3. Даня, 15 лет
... С каждым днем все хреновее и хреновее. Васька снится уже почти каждую ночь.
Если честно, этот лох меня всегда бесил. Прикольно было плюнуть в эту жирную рожу, а еще прикольнее – обмакнуть рыжей башкой в унитаз, но, правда, я никогда не хотел, чтобы он умер. Я хотел просто поприкалываться, я не хотел, чтобы он умирал, я даже не хотел, чтобы он болел! Это все Марк, Марк во всем виноват!
У каждого пацана, даже у самого подорванного «гопника» есть свой пацанский кодекс чести, а у Марка нет. Марк, он какой-то… ненормальный. Сказать честно, я его боюсь. Мы все его боимся.
Я лучше бы подрался с десятью обычными ребятами, чем с одним Марком. Марк – отморозок. Мусор. Он может «замочить» человека, и это страшно.
Я не верю во всю эту хрень с дьяволами и чертями, но если дьявол все-таки есть, то это точно Марк.
…Мы дружим с Марком потому, что с ним было интересно и прикольно, а еще я всегда думал, что он – самый крутой. К тому же, у него есть своя… эта, как ее называют… философия какая-то мудреная, но он мне не рассказывал, я ж вроде как младший из ребят.
…Тогда нас было шестеро: Марк, Ванька, Кисель, Кирюха, Дзюба и я. Мы все были немного бухие (все, кроме Марка – Марк никогда ничего не принимает), и нам Васька по дороге попался. Ну, ребята его и отвели на какую-то заброшенную стройку… Это Марк так захотел, а с Марком мы не спорим, он у нас в авторитете, а почему – вы уж и так, наверно, поняли.
… Было прикольно, и, честное слово, я не ожидал. Я офигел просто, когда Марк Ваську ножом в живот пырнул.
Пацаны затупили, ну а Ваське как-то сразу плохо стало. Все тупили, а Васька так глядел почему-то именно на меня, и ему, по-моему, очень больно было. А я, как все, тупил… да нет, честно – не тупил даже… испугался, что меня Марк тоже порежет.
А Васька так на меня глядел…
Клянусь, я не хотел этого!
Васька так на меня глядел… С каждым днем мне все хреновее и хреновее.
Это че… типа… совесть?
Но у меня ж нет совести. Я, как говорит мой батяня, «конченый урод». Какого же тогда хрена…
Васька так глядел… Наверно, скоро я сдохну или крыша поедет.
…Васька, прости.
2. Леонид, 57 лет.
… Иришка долго и упорно уговаривала его усыновить ребенка, но он отказывался. Знал – чужого ребенка не сможет полюбить. Просто не сможет. Так что, выбор невелик: либо свой, либо никакого.
Им повезло – именно в то время в стране начали применять и активно популяризировать среди населения процедуру искусственного оплодотворения. Леонид и Ира тоже решили попробовать – а что терять? И, к неимоверному счастью и облегчению, у них получилось: через девять месяцев родился совершенно здоровый мальчишка с необычайно черными, выразительными глазами.
…Муж с женой очень долго не могли нарадоваться желанному и долгожданному ребенку, с самого начала старались воспитывать сына правильно. Для этого перечитали уйму медицинской, педагогической и психологической литературы – как учить говорить, чем кормить, какие прививки делать, как не подавить инициативу, как не разбаловать, как вырастить добрым и отзывчивым, как поддержать в трудную минуту, как научить общаться и завязывать шнурки, как развить любовь к чтению и уважение ко взрослым, как наказывать… Иногда Леониду казалось, что он любого, даже самого опытного педагога может уму-разуму поучить.
И результат воспитания не заставил себя ждать, не разочаровал – Марк рос на редкость благополучным ребенком. Умный, быстрый, сообразительный, не по годам развитый – он всегда, с самого раннего возраста на занятиях был лучшим. В три года сын уже умел читать и считать до ста, изъяснялся чисто, правильно, четко выговаривал все буквы. К восьми годам рисовал картины с весьма замысловатыми и сложными сюжетами, самостоятельно вел дневник, в котором детально, красочно (и, надо признать – достаточно «взрослыми» словами) описывал события прошедшего дня, интересовался совершенно не «детскими» книгами, поражал воспитательниц богатством и точностью своих знаний об окружающем мире и красотой своей речи.
