Не лечи меня. Люби. Глава 1

Глава 1

-Вам нельзя влюбляться, - ещё раз строго повторил психиатр и посмотрел на меня через толстые линзы очков.
-Как же без любви, доктор? - не унималась я, - ведь это единственное искреннее чувство, которое может испытывать человек.
-Ложь. Любовь — это болезнь, исход которой в Вашей ситуации может быть весьма печальным.
-Что значит печальным? Я могу умереть? Это было бы очень хорошо... Знаете, я часто думаю о самоубийстве, но меня останавливает страх. Нет, не страх смерти, а страх боли, предшествующей ей, а ещё...
-Стоп, стоп, стоп! - строго сказал доктор и постучал костяшками пальцев по краю стола, - всё хуже, чем я думал. Давайте-ка я выпишу Вам направление в больницу. Вам необходим покой. Полежите, полечитесь, а там видно будет...- и он протянул мне какую-то бумажку, исписанную мелким непонятным шрифтом. Это было направление в областную психиатрическую больницу.

Утро выдалось на редкость хорошим, пасмурным. Странно, но чем хуже за окном погода, тем лучше у меня настроение. Я вспомнила про наказ психотерапевта - направление в психиатрическую больницу валялось на журнальном столике. Потянулась, медленно опустила ноги с кровати, ступни коснулись холодного пола. Посидела несколько минут, переводя взгляд с серого дождливо утра за окном на журнальный столик. Стала собираться. На улице моросило. Я с небольшой сумкой направилась на остановку. Люди двигались навстречу как неживые. Как будто в мёртвом городе, подумала я, топая по лужам к остановке общественного транспорта. Долго тряслась в автобусе, уставившись в скучный пейзаж, мелькавший за промокшим окном. У ворот больницы меня встретил охранник, круглолицый и розовощёкий, я показала ему направление и паспорт. Он проводил меня в приёмное отделение. После недолгой беседы с врачом меня определили в палату с неврастениками, диагностировав моё заболевание как тяжелая депрессия с суицидальными тенденциями. Утро было настолько хмурым, что я не заметила, как оно перешло в полдень, а затем в вечер. За окном была всё та же дождливая серость. Почерневшие от дождя кроны деревьев раскачивал сильный ветер, листвы почти не осталось, вид из окна моей палаты был ещё унылее, чем дома. За забором больницы было поле, большое-большое поле и горизонт и больше ничего. Две женщины, мои соседки по палате, мирно спали, отвернувшись к стенке, так что я могла наблюдать только их затылки, торчащие из под застиранного белья больничной постели. Они не проснулись, когда я раскладывала свои вещи в тумбочку и даже когда уронила на пол стакан, и он разбился. Я аккуратно собрала стекло и долго смотрела на осколки в своей ладони, борясь с желанием сжать её. Потом всё же выкинула стекло в мусорное ведро. Легла. Открыла книгу Коэльо «Вероника решает умереть», начала читать, захотелось плакать. Закрыв лицо книгой, дала волю слезам, и они тихо скатывались по щекам на подушку. Потом пришла медсестра. Две женщины проснулись, подняли опухшие бледные лица. Медсестра была в кипельно-белом чепчике и таком же белоснежном халате, мило улыбалась. «Пора принимать лекарства», - констатировала она и раздала двум женщинам пластиковые коробочки с таблетками и по стакану воды. Пациентки, как сговорившись, одновременно не глядя проглотили лекарство. «А Вы, девушка, пройдёмте в процедурный кабинет», - сказала мне улыбчивая медсестра. В процедурной было холодно и пахло спиртом и лекарствами. «Садитесь. Поработате кулачком», - говорила медсестра, выпуская вверх тоненькую струю из шприца. При введении иглы венка хрустнула, в нутро шприца ворвался кровяной поток, красиво, как эффект гриба от ядерного взрыва, кровь стала смешиваться с лекарством, окрашивая его в однородный розовый цвет. Медсестра продолжала медленно вводить лекарство в вену. Перед глазами всё поплыло и во рту стало сухо. Я сказала ей об этом, она успокоила, ответив, что так и должно быть. «А теперь я провожу Вас в палату, где Вы должны хорошенько выспаться», - сказала она и подхватила меня под локоть. Ноги мои были как ватные, я с трудом дошла до своей кровати, легла и тут же провалилось в сон.

Сон 1.

