Даниэла вышла на улицу. Ее охватила прохлада раннего августовского утра. Сказывалось приближение осени: жаркие дни и холодные ночи. Лес за простиравшимся полем и рекою еще укутывал молочно-белый туман, а над ним раскинула свой плат розовая заря. Даниэла постояла с минуту на крыльце придорожной гостиницы, давшей ей приют на эту ночь, и сошла по ступенькам на плитки, вымостившие подъезд и подход к гостинице. Она прошла мимо грязного, с помятыми крыльями старичка «фольксвагена», покрытого ночной влагой, и направилась на остановку автобуса. Там уже скучал парень в серой куртке с синей спортивной сумкой в руке. Он курил, глядя на дорогу, по которой плавали клубы тумана.
– Давно ждете автобуса? – спросила Даниэла парня.
– Должен вот-вот подойти, – ответил тот, окидывая оценивающим взглядом женщину в легком платье с взлохмаченными волосами и с голыми ногами.
Даниэла догадывалась, что о ней подумал парень: плечевая. Всем было известно, что мотель «Приют странника» пристанище проституток, ловящих дальнобойщиков, желающих оттянуться ночку с комфортом в недорогой гостинице. Но ей было плевать на то, что он такое о ней подумает.
– Автобус, – сказал парень.
Из тумана вынырнул красный «Икарус». Он шел из Москвы и был полупустой. Даниэла вошла в салон и опустилась на свободное переднее сидение. К ней подошел напарник водителя, выполняющий сейчас роль кондуктора.
– Сколько до города? – спросила Даниэла.
– Тридцать, – ответил кондуктор.
Даниэла открыла сумочку, пошарила в ней, выронив скомканный лифчик. Впихнула его обратно. Нашлись две мятые десятирублевки. Кондуктор высился над Даниэлой, кося глаза в ее сумочку. В отделении для мелочи она нашла только два рубля. Стараясь не демонстрировать кондуктору содержимое сумочки, Даниэла сунула руку в глубину ее и нащупала на дне еще несколько монеток. Среди них две пятирублевых.
Расплатившись за проезд, Даниэла повернула голову к окну, за которым проплывал знакомый пейзаж пригородного района. Туман потихонечку рассеивался, и когда они въехали в город, то его уже не было.
***
Даниэла в цветастом ситцевом фартуке с белыми кружевными оборками замешивала тесто для торта. Это был ее фирменный торт, выпекаемый ею по особо торжественным случаям. Семилетняя Катя мутовкой сбивала яичный белок, то и дело облизывая ее.
Вообще-то Георгий мог бы для сегодняшнего сборища купить торт в фирменном магазине, но ему обязательно нужно было занять ее, чтобы потом перед гостями похвастаться: вот какая у меня жена мастерица. Для него эти гости – нужные люди, а для нее – надоевшие довольные рожи. Разве только Рутка Балыкова, художница и эмансипированная баба с экстравагантными выходками. Она постоянная любовница Женьки Драпкина. Постоянная, потому что у него есть еще масса временных и одноразовых. По этому поводу Рутка однажды высказала Даниэле:
– Он их е*ёт, а со мною любится.
Правда, у Женьки есть еще законная супруга Мирра Васильевна, доцент медицинской академии. О ней Рутка сказала:
– Мирка замкнула свою пи*ду на замок, а ключ выбросила в Тихий океан.
С Миррой Женька появляется только на официальных приемах, поддерживая имидж порядочного супруга, а на все прочие мероприятия таскает Рутку, которой обрыдли все эти конкурсы «Мисс ****ушек и ****ей», концерты заезжих московских поп-звезд, рестораны и тому подобное.
Возможно, и Енотов придет сегодня с очередной потаскушкой из своего модельного агентства, поставляющего отборных красоток областной элите. Поговаривают, что это он подпихнул под нынешнего губернатора Илонку Дулову, известнейшую обер*****, нынче ставшую первой дамой области. Сам же Енотов неожиданно для себя возглавил Департамент культуры, как человек, тонко чувствующий красоту. У Георгия к нему имеется какой-то вопрос.
