продолжение воспоминаний Балдура фон Шираха
Моё первое разочарование я быстро преодолел. Я бы посчитал заносчивостью, судить своего политического героя по одному ляпсусу. Полностью всё было смыто, после того как летом я прочёл первый том гитлеровской книги.
От др. Циглера я знал, что Гитлер во время отсидки в крепости написал книгу. Как только появилось сообщение о ней, я заказал её через издательство. Цену в 12 марок перевёл заранее, чтобы не возникло задержки.
Я проглотил 380 страниц книги за одну ночь. Путь сына автрийского таможенного гос. hаботника, который хотел обязательно стать художником, но провалился на вступительных экзаменах в Венскую Художественную академию и потом познал тяжесть пролетарского существования — это был путь человека, портрет которого стоял в серебряной рамке на моём столе. Доброволец в битве за Фландерн в 1914 году, получивший Железный крест 1-ой степени, отравленный газом, решивший в ходе ноябрьской революции 1918 года стать политиком — это был человек, неповторимый голос которого ещё звучал в моих ушах.
Сегодня, 42 года спустя я знаю, что Гитлер свою биографию значительно ретушировал. Но тогда, если бы я и узнал, что он в своей юности никогда особо не голодал, даже если бы я узнал, что он никогда не выполнял тяжёлого труда, а зарабатывал себе, рисуя дешёвенькие открытки, это не уменьшило бы моего им восхищения. Он был для меня простым солдатом с Железным крестом — это имело для меня в первую очередь значение.
И кроме того имело значение политическое содержание книги. Тогда я поглощал всё, что Гитлер писал о мировой политике, хозяйстве, о парламентаризме и о революции, об арийцах и евреях . Книга Гитлера была для меня вероисповеданием. Сегодня я знаю: это была программа немецкой катастрофы.
Довольно скоро Адольф Гитлер опять появился в Веймаре. Совсем другой Гитлер.
Осенью 1925 года в Веймарском национальном театре давали Вагнеровское «Кольцо Нибелунгов». У моего отца, как бывшего генерального интенданта театра было право ежедневно на ложу. И опять я восхищённо поддался магии и силе волшебника из Байройта, хотя моё сердце уже тогда было отдано Баху, Моцарту, Гайдну, Шуберту и Чайковскому.
Это было перед представлением «Валькюра». На балконе первого яруса я заметил др. Циглера и рядом с ним Гитлера. Я указал на него моему отцу. «По крайней мере, мужчина знает, как нужно быть одетым», - отреагировал он. Только теперь я заметил, что Гитлер был в смокинге. Для меня это было не так важно. С 16-ти лет вечером для меня это было само собой разумеющимся.
Во время большого перерыва др. Циглер представил Гитлера моему отцу.
Мой отец спросил его, как ему нравится представление.Он ведь прибыл из Мюнхена, поэтому должен быть избалован. Я исмпугался, вспомнив эпизод с Гёте и Дитрихом Эккартом. Хоть бы он не ляпнул подобного о Рихарде Вагнере и опозорился бы перед отцом.
Но ответ Гитлера, казалось, моему отцу понравился.Гитлер остался доволен представлением и сделал пару замечаний, выдающих его как знатока.Он сравнил веймарского «Валькюра» с тем, что видел в своей юности в Вене. Он назвал имена дирижёра, певцов и певиц. И ммой сдержанный отец был польщён.
«Зайдите же к нам завтра на чай»,- сказал мой отец, когда прозвенел второй звонок. «Моя жена будет, конечно, рада». Я как онемел.
Когда на следущий день Гитлер у нас появился, я стоял в холле нашего дома. Его сопровождал высокий молодой человек, представившийся его секретарём — Ридольф Хесс.
Я видел, как Гитлер вручил моей матери цветы и поцеловал руку. На нём опять был синий костюм с чёрным галстуком.Он осмотрелся в белом салоне и заинтересовался мебелью в стиле эмпир, которая относилась к наследству моей американской матери.Он наблюдал и ненавязчиво любовался ею, но не стеснялся спрашивать, если для него что-то было новым. Он старался соответствовать атмосфере дома, внимательно слушал, никог не перебивал. Чаепитие прошло совершенно непринуждённо.
Насколько я могу вспомнить, говорили почти только об искусстве.Был продолжен разговор о вчерашней опере. Когда Гитлер ушёл, отец сказал:»За мою жизнь мне ещё не встретился такой любитель, так много понимающий в музыке, особоенно Рихарда Вагнера, как Гитлер.»
Но ещё важнее для меня была оценка моей матери:»How well he behaves“(Какие хорошие у него манеры.) И потом, что мне особенно было важно:»At last a German patriot“(Наконец,объявился немецкий патриот!»)
Я понимаю, что эти воспоминания могут вызвать отчуждение и м.б. качание головой, по поводу такой оценки.
Сегодняшнее представление о Гитлере другое: вульгарный, одним своим видом вызывающий отвращение тип, с дешёвым фальшивым шармом скипача из кафэ на окраине города, сошедший с ума обыватель и мономан.
Понятно, что у сегодняшних людей сложилось о Гитлере такое впечатление. Но оно не соответствует реальности. Как мог культурный народ поддаться такому пугалу? Так спрашивает сегодняшняя молодёжь и ещё в большей мере будут спрашивать будущие поколения.
И я стоял рядом с орущим Гитлером в таких ситуациях, о которых сегодня меня берёт озноб. Но это было во время, когда его счастье от него уже отвернулось. Успешный, опасный Гитлер, очаровавший народные массы, как примитивные так и образованные, как немцев, так и иностранцев, подчинивший их своей воле, это был Гитлер тихих тонов, занимательный рассказчик и постоянный поклоник красивых женщин.