Я в цветастом сарафане бегу по зелёному лугу. Потом падаю на мягкую траву и смотрю в голубое прозрачное небо и щурюсь на солнце. И мне так хорошо!!! Но вдруг облака ускоряются и начинают нестись с такой силой, что у меня кружится голова. Облака темнеют, превращаясь в грозовые тучи, уже сверкает молния, и грохочет гром. Я вскакиваю и, подобрав сарафан, бегу, бегу, но трава не кончается, а дождик уже накрапывает. Капли с куриное яйцо капают на мою голову. Они такие тяжёлые, как кирпичи. Голова моя болит от этой долбёжки, мне срочно нужно укрыться от дождя, но полю нет ни конца ни края. В один момент я понимаю, что капли уже не бьют по голове и не сыплются на лицо и плечи, однако вокруг всё также буйствует стихия, и мокрая трава хлещет по ногам, но сверху не льёт. Я поднимаю голову вверх и вижу огромный прозрачный купол, как зонт, скрывающий меня от дождя. Через него в небе, из туч, которые остановились, складываются черты лица. Это мужчина, очень красивый мужчина, с длинными по плечи волосами. Но образ его растворяется и почти исчезает. Я хочу задержать, запечатлеть его в своей памяти, но не получается, он рассыпается, как пазл.

-Эй, девушка, просыпаемся, пора принимать лекарства, — на меня смотрит всё та же улыбчивая медсестра, протягивая коробочку с таблетками и стакан воды.
- А потом на завтрак, столовая у нас по коридору налево, - сказала она и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Две женщины сидели на заправленных кроватях и смотрели на меня.
-Меня Наташа зовут, - представилась я.
-А меня Лена.
-Марина.
-Вы давно здесь?
-Я уже почти полгода, - сказала брюнетка Лена.
-А я второй месяц, - вторила ей рыженькая Марина.
-Ооооооо, как долго.... Есть улучшения?
-Да, доктор Иван Анатольевич Зайцев — хороший специалист. Кстати, сегодня тебе с ним предстоит долгая беседа. Ничего не скрывай, говори как есть. Он очень хороший, — напутствовала Лена.
-Ну, пойдёмте завтракать, - сказала Марина, и мы втроём вышли из палаты.
В ярко освещённой столовой лица пациентов выглядели особенно бледными. Я осторожно рассматривала присутствующих. Все они, как один, без интереса и без аппетита машинально ели, проглатывая пищу не жуя. Я надломила ложкой запеканку и отправила кусочек в рот. Запеканка оказалась очень вкусной, с джемом. Всё это я запила ароматным какао. Решила больше не смотреть на жующих пациентов и тоже уставилась в свою тарелку. Никто ни с кем не разговаривал. После завтрака ко мне подошла медсестра и проводила в кабинет к доктору Зайцеву.
Я вошла в уютное помещение, было темно, шторы задёрнуты наглухо, лицо доктора, сидящего за столом, освещал мягкий желтый свет настольной лампы. Он внимательно и по-доброму смотрел на меня. Немного заострённые черты лица, твёрдый подбородок, выделяющиеся скулы, черные, с сединой на висках, волосы, небольшая, тоже с проседью, борода, острый нос, тонкие губы не улыбались, но глаза излучали доброту.
-Присаживайтесь вот сюда, - и Зайцев указал на чёрное кожаное кресло напротив.
Я села, долго не могла найти место рукам, то складывая их на коленях, как школьница, то скрещивая на груди, то опускала, как плети, вдоль тела.
-Не волнуйтесь, вот выпейте воды, - и Иван Анатольевич пододвинул ко мне стакан.
Я жадно стала пить. Отставила стакан и уставилась на врача.
-Натали, расскажите немного о себе, - попросил доктор, опустив глаза в мою карточку.
-Мне 37 лет. Не замужем, точнее, была замужем, сейчас разведена, детей нет, живу одна, работаю журналистом, точнее, работала, пока не попала сюда.
-Вам нравится ваша работа? Вы боитесь её потерять?
-Да. Не знаю, как руководство отнесётся к тому, что я проходила лечение в психиатрической больнице, думаю, у меня могут возникнуть проблемы с возвращением на прежнее место работы. К тому же, я от соседок по палате узнала, что лечение здесь длительное.
-Ну, это относится не ко всем. Все пациенты разные. Поэтому, если наша терапия будет давать хорошие результаты, а я в этом просто уверен, то в скором времени Вы сможете вернуться к своему обычному образу жизни.
-Я не хочу к обычному, не хочу!!!! - внезапно для себя прокричала я и заплакала, закрыв лицо ладонями.
-Ну что такое? - голос врача звучал умиротворённо, - что в Вашей жизни вас не устраивало?
-Всё! Всё не устраивало! Я ушла от мужа, чтобы быть с любовником, но тот женился на молоденькой, - я вскочила со стула и стала ходить вокруг кресла.
