравления. Именно в таком состоянии они пребывали: она лежала в постели, он мрачно курил на кухне. Их «полечили». Разговаривать было не о чем, пришлось идти домой.
Дом затаился, следя за ними из-за штор. Пришел лифт. Номера этажей отсчитывали последние мгновения.
Сейчас начнется.
Ключ в замке. Замок щелкнул. Дверь отворилась. Они прошли. Дверь захлопнулась. И все.
Случился обвал. Землетрясение. Цунами.
Черная вспышка - и они ослепли. Прошлое, будущее, одежда, разум, все отлетело в темноту. Остались только белая кожа, запрокинутое лицо, только влажные губы, чуть приоткрытый рот. Нет, вернее, два тела, два рта, два дыхания, два живота, вздрагивающие то в одном ритме, то в разнобой, и оба вдруг ставшие мягкими.
…и нарастающее, вспухающее наслаждение, почти сочлененное со страданием нетерпения, и лопнувшее, разлившееся в удивительный и ясный покой.
Когда зрение вернулось, и они, обнаженные, сидели друг против друга и курили, она ничего не могла с собой поделать. Взгляд, искаженный жадностью, метался по его телу, утомленному взрывом энергии и лениво лежавшему в кресле.
– У меня такого никогда не было с мужем, – сказала она, смущенная откровенностью собственного признания.
Мужчина усмехнулся.
Дым сигарет таял над ними. В его колеблющейся синеве зрели фантазии. Мужчина перехватил ее взгляд, и там, куда упал этот взгляд, загорелся костер. Пламя разбегалось все шире. Комната заполыхала. Преграды исчезли. Любви не нужен комфорт. И кресло может стать ложем. И любовь впечатается в него всей силой естественности и совершенства плоти. Он наваливается на нее, как пахарь на плуг. Он почти злобен. Он тяжело дышит. Плуг рыхлит землю. Пласты расходятся врозь, и плоть земли раскрывается. Мужик совсем звереет. Ему не терпится подготовить землю-голубушку к главному. Вот он все ближе к цели. Еще ближе. Еще одно мощное усилие. Еще. Наконец, последний удар плуга, и мужик с несказанным блаженством и чувством исполненного долга бросает в нее зерно.
И падает навзничь совершенно без сил. Как мертвый. Потерявший силу и душу. Потерявший слух и зрение. Бревно. Полутруп. Страсть умирает.
А ранним, бледным и робким утром страсть ожила, пришла третьей волной, женской. Открылась маленьким ручейком, который осторожно подполз к мужчине, коснулся его прохладой женских губ. В глазах застыла пелена полусна-полуяви. Ручеек пошел между бугров мужского тела - медленно и неодолимо, затопляя волосок за волоском.
Страсть, постепенно набирая силу, стала рекой. Белые волны женского тела накрыли мужчину. Заполнили все впадины, оглаживая гладкостью, невозможной в этом самом шероховатом из миров.
Страсть, как река на порогах, то закипала среди овалов мужского тела, то, устав бурлить, нежно льнула к берегу на плесах, или становилась широкой и сумрачной, нависала потемневшим лицом. Налетал ветер и сминал лицо в мучительных морщинах, глаза темнели, темнота становилась гуще и вдруг молнии сверкали в них и тончайший вопль разрывал пространство глухих стонов. А потом наполнялась глубиной, полной таинственных ужасов. Другая реальность - темный мир, обиталище сказочных чудовищ, скрытых фантазий, запретных желаний, за пределом границ дозволенного, страсть и боль, боль - мужчине, боль - себе, темное желание, хищное желание, зубы, когти, жестокость и страсть.
Что такое грех? У него сиреневый язык в пупырышках. Он - кусок кровавого мяса. Он приходит в черных снах - учитель беззакония.
А потом страсть содрогнулась в последних спазмах и успокоено разлилась в розовом устье, среди курчавых зарослей. И шум в ушах прекратился, и вода заполнила все углубления и впадины, в ней готовилась к зарождению новая жизнь. А женщина погрузилась в сон. Полный спокойствия и мира. Полный утешения, с теплым и добрым сердцем, ровной душой, прекрасной и чистой, как сама природа.
Произошло чудо. Все зло сошлось воедино и исчезло в огне страсти. Земля лежала в лучах зари, спокойная и полная жизни. Женщина и мужчина удивительно молодеют. Время поворачивается вспять, и они оба становятся юными и прекрасными. Их любовь становится юной и прекрасной.
Проснувшись, увидела в комнате постороннего мужчину. Он стоял у окна и курил – голый. Когда он переминался с ноги на ногу, незагорелые ягодицы перекатывались друг по другу. Потом он повернулся, и ее взгляд прилепился к его предмету. Мужчина стал что-то говорить, расхаживая по комнате. Она не могла сосредоточиться на том, что он говорил. Все внимание поглощал подпрыгивающий предмет.
«… бесполезно искать смысл в этой жизни, - вещал мужчина, - надо терпеливо сносить будни, их серую бессмыслицу, тогда, по крайней мере, будут появляться какие-то результаты, тогда какая-то неожиданная удача упадет на тебя. А ты, наверное, надоедала мужу бесконечными претензиями, вот вы и опротивели друг другу. Затеяла борьбу, вроде бы выиграла ее, а самой-то, наверное, несладко. Знаю я вас, сильных дамочек…»
И она поняла, что продолжения у этой встречи не будет. Но ее это не беспокоило. Беспокоило мужское тело. Почему эти выпуклости, изгибы и темные углубления так притягивают взгляд? Красота, желание, утоление – все только лишь в одном взгляде. И наслаждение и счастье тоже в одном лишь взгляде. Нежная дымка страсти. Дуновение. Дыхание. Мечта и сон. Этот мужчина – только сон. Удивительный сон.
Время расщепляет пространство, но, самое удивительное, время его восстанавливает. Из трагедии делает драму, из драмы – мелодраму, из мелодрамы – бытовую историю, затем вдруг опять трагедию, смешивает ее с комедией, и, казалось бы, можно расслабиться на фарсе, как вдруг театральные подмостки исчезают и сама жизнь падает сверху струей холодного душа. Время меняется: был один мир, стал другой. Была сказка, стала быль. Был праздник, пришли будни. Все предметы те же, стоят себе на своих местах, а, между тем, что-то круто изменилось. Взгляд, внутренний - его не стало. Волшебство закончилось. Все предметы на своих местах. Неодушевленные предметы. Неодушевленные.
А куда душа-то ушла?
Вдруг услышала шум в коридоре. Боже, дочка проснулась, а у нее какой-то мужик. Быстренько вон. И все - больше никаких мужиков. НИКАКИХ МУЖИКОВ.