Эта сторона его личности принесла ему большой успех.
Уже в первые годы своей политической деятельности, когда его имя ещё и в Мюнхене было мало кому знакомо, он вращался в семьях, имеющих вес в обществе и культурных кругах.
В 1920 году его ввели в дом Берлинского фабриканта фортепьяно Бехштейна. Немного позже ему открылся салон мюнхеновского издателя с мировым именем Бруккманна и Ханфштаенгла. Ещё до мюнхеновского путча в 1923 году у него завязалась дружба с Зигфридом и Винтфредом Вагнерами из Байройта.
В тюрьме Шпандау я часто спрашивал себя, почему как раз эти эксклузивные патрицмм открыли свои доиа агитатору мюнхеновских пивнушек. Для меня существует только одно объяснение: люди этого круга были напуганы Мировой войной и падением рейха. Графы, главри этого общества его покинули, и ни одна рука не поднялась в их защиту. Повсюду в Германии возникали коммунистические восстания, которые поволяли совершиться радикальным изменениям, таким как погубившие старую Россию. Страх перед большевизмом был страхом гибели старого света. Буржуазия видела приближение дней, когда немецкие церкви сделают конюшнями, разворуют музеи и перед камином прозвучит последняя соната Моцарта. При таком упадческом настроении искали спасителя.
Внезапно в Мюнхене появился человек, который своими речами подчинял массы, какого ещё не было в немецкой истории. Этот человек сплавил два понятия, которые до этого считались как огонь и вода несовместимыми — национализм и социализм. Это многим показалось волшебной формулой...Фрация похоронила своего неизвестного солдата под Триумфальной аркой. В Германии он был жив. Барабанщик нациоеальной революции.
Это восхищало массы в пивнушках так жа как буржуазию в салонах. Они о таком Гитлере заботились. Как в таких семьях принято, женщины домов особенно посвятили себя новичку. Ими осталось не незамечено, какое впечатление производили на него их большие роскошные квартиры, их произведения искусства и их манеры. Это был новый мир для сына австрийского таможенного работника, который снимал в Вене и Мюнхене дешёвые мебелированные комнаты и 4 года провёл в казармах и окопах.
Госпожа Эльза Бруккманн, рождённая княгиня Кантакуцене рассказывала мне, как учила Гитлера есть устрицы или артишоки. Она же его научила целовать дамам ручки. Госпожа Бруккманн объянила ему как стоит одеваться. Это она уговорила его сшить себе синий костюм и к нему носить белую рубашку с чёрным галстуком. Он стал его стандартным костюмом.
Госпожа Бруккманн не была единственной, которая Гитлеру по-матерински советовала. Госпожа Хелене Бехштейн, например, уговорила его завести смокинг и лаковые полуботинки, тот смокинг, что удивил моего отца при их первой встрече.
Со мной Гитлер при этом чаепитии в нашем доме мало разговаривал. Он только спросил меня, кем я хочу стать. Мне тогда оставалось ещё полтора года до выпуска из гимназии, и я хотел учиться дальше. Гитлер сказал:»Если вы хотите учиться, тогда приезжайте ко мне в Мюнхен.»
Этим он решил мою судьбу. Долгое время я собирался стать музыкантом. С пятилетнего возраста играл на фортепьяно, в пятнадцать начал посещать высшую музыкальную школу Веймара. Но я не был особенно старательным учеником. Я был мечтателем и писал стихи, например, такие:
Одни привыкли жирно жрать,
бесплатно руки греют,
имеют стены и кровать –
других в солдаты бреют.
Одним дано не счесть казны,
другим – пасть на чужбине.
Ужель пред Богом все равны –
одни и все другие? *
Я охотно сочинял. Но не напрасно я был сыном интенданта театра и оперного режиссёра. Я научился ставить высокие требования к исполнительскому мастерству, и прежде всего к своему. Поэтому мне в конце концов стало ясно, что чего-то большого для музыкальной карьеры во мне нет. А быть посредственностью мне не хотелось.
Гитлер своим посещением дома моих родителей задал мне направление: политику. Правда, я не думал стать освобождённым партийным фукционером. При моём открытом миру родительском доме и тесном родстве с англо-американцами мне прежде всего думалось о дипломатической деятельности. Но приходили мне мысли и о редакторской карьере.
Но эти планы не осуществились. В 1927 году я решил изучать германистику, англистику и историю искусства — мои любимые предметы. Что из меня потом получится, предоставил решать времени. Единственное, что осталось неизменным, я хотел в Мюнхен, потому что там был Гитлер.
Сначала однако мне нужно было принять решение, которое меня толкало в национал-социализм.Это было расставание с моим старым юношеским союзом «кнаппшафтом». В этом союзе господствовало отрицание всего, что называлось партий и партийной политикой. Хотя они и хотели бороться за обновление Германии, за то чтобы она опять стала в первые ряды на мировой арене, но они не знали как это должно произойти. Одно они знали: ни в коем случае не через партию.
Поэтому я натолкнулся у своих товарищей на жестокое разочарование, когда решил вступить в партию Гитлера. Меня признали предателем в народном деле. Меня поставили перед выбором: либо они, либо партия Гитлера.
Для меня был один ответ: Гитлер. Я стал членом SА (парамилитаристскаярганизация при партии Гитлера) и увлёк за собой пару друзей.
* перевод Валентина Надеждина