Меньше всего Даниэле хотелось встречаться с «мадам Турандот», женой Накатова, владельца автосалона и нескольких автомастерских в городе. Жеманная, злая, тупая, мнящая себя первой красавицей и самой модной женщиной в городе. Почему ее прозвали так, Даниэла не знала и не пыталась выяснять. В любой компании Нелька пытается играть роль королевы бала. На самом деле, утянутая в корсет с гигантскими пуш-апами в лифчике, она могла ввести в заблуждение разве что не разбирающегося в дамских хитростях мудака. Раздень он Нельку, то увидит ее квадратный торс с плоскими маркоташками вместо грудей, отвисшее чрево, плоское седалище и растущие из него палки вместо ног. Разве только на физию она когда-то была смазлива, и то сейчас там осталась только окаменевшая маска надменной тупости с распутными глазами, пожирающими состоятельных мужиков и красивеньких юнцов. Даниэле на это было плевать, но «мадам Турандот» за ее спиной лила на нее всяческую грязь.
– Катя, – сказала Даниэла дочери, – прошу тебя, не болтай при гостях никаких глупостей. Молчи. На вопросы отвечай коротко, без лишних слов. И не сообщай гостям то, что мы когда-либо говорили с папой о них.
Девочка оторвалась от своего занятия и взглянула на мать широко распахнутыми синими глазами.
– Пойми, доча, человек не всегда говорит другому человеку правду. Если мы будем говорить правду друг другу, то все перессоримся, передеремся, перестреляемся. Я, например, говорила папе, что не переношу тетю Нелю, а в лицо называю ее «милочкой», «Нелечкой», «душенькой». Дядю Женю мы зовем бабником, гулякой, а в лицо…
– А ты называла его еще «злое*учим ****уном», – сказала Катенька, размахивая своими пушистыми ресницами.
Георгий Васильевич, вошедший в этот момент на кухню, от неожиданных дочкиных слов выронил из рук коробку с серебряными столовыми приборами.
– Не говори такие грязные слова, – сердито сказал он Кате. – Я заставлю тебя полоскать рот мыльной водой.
– Мама не разрешает мне брать в рот мыльную воду. Она говорит, что от этого бывает понос, – парировала девочка, глядя на отца чистыми глазенками.
– И ты будь воздержанней на язык, – Георгий Васильевич сделал замечание жене. – Оскорбляя его такими словами, ты оскорбляешь и его Рутку, к которой ты питаешь непонятную слабость. Век бы я ее не видел.
– Рутка не обидится. Это ее собственные слова, – ответила Даниэла.
– Ну и пусть, – нахмурился Георгий Васильевич. Он не терпел, когда ему Даниэла перечила. – Но чтоб матерных слов я у себя в доме не слышал.
Даниэла понимала, что муж прав. Сам он никогда не матерился. Даже заехав молотком по пальцу, он просто взвывал. Она же, порой, срываясь, по старой привычке не выбирала выражений.
Георгий Васильевич погладил Катю по головке, поправил косички, попавшие под лямки ее фартучка, и произнес:
– А ты, Катя, запомни: в жизни человека главное выдержка.
Катя взглянула на отца и взялась за мутовку. Этих взрослых не поймешь: от нее требуют, чтобы она не врала и всегда говорила правду, а сами же признаются, что из-за правды могут подраться и потому друг другу врут.
– Милый, у меня страшно болит голова, – сказала Даниэла мужу. – Я не смогу сегодня быть бодрой и жизнерадостной. Не думаю, что твоим гостям будет приятно смотреть на мою кислую морду. Можно, я уеду на дачу и там отлежусь?