- Я осталась ни с чем, ни с кем! Понимаете, кроме работы не осталось ничего, а теперь и работы не будет! - наклонившись над столом, орала я в лицо доктора.
Зайцев поднялся, обошёл стол, взял меня за плечи и легонько подтолкнул к креслу. Я снова села на место, мелкая дрожь пробегала по всему телу, хуже всего слушались руки, я опять не знала куда их деть и теребила подол своего халата.
- Наташа, успокойтесь. Расскажите всё подробно, без этих вот Ваших истерик. Чего Вы больше всего боитесь?
- Страшного зловещего клоуна из моих детских снов.
- Сейчас он Вам часто снится?
- Нет, но я знаю, что он просто спрятался и когда-нибудь явится вновь.
- А ещё какие фобии есть?
- Жить боюсь. Это можно назвать фобией? - я насмешливо посмотрела на доктора.
- Да, такое понятие в психиатрии существует. Однако, для начала, нужно избавиться от детских страхов, а именно, от клоуна.
- И как же это можно сделать?
- С помощью терапии. Вы же не просто так легли сюда отдохнуть. Будем лечить. Однако, причина Вашей депрессия явно кроется не в детских воспоминаниях, а во взаимоотношениях с мужчинами, я правильно понял?
- Всё верно.
- Расскажите, Наталия, всё подробно.
- Ничего я не буду Вам рассказывать. Вас это не касается. Вам всем на мои проблемы плевать! - зло утёрла рукавом мокрый нос и уставилась в пол.
- Нет, не всё равно. Иначе Вы бы не оказалась здесь. Я должен знать истинную причину, приведшую к Вашей, ммммммм, депрессии, чтобы правильно подобрать лечение.
- Лечение?! Знаю я Ваше лечение — антидепрессанты, снотворные и транквилизаторы в лошадиных дозах!
- Если бы это было так, Вы бы сейчас спали в своей палате, а не бушевали здесь. Рас-сказывайте, - мягко повторил доктор Зайцев.
- Знаете что, да пошли Вы в жопу! Вот уже мне где ваше лечение! - и я полоснула себя рукой по горлу.
Доктор какое-то время молчал. Потом зашла медсестра, и меня отвели в палату. Марина и Лена о чём-то хихикали, рассматривая бабский журнал. Я упала на кровать, уткнулась лицом в подушку и разревелась. Почувствовала, как кольнуло в предплечье — это медсестра вводила успокоительное. Приятная слабость разлилась по всему телу, я закрыла ещё мокрые от слёз глаза и уснула. Проснулась, когда за окном уже темнело. Без всякого удовольствия проглотила ужин, разговаривать ни с кем не хотелось, я вышла в холл, села у ночника и открыла книгу, но читать тоже не хотелось. Я вспоминала счастливые моменты с мужем.

Мы поженились, когда нам было по 18 лет — оба студенты, я - журфака, он — экономического. Красивый и высокий, он подошёл ко мне на студенческой дискотеке и пригласил на медленный танец. Мы танцевали и пытались разговаривать, но из-за музыки ничего не было слышно. Потом он пошёл меня провожать и так трогательно поцеловал в щёчку на прощанье. Мы стали встречаться. Тогда я ещё не была сумасшедшей истеричкой и радовалась каждому дню. Помню, была зима, утром он пришёл и сказал, что у него есть два билета на спидвей. Я не поклонница этого вида спорта, но с ним пошла бы хоть к чёрту на рога. На стадионе было очень холодно, и он грел мои замёрзшие ладони в своих руках, а потом мы, отхлёбывая горячий чай из пластиковых стаканчиков, улыбались друг другу. Димка классный парень, умный, интеллигентный, правильный. У него всё всегда «разложено по полочкам», в прямом и переносном смыслах. Дома у него был большой аквариум, мы вместе чистили его, а я вылавливала сачком экзотических рыбок, боясь повредить их нежные плавники. Летом мы поехали отдыхать на речку. Начался дождь. Мы не стали прятаться от него и нырнули в пупырчатую от капель дождя реку. Я обхватила его ногами за талию, и мы долго целовались. Снизу бурлило течение реки, сверху лил дождь, и даже сверкала молния. Потом дождь кончился, а мы всё не хотели выходить из реки. Вода была теплющая, над поверхностью начал стелиться туман. Потом всё же выбрались на сушу и отогревались