Способные дети, к сожалению, часто отличаются дурным нравом – высокомерием по отношению к другим детям, грубостью и неуважением по отношению ко взрослым, а еще несдержанностью, импульсивностью, самоуверенностью. У Марка ничего этого и в помине не было, он рос мирным, спокойным, послушным, вдумчивым мальчиком.
Сына любили и взрослые, и дети. Взрослые – за бесконфликтный, приятный характер и потрясающе быструю обучаемость, дети – за интеллект (они частенько просили Марка придумать какую-нибудь новую игру, поиграть с ними – без него им почему-то было неинтересно), миролюбивое, дружелюбное поведение, самостоятельность и активность, привлекательный внешний вид.
Отцу бы уже тогда, наверное, следовало насторожиться, но Леонид как-то не придавал значения некоторым вещам. Иногда он замечал какое-то странное выражение в глазах у Марка, когда тот смотрел на детей. Что это было? Леонид никак не мог понять. Не злость, нет. Не страх. Не презрение, не грусть, не робость.
А что? Только сейчас, возвращаясь мысленно назад, он, кажется, начинает понимать.
Скука. Банальная, всеобъемлющая.
Еще Леонида удивляла странная тяга сына к одиночеству, уединению. Мальчик всегда был желанным гостем в детской компании, все ребята хотели с ним дружить, и Марк с радостью отвечал им, но… Он как будто бы стремился поддерживать дистанцию между собой и другими, и, похоже, ни на минуту не отдавался полностью детским забавам, постоянно параллельно думал о чем-то своем… Маленький взрослый.
Да, Леониду нужно было насторожиться еще тогда, но он как-то не обращал внимания на такие «мелочи». У друзей росли разные дети: у кого непослушные, агрессивные, возбудимые, у кого - напротив, застенчивые, слабые, неуверенные в себе, а у кого – просто тупые до невозможности… По контрасту с ними Марк виделся отцу просто идеальным ребенком. Гордость семьи – желать было больше нечего.
…В средних классах ситуация не изменилась: все шло так же гладко и легко – как в учебе, так и в отношениях с людьми. Сын быстро налаживал контакты и находил верных и преданных (иногда даже слишком) друзей, а учителя поражались его широкому кругу интересов (он (по своему желанию!) ходил в музыкальную школу, на кружки рисования, программирования, поэзии) феноменальной памяти, пытливости ума (ему как будто бы всегда было мало, мало…), усидчивости, почтительному отношению. По прошествии нескольких лет стало ясно, что в общеобразовательной школе Марку делать нечего – ему там попросту неинтересно. Такая учеба, скорее, только мешала мальчику полноценно развиваться и реализовать себя, поэтому с восьмого класса сын пошел в гуманитарный лицей КНУ.
Отношения подросших детей с родителями часто портятся – дети становятся отчужденными, холодными, грубыми, неуправляемыми, не желают общаться с родителями, не хотят работать, проводят все вечера подряд в сомнительных компаниях, пьют, курят, принимают наркотики. С Марком ничего подобного не случилось: он по-прежнему с удовольствием помогал маме, к девяти вечера стабильно приходил домой, откровенно и весело рассказывал родителям о том, что произошло за день, радовал родителей прекрасными отметками и добрыми словами.
Обаятельный подросток очаровывал друзей, соседей: он мог непринужденно сказать каждому человеку что-то такое, отчего на душе делалось легче, светлее. Охотно помогал Марк и незнакомцам: например, запросто мог поднести старенькой женщине сумку.
До последнего времени отец гордился сыном, любовался им: и элегантной изысканностью, что сквозила и в манере одеваться, и в кажущейся простоте слов, и во взгляде – уверенном, но не наглом, и движениями – изящными, стремительными. Нравился Леониду даже голос Марка: тихий и какой-то… успокаивающий, что ли. Все вышеперечисленное самому Леониду никогда не было доступно, об этом ему оставалось только мечтать.
До последнего времени отец в глубине души был абсолютно и непоколебимо уверен в том, что ему достался самый лучший сын из возможных.