– Как я могу принимать наших гостей без хозяйки дома? – возмутился Георгий Васильевич. – Как я объясню им твое отсутствие?
– А ты позови Киру, – сказала Даниэла. Она знала, что муж, втайне от неё, трахает секретаршу. Её нынешнее предложение прозвучало легким намеком и слегка смутило Георгия Васильевича. – А гостям скажи, что я должна срочно уехать в Петербург к тяжело больной подруге. Впрочем, я встречу твоих сама скажу им.
– Ты хочешь это сделать мне назло?
– Разве, милый? Пойми, вежливее удрать с вечеринки, чем заставить гостей терпеть мою кислую сердитую морду. Как бы я ни пыталась показать себя учтивой, всё равно буду кривить губы…
– Конечно, мои гости для тебя серятина. Как ты сама говоришь, они выскочили из грязи в князи, новорюги. В отличие от тебя. Ведь ты дочка второго секретаря обкома партии…
– Зря ты так, – обиделась Даниэла. – Благодаря моему папочке ты стал директором торга, который впоследствии прихватизировал.
Георгий Васильевич промолчал. Даниэла была права. Это по рекомендации тестя выдвинули его, только что окончившего институт советской торговли сначала замом директора торга, а через несколько месяцев назначили директором «Промторга». А через пару лет, когда власть поменялась, он стал владельцем двух десятков магазинов. Три из них – крупнейшие в городе универмаги.
– Я тебе советую, пригласи Киру. Она скрасит твою компанию своей смазливой мордашкой и глупеньким язычком.
– Как хочешь? – хмуро ответил Георгий Васильевич. – Я рад, что ты мне доверяешь…
– Доверяю? – усмехнулась Даниэла. – Возможно. А еще Катька за тобой присмотрит, чтобы ты поостерегся без меня на кого-либо залезать.
– Обижаешь, – сказал Георгий Валентинович задумчиво. В какой-то мере его обрадовал отказ жены от участия в сегодняшней вечеринке в пользу Киры. Их роман в самом расцвете и провести вместе с нею всю ночь…
Коржи для торта были готовы. Даниэла поставила их остывать, а сама пошла отдохнуть.
…Даниэла встрепенулась, открыла глаза и с сожалением поднялась с постели. Её ждали ещё дела: нужно было нарезать овощи для салата, разделать селёдку, ополоснуть все тарелки и плошки, стоящие на полке и предназначенные для приёма гостей, прогладить скатерть на стол, слепить коржи для торта, украсить его кремовыми розочками и еще проделать множество мелочей.
Даниэла давно уже не просит у Георгия себе помощницу по домашнему хозяйству, хотя тот мог бы позволить себе раскошелиться из своих доходов. Георгий – жмот. В нем укоренилась крестьянская привычка экономить на своих близких, заставляя работать тех на износ. Он рассказывал, как выбрал себе жену его дед. На одной из посиделок, он ущипнул девку за задницу, а та развернулась и отвесила ему такую оплеуху, что парень пушечным ядром пролетел через всю избу до самых дверей. И буквально на следующий день он заслал к своей Федосье сватов.
– Не баба была, а лом, – хвастал дед. – Весь дом, всё хозяйство на себе держала.
Около часу дня пришла Кира, приглашенная Георгием. По случаю жаркого дня на девушке была короткая маечка с голым животом и шорты, едва прикрывающие попу. Для двадцатилетней секретутки вполне приличный наряд, но в таком виде принимать гостей, ожидаемых Георгием, было, пожалуй, не совсем прилично.
– Кира, – сказала Даниэла – Георгий Васильевич ждёт важных и серьёзных гостей. – Ты выглядишь прекрасно, но…
– Я переоденусь, – ответила Кира. – Я взяла очень миленькое платьице специально для выхода. Гости Георгия Васильевича будут просто в отпаде.
К двум часам все хлопоты с помощью Киры остались позади. Даниэла приняла душ и пошла к себе навести красоту.