в машине под нежный шёпот Sade... Как-то мы сильно поссорились и долго не встречались, хотя корпусы наших факультетов находились по соседству. И спустя неделю он пришёл ко мне с букетом моих любимых калл и скромно вложил в руку записку. Я развернула её — там карандашом была нарисована карикатура двух жирафов, которые переплелись шеями и удивлённо смотрели друг на друга, а под картинкой подпись: "прости меня". Я горячо поцеловала Димку в губы прямо на крыльце своего факультета на зависть сокурсницам. После окончания университета мы поженились. Он устроился на работу в банк, я — журналистом в местную газету. Было всё просто замечательно. Он заезжал за мной после работы, и мы ехали или к друзьям, или домой, или на какое-то мероприятие. Обживали своё гнёздышко — сделали ремонт, купили новую мебель. Так счастливо пролетели 7 лет совместной жизни. Но, как часто пишут во всех женских историях, он начал задерживаться на работе, ссылаясь на занятость. Сердцем чуяла, что это неправда. В одну из таких ночей я не могла найти себе места от беспокойства. Телефон мужа то был выключен, то находился вне зоны действия сети. Я сделала, наверное, не меньше ста безрезультатных звонков, а между тем шёл уже третий час ночи. В очередной раз набирая его номер, я услышала гудки, а потом странный шопот-шорох в трубке. Я вся обратилась в слух. Из всего этого шуршания можно было разобрать два голоса - моего мужа и женский, который страстно шептал: давай-давай, ещё-ещё, ооооооо, аааааа, даааааа... Дальше слушать я не смогла и с силой шваркнула телефон об стену. Он пискнул и затих. Я достала из холодильника бутылку водки, оставшуюся с какого-то праздника, и стала отхлёбывать прямо из горла. В голове, как мотыльки, метались мысли — пойти и застать их на месте «преступления», взглянуть в эти наглые глаза. Но, представив себе живо эту картину, меня начинало натурально тошнить. Я понимала, что в этой ситуации глупее всего буду выглядеть сама, поэтому продолжала пить водку из горла и даже не чувствовала её вкуса. Когда в бутылке уже оставалось совсем чуть-чуть, в замочной скважине повернулся ключ. Я машинально схватила кактус в горшке и метнула этим орудием во входящего на кухню мужа. Изменник успел увернуться, горшок разбился о стену, земля из него рассыпалась по полу, смешиваясь с отвалившимися кактусовыми колючками.
- Ты с ума сошла! - заорал муж.
- Ты ****ся с другой. Признавайся, давно ты её трахаешь?
- Кого её, ты чего бредишь, Наташа, - миролюбиво сказал он, пытаясь даже приобнять. Я зло дёрнула плечом, скидывая его руку.
- Я всё слышала, как вы ублажали друг друга.
- Да о чём ты говоришь?
- Об этом! — я кивнула в сторону разбитого мобильного. - Так ты занят на работе, так тебе некогда, да?! - продолжала я свою тираду, - а на самом деле трахаешься с юристкой из вашего отдела, с этой тощей драной кошкой! И не надо оправдываться. Я всё слышала. Это она включила телефон?
- Я не понимаю о чём ты говоришь. Ты пьяна, — он кивнул на почти пустую бутылку водки, стоящую передо мной.
- Да, я пьяна, но не глупа. Ты можешь ничего не признавать, но мне всё ясно.
- Если хочешь, давай поговорим об этом утром, - мягко сказал он.
- Поговорим....
Той ночью я не могла заснуть. Только я закрывала глаза, как мне виделся муж, вытворяющий акробатические сексуальные упражнения с юристкой. Я смотрела на него, спящего рядом, и тихо ненавидела. Утром я сделала вид, что сплю, чтобы ничего не спрашивать и ни о чём не говорить. Он ушёл на работу. Я с трудом оторвала тяжёлую, как свинец, голову от подушки и пошла на кухню, взглянула на ошмётки земли, рассыпанные на полу и свой разбитый вдребезги телефон и разрыдалась. Я бы ещё долго сидела на грязном полу и ныла, но нужно было идти на работу. Я смела грязь и колючки и останки Nokia и выбросила в мусорное ведро. Приняла душ, накрасилась, оделась, ушла на работу.
Мои воспоминания прервала ночная медсестра, которая вежливо попросила меня вернуться в палату, так как уже давно все спят. В психиатрической больнице наступил «тихий час». Я взглянула на медсестру, потом в раскрытую книгу Коэльо, которая так и лежала у меня на коленях: «Вероника почувствовала приближение дурноты, которая затем начала быстро усиливаться. Спустя несколько минут она уже с трудом различала площадь за окном. Она знала, что была зима, около четырех часов дня, и что солнце скоро сядет. Она знала, что другие люди будут продолжать жить. В этот момент мимо окна прошел молодой человек и взглянул на нее, совершенно не осознавая, что она умирает. Группа боливийских музыкантов играла у памятника Франце Прешерну, великому словенскому поэту, который оставил глубокий след в душе своего народа. Доживет ли она до конца этой музыки, доносившейся с площади? Это было бы прекрасной памятью об этой жизни: наступающий вечер, мелодия, навевающая мечты о другой части света, теплая, уютная комната, красивый полный жизни юноша, который, проходя мимо, решил остановиться и теперь смотрел на нее. Она поняла, что таблетки уже начали действовать и что он – последний человек, которого она видит в жизни» - прочитала я, закрыла книгу и пошла в палату.
В эту ночь я спала без снов. Утром светило солнце, отчего в палате было светло и можно было разглядеть мельчайшие морщинки и прыщики на лица моих соседок по палате. Они показались мне старухами. Я подошла к зеркалу, оттуда на меня смотрела грустная измученная тётка с взлохмаченными волосами. Я решила привести себя в порядок — умылась, освежила лицо тоником, наложила небольшой слой крема и пудры, забрала волосы резинкой в тугой конский хвост. «Ну так то лучше» - отметила я положительный результат в зеркале и улыбнулась своему отражению. Принесли таблетки. После завтрака меня снова пригласили в кабинет к Зайцеву, однако его там не было. Была другая врач, белобрысая, бледная, похожая на крысу, женщина в белом чепчике. Она сообщила мне, что нужно провести некоторые тесты, для постановки более точного диагноза и корректировки лечения.
- Валяйте ваши тесты, - хамски бросила я.
Врач лишь сурово посмотрела на меня и ничего не ответила. Стала доставать какие-то карточки из стола и раскладывать их передо мной.
- Выберите из этих карточек цвета, наиболее приятные Вам по мере убывания, - сказала она.
Я стала раскладывать разноцветные прямоугольники картона: сначала чёрный, потом серый, тёмно-фиолетовый, ярко красный, синий, голубой, оранжевый, жёлтый.
- Я закончила.
- Хорошо, - и доктор внимательно несколько секунд смотрела на последовательность разложенных мной цветов, потом сгребла их в кучу и кинула в стол.
- Звери начали строить мост, - мягко начала говорить врач, с очень серьёзным лицом, глядя мне в глаза. - Заяц сказал, что нужно из досок, Лиса сказала, что из досок мост будет не крепкий и предложила для строительства использовать железные прутья, а осёл сказал, что нужно сначала решить вдоль его строить или поперёк. Осёл прав? - и «крыса» вопросительно взглянула на меня без тени улыбки.
- Я не поняла, Вы надо мной издеваетесь? - улыбаясь спросила я.
- Вовсе нет. Это одна из методик в психотерапии. Так Вы можете ответить на мой вопрос?
- Об осле?
- Да, о нём.
- Вы в своём уме?
- Отвечайте на вопрос.
- Я не хочу отвечать на ваши дурацкие вопросы, по-моему, Вы только что рассказали мне сказу для ребёнка-дауна...
- Так Вы не знаете, прав был осёл или нет, предложив свою альтернативу построения моста?
- Ха-ха-ха!!!! Ладно я отвечу. Эта история изначально не подходит даже для ребёнка-дауна, нужно быть совсем сумасшедшей, чтобы придумать такую ахинею и с полной серьёзностью спрашивать об этом нормального человека. Однако, принимая во внимание то, что Вы врач, а я пациент, я заранее оказываюсь в проигрышном положении. И осёл тут не причём, хотя мост строить вдоль могут только ослы и идиоты.
- По сути правильный ответ. Продолжим. - И «крыса» попросила меня пересесть за компьютер и ответить на вопросы теста. Нужно было отвечать «да» или «нет» на поставленные вопросы. Я начала тест:
- Вы часто ощущаете чувство вины?
- Да.
- Оптимизм и открытость - важные черты моего характера ?
- Нет.
- Вы легко выходите из терпения?
- Да.
- Любите ли Вы читать детективы, смотреть боевики и фильмы ужасов?
- Да.
- Впадали ли Вы когда-нибудь в такую ярость, что разбивали какой-нибудь предмет?
- О да, конечно! - вспомнила историю с изменой мужа и летящим в него горшком с кактусом и разбитый телефон. Нажала «да».
- В жизни есть кто-то, кого Вы по-настоящему ненавидите?