Она подкрасила глаза и губы, надела голубое платье с гранатовым ожерельем, и вместо колготок, слишком некомфортных в такую жару, тонкие чулки, чтобы прикрыть как-то проступающие на молочно-белой коже её ног звездочки и мелкие вены.
– Какая ты, мамуля, красивая, – восхитилась Катя.
Георгий тоже, оторвавшись от журнала с фотографиями голых поп-див, кинул на Даниэлу критический взгляд, и сказал:
– Нелька вся изведется, глядя на тебя.
– Плевать, – усмехнулась Даниэла.
В комнату вошла Кира, тоже успевшая переодеться. На ней было полупрозрачное платье из черного шифона, а под ним только крохотные стринги – считай, голая.
Даниэла ничего не сказала, а Георгий отложил журнал. Вид любовницы, пожалуй, поразил и его.
– М-да, – протянул он.
– Это платье для коктейлей, – сказала Кира, не замечая взглядов Георгия и Даниэлы. Только из уст Катьки вырвалось андерсеновское:
– Тетя Кира, ты же голая…
– Такая мода, Катя, – ответила ничуть не смущенная секретутка.
– Может, не хватает лифчика, – несмело заметил Георгий.
– Ха! – раздвинула напомаженные красные губы Кира. – Весь смак в том, что титьки видны. Они же у меня очень симпатичные. Не правда ли?
– Да, – согласился Георгий.
– Очень, – ответила с легкой ехидцей Даниэла. – Ты могла бы вообще не надевать платье.
– Вы так думаете? – спросила Кира. После недолгой паузы добавила – Нет, это будет чересчур. Мы же не на пляже.
Раздался звонок.
– Идут, – сказал Георгий и направился встречать гостей.
Это был Енотов, невысокий, кругленький, с помидорно-красным лицом, переходящим в глянцевую лысину, и с ним рослая, похожая на цыганку, девица с угловатыми плечами, вылезающих из платья с глубоким декольте. Высокий разрез платья при каждом шаге открывал её длинные ноги-циркули. Звали девицы Виолетта.
Енотов приложился к щеке Даниэлы, сделал ей комплимент:
– О, вы просто красавица сегодня в этом платье.
Не успел Енотов со своей спутницей пройти в зал, как снова тренькнул звонок, и открылась дверь.
Ввалился Женька Драпкин с Руткой. Женька никогда не приходил пустой. Вот и сейчас он сунул в руки Георгию коробку с коллекционным коньяком. Он мог позволить себе такой широкий жест и раскошелиться на тридцать тысяч за бутылёк заграничного пойла.
Рутка сразу потянула Даниэлу в туалет, «посекретничать». Здесь, в тесноватой кабине, не рассчитанной на одновременное присутствие двоих, Рутка задрала подол и, спустив трусики, уселась на унитаз и громко зажурчала. Не поднимаясь, она достала из кармана юбки сигарету и закурила.
– Через две недели у меня состоится выставка в «Континенте», – сказала Рутка.
– Поздравляю, – сказала Даниэла. – Давно пора.
– Я хочу выставить и «Утро». Драпкин говорит, что это одна из лучших моих работ.
Даниэла смутилась. Она знала эту картину полтора метра на метр, изображающую очень похожую на Даниэлу молодую женщину у раскрытого окна, залитую лучами утреннего солнца. На женщине прозрачный пеньюар. Видна ее спина, упругая попа, стройные ноги и часть груди. Голова женщины повернута к зрителю на ;. Она обращается к кому-то в комнате (или к зрителю), словно подзывая к окну.
– А может, не надо, Рута, – ответила Даниэла. – Вряд ли Георгию это понравится. Особенно, если об этом пропечатают в газетах с указанием фамилии.
– С Георгием всё замётано, – сказала Рутка, выпуская очередной клубок дыма. – Драпкин его спрашивал.