- Да, да, да!!!! Я ненавижу всех мужиков — мужа, любовника, ненавижу врачей, больницы лично тебя, в белом чепчике, дура, - я посмотрела на спину докторши, которая рылась в столе доктора Зайцева, видимо, пытаясь отыскать мою карточку, - я ненавижу эту поганую жизнь, скучную, бесполезную, я ненавижу себя, за слабость, за страх, за то, что не могу покончить с собой, сделать этот решающий шаг. Я хотела так ответить, но бездушный компьютер просил лаконичный ответ - «да» или «нет». Я нажала «да». На мониторе появился следующий вопрос:
- У вас возникают мысли о суициде?
- Ну, прям в тему, - подумала я. Конечно возникают, часто возникают, вот и сейчас я думаю об этом. Суки, что за грёбаные тупые вопросы?! - я нажала «да», и чувствовала, что уже начинаю нервничать. Руки мои стали влажными, по спине пробегал холодок, внутри всё дрожало, а впереди было ещё не менее двухсот вопросов. Щёки мои горели. Я попросила стакан воды. Залпом выпила и продолжала честно отвечать на дебильные вопросы. К сотому вопросу у меня уже всё плыло перед глазами, я тупо пялилась в монитор и не понимала сути вопроса. С трудом закончила. На мониторе высветился вопрос: «посмотреть результаты теста?», я было хотела нажать «да», но врачиха опередила меня, сказав, чтобы я шла отдыхать в палату. Я встала и на ватных ногах вышла в коридор. В палате Марина и Лена о чём то беседовали. Когда я вошла, они резко замолчали и уставились на меня.
- Ты какая-то бледно-зелёная, — выдавила Лена
- У Зайцева была? Что случилось? - поинтересовалась Марина.
- Да, только вместо него там была какая-то белобрысая "крыса", которая замучила меня своими дурацкими присказками и тестами в двести вопросов, - устало сообщила я и села на свою кровать.
- А, да это же Мишина Людмила Петровна, его зам. Не расстраивайся, здесь так принято. Мы просто забыли тебя предупредить. Эту процедуру проходят все. И мы тоже, - Марина присела ко мне и нежно гладила по плечу, - ну успокойся уже, ведь ничего страшного не случилось. Вот хочешь, журнал почитать, - и она протянула мне «глянец».
- Нет, журнал не хочу. Спасибо, Марин, мне уже лучше. Я полежу немного. Не обращайте на меня внимание, девочки, - я легла и отвернулась к стенке.
Вечером меня вызвали в процедурный кабинет.
- Мы обработали результаты Ваших тестов, и Иван Анатольевич откорректировал лечение, - сообщила мне процедурная медсестра, та что делала мне укол успокоительного в первый день моего пребывания в психушке. Он вам назначил ЭСТ.
- Это когда через голову пропускают ток? - осторожно спросила я, вспоминая, фильмы и книги о психбольных: «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи, «Вероника решает умереть» Пауло Коэльё...
- Ну, примерно так, - растягивая слова сказала медсестра, - в психиатрии этот метод называется электросудорожная терапия и применяется при тяжёлых психозах с выраженным суицидальным синдромом и шизофрении, но Вы не беспокойтесь, - пыталась успокоить меня улыбчивая медсестра, - эта практика широко известна и очень эффективна.
- Вы считаете меня шизофреничкой?
- Нет, у Вас тяжёлое расстройство психики. Электрический разряд будет самым минимальным. Всё пройдёт хорошо, я Вас уверяю. Давайте руку, я измерю давление.
- Давление в норме, - констатировала она, а теперь пойдёмте за мной.
Мы вошли в палату, стены которой были оббиты чем-то белым и мягким. По середине стояла кушетка, покрытая белой простыню, в изголовье - тумбочка с большим металлическим агрегатом на ней и кучей проводов.
- Ложитесь, - скомандовала медсестра.
Я покорно легла на кушетку. Она закрепила на моей голове какой-то металлический обруч и стала подсоединять провода к агрегату. Я закрыла глаза.
- Всё готово. Расслабьтесь. И чуть-чуть потерпите. Это не очень долго. Вы готовы?
- Да, - меланхолично ответила я.
Сначала появилось ощущение, что мою голову сдавливают тиски, потом в глазах потемнело и замелькали красные шарики, а потом... Я не помню. Очнулась уже в палате. Клонило в сон.

Сон 2.