– Что спрашивал? – изумилась Даниэла.
– Как он отнесется к тому, если появится на художественной выставке портрет его жены в обнаженном виде?
– И что Георгий?
– Он ответил, что фигура его жены достойна отображения…
– Это не его слова.
– Его, его, – уверила Рутка.
Даниэла ответила:
– Я подумаю, Рута.
Они вышли из туалета, когда на пороге появилась «мадам Турандот», а за нею ее благоверный владелец автосалона и автомастерских Накатов. Нелька была не в духе и, видимо, уже довела бедного супруга. И было из-за чего. Когда Даниэла увидела ее, чуть не расхохоталась. Лицо «мадам Турандот» всегда лоснящееся от жирной косметики, в жару «поплыло» черными, синими и какими-то оранжевыми полосами.
– У нас в машине полетел кондиционер. Ехала, будто в духовке, – проговорила Нелька и спросила Даниэлу: – Миленькая, можно, я воспользуюсь твоей комнаткой, приведу себя в порядок.
– Конечно, дорогая, можно. Только ты сперва умойся, – улыбнувшись, ответила Даниэла.
Нелька залезла в сумку, вынула косметичку и тут же уронила ее на пол. От удара содержимое косметички рассыпалось. Нелька, как всегда, туго затянутая в корсет, неловко наклонилась. При этом, из низкого корсажа у нее выскочила лежавшая на пуш-апе левая грудь, похожая на небольшой плоский кошелёк с сосочком вместо замочка. К счастью, кроме Накатова этого не увидел.
Нелька запихнула грудь на место и скрылась в спальне Даниэлы.
– Слышала, у Вилетты в эту субботу состоится концерт? – сказал Георгий Васильевич Даниэле, когда та вошла в зал.
– Какой? – рассеянно спросила его Даниэла.
– Виолетта – певица, – пояснил Георгий Васильевич. – Она исполняет цыганские романсы.
– С удовольствием послушаю, – сказала Даниэла.
– Я могу вам спеть сегодня парочку романсов из моего репертуара, – сказала Виолетта. Голос у нее был глубокий и приятный.
– К сожалению, я должна уже сейчас покинуть вас, – вздохнула с деланным сожалением Даниэла. – Я уезжаю в Питер. К больной подруге. Она, возможно, умирает…
Гости выразили сожаление, что она покидает их. Рутка пошла ее провожать до машины.
– Я тоже на днях смотаюсь на недельку в стольный град Петра, – сказала она. – Соскучилась…
Даниэла поняла Рутку. Она знала, что у той уже второй год длится роман с каким-то женатым адвокатом. Ну, не может или не хочет баба найти холостого мужика, разведенного или вдового. Тянет ее на женатых.
– Если баба держится за мужика, значит, он чего-то стоит, – как-то сказала она Даниэле. – В этом есть какой-то кайф.
– Не понимаю, – ответила тогда Даниэла. – Какой кайф в том, чтобы быть с благоверной мужика однопалошницей, если ты знаешь, что мужик приходит трахать тебя, быть может, только что оттрахав свою жену, и уходит от тебя, чтобы снова трахать ее?
– Я знаю это. И все-таки я поеду, – усмехнулась Рутка. – Каждому свое.
– Всё так, Рита, – сказала Даниэла, прикасаясь губами к ее щеке. – Ты – это ты. Я – это я. Ничего особенного в этом нет. Ты можешь ехать в Питер и предаваться там бурному загулу.
Даниэла завела машину.
– Ну, пока, Рута. Веселитесь.
– Пока, Даниэла. Жаль, что ты уезжаешь. Боюсь, твой с этой, гологрудой…
– Уже, – ответила спокойно Даниэла.
– Что «уже»? – удивилась Рутка.
– Он уже трахает ее и вдоль и поперек.
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– Может быть, спокойно, а может, делаю вид.
(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2014/02/05/862