Я плыву на корабле. Вокруг бескрайнее синее море, летают чайки, заходящее солнце окрашивает небо в нежно-розовые тона. Кроме меня на палубе только девочка лет пяти, очень похожая на меня в детстве, светлые, цвета льна волосы развиваются на ветру. Я подхожу к ней и обнимаю за плечи. Так мы стоим с ней некоторое время, а потом она вытягивает вперёд руку, я смотрю по направлению её руки и вижу торчащий из воды риф. Наш корабль со стремительной скоростью несётся на него. Я начинаю кричать и размахивать руками, звать на помощь. Потом бегу в рубку капитана, на ходу вспоминаю, что оставила бедное дитя на палубе, возвращаюсь, но девочки уже нет. Возвращаюсь в рубку капитана, он спокойно оборачивается, но вместо человеческого лица я вижу зловещую маску клоуна. Клоун-капитан начинает неистово хохотать. Я захлопываю дверь и перескакивая с одной ступеньки на другу спускаюсь в тот отсек корабля, где должны быть каюты. Вдруг от резкого точка я падаю на пол и теряю сознание.... Вода, повсюду вода, я в плену тонущего корабля. Барахтаюсь, воздуха не хватает. И вот какая-то неведомая сила выталкивает меня наверх. Я вижу небо, чаек, кружащих над моей головой, море и уходящий в его недра нос корабля. «Кто-нибудь, помогите!» - ору я из последних сил и хлыщу по воде руками. Потом опускаю лицо в воду, а от туда на меня смотрит очень красивый мужчина, тот самый, что в первом сне, смотрит и улыбается. Странно, но во сне я могу дышать под водой. Я ныряю к незнакомцу. Он манит меня к себе, красивый, чёрт. Смотрит внимательно карими глазами, длинные чёрные волосы медленно колышаться вокруг его головы, как водоросли, немного великоватый, но очень чувственный рот. Я плыву к нему навстречу, всё происходит, как в замедленном действии. Вот он уже со всем близко, я протягиваю руки и обнимаю его. Он гладит мои волосы, нежно целуя в ухо и шепчет: «Всё будет хорошо, маленькая, всё наладится, вот увидишь». Я ищу его губы, нахожу и целую.

- Ну что ты, маленькая, перестань, это сон, только сон, — Марина, нехотя отстраняет меня.
- Марина? - я удивлённо смотрю на неё через темноту. Она лежит на моей кровати в одной ночнушке, а моя рука сжимает её грудь через тонкую ткань.
Я не хочу просыпаться, закрываю глаза и продолжаю ласкать Маринину грудь. Девушка отвечает на мои ласки. Она ложится на меня сверху, и я чувствую её тело. "Я хочу тебя, Наташа» - страстно шепчет Марина и кусает мочку уха. Я задираю её ночнушку и мои пальцы погружаются в её сочную горячую мякоть. Марина тихонько постанывает. Мы долго целуемся. Потом она опускается ниже и целует живот. Я выгибаюсь ей навстречу от нетерпения. Она касается языком клитора и начинает его посасывать. Всё моё тело пронизывают уйма невидимых иголок, я с трудом могу сдерживать стон и кусаю свою руку. Марина вводит язык во влагалище, а пальцем продолжает теребить клитор. Я ещё сильнее прикусываю руку и бурно кончаю. «Марина, Марина, Мариночка — шепчу я, и сжимаю в руках её рыжие локоны, - как же хорошо, Мариночка! Ты меня спасла, а ещё он, чёрт морской...».

Утром в палату, как обычно, вошла медсестра.
- Как Вы себя чувствуете после процедуры?, - спросила она.
- Отлично. Всё просто отлично! - потягиваюсь я на кровати, вспоминая сон.
- Ну и хорошо. Сегодня вечером, повторим процедуру. Я Вас приглашу. А сейчас приводите себя в порядок и собирайтесь на завтрак. Марина и Лена - выпейте лекарства. Наташа, Вам, Иван Анатольевич на время процедур отменил медикаментозное лечение.

Я стала вспоминать детали сна и мне стало немного стыдно. Ладно «чёрт морской», но что в моём сне делала Марина, не понимаю. Я посмотрела на соседнюю кровать, Марина стыдливо отвела взгляд. «Неужели не сон» - с ужасом подумала я и вытащила руку из под одеяла, на запястье был отчётливый синяк от укуса. Я зажмурила глаза, снова открыла: палата, утро, девчонки. «Блин! Да что же это такое со мной твориться?! Как теперь Маринке в глаза смотреть!» - лихорадочно думала я. Девушки меж тем умывались и причёсывались.
- Наташ, ты на завтрак не идёшь? - спросила Лена
- Я сейчас, ещё немного полежу, и догоню вас, вы идите...
Когда они ушли. Я встала, подошла к зеркалу, вид у меня был странный, щёки горели, глаза лихорадочно блестели. «Нужно поговорить с Мариной» - с этой мыслью я пошла в столовую. Марина ела, не отрывая глаз от тарелки, я пыталась, но никак не могла поймать её взгляд. Когда мы стали выходить я задержала её.
- Марин, мне нужно с тобой поговорить. Я хочу, чтобы нам никто не мешал. В этой грёбаной больнице есть спокойное место?
- Да, пойдём за мной, - и она потащила меня по лестнице вниз.
Мы очутились в полуподвальном помещении, на низком потолке мигали лампочки, по всему периметру помещения тянулись толстые трубы.
- Марин, я думала это сон, но это был не сон, в моей голове что-то перепуталось, - сказала я виновато.
- Это побочные эффекты электросудорожной терапии, - сказала она и присела на краешек трубы. Я тоже уселась рядом. - Когда через голову проходит ток, то что-то меняется в сознании. Могут возникнуть галлюцинации или частичная потеря памяти. Это с тобой произошло вчера.
- Я видела сон, в котором тонула на терпящим бедствие корабле. А под водой меня поманил красивый мужчина и мы с ним целовались. А потом оказалось, что это не мужчина а ты, но было так приятно, что я не хотела останавливаться. Тем более, что всё равно во сне. Но сегодня утром я поняла, что это был не сон, - и я показала ей свою руку с синяком от укуса.
- Не извиняйся. Я сама могла прекратить. Ведь я понимала, что ты была неадекватна, но дело в том, что я давно уже не сплю с мужчинами, я лесбиянка. Если хочешь, давай забудем всё что было? - Марина вопросительно посмотрела на меня своими зелёными, как свежий весенний лист глазами.
- Нет. Не хочу забывать. Давай оставим, как есть. В конце концов, нет ничего ужасного в том, что между нами было, хотя ты у меня была первая … женщина, - добавила я, смущаясь. Расскажи мне лучше, что здесь вообще происходит, почему мне назначили эту ужасную процедуру, к чему все эти тесты. Мне кажется, от этого всего я действительно схожу с ума.
- Зайцев, правда, хороший доктор, но его зам. Людмила Петровна, «крыса», как ты её назвала, та ещё стерва. Она имеет на него определённое влияние. С ней лучше дружить. Тесты... их проходит каждый пациент, а в соответствии с результатом, назначают лечение. Судя по тому, что тебе назначили электрошок, ты не понравилась «крысе», наверное, хамила ей, да?
- Да. Но она разговаривала со мной, как с сумасшедшей, мне это не понравилось.
- А ещё ты, наверное, честно отвечала на все вопросы теста.
- Конечно, честно.
- Вот и дура!
- И ты туда же. А кто же здесь нормальный вообще? - я тихонько рассмеялась.
- Сколько раз тебе назначили делать электрошок?
- Не знаю.
- Обычно, назначают шесть процедур, после которых, человек либо выздоравливает, если был больным, либо становится шизофреником, если раньше таковым не был.
- Оптимистично, - нахмурилась я, - и что же делать?
- Для начала попробуй поговорить с Зайцевым и убедить его отменить процедуру, хотя, думаю, он не согласиться, ну или хотя бы свести их количество к минимуму. Веди себя тихо, не выставляйся, не хами, скажи, что после терапии чувствуешь себя намного лучше.
- Допустим, он пойдёт на уступки и уменьшит количество процедур и силу тока, но как быть с тестами?
- Ты чего так до сих пор и не поняла? – Марина легонько щёлкнула меня кулачком по лбу, - тесты можно обмануть. Если твои мозги не расплавятся окончательно от вкаченных в них вольт, и ты будешь способна мыслить здраво, то с лёгкостью можешь заработать «выписку», как самый психически уравновешенный человек в мире. Всего то нужно отвечать на все вопросы не так как ты, на самом деле, считаешь и чувствуешь, а как по мнению психиатров должен действовать и чувствовать нормальный человек.
- Ты про суицид?
- И про него тоже. Ни в коем случае не отвечай на вопрос о том, появляются ли у тебя мысли покончить с собой утвердительно. Ну, соответственно на вопросы о других реакциях тоже отвечай, как если бы ты была куклой Барби. Нет, не выхожу из себя, да, компанейская, нет, не люблю одиночество, да, ко всем людям отношусь доброжелательно и всё в таком духе, понимаешь?
- Понимаю.
- Только не переборщи, если везде будешь «белая и пушистая», то это тоже плохо и опять будут лечить. Кое-где ставь всётаки свои настоящие ответы, ну, скажем, в вопросах двадцати из двухсот, но только не про суицид. А сказка про осла, так это проще простого: с таким же умным видом сообщи «крысе», что осёл не прав, потому что строить мост вдоль реки нецелесообразно. С цветами ещё проще. Вот мне, допустим, нравится красный, но он в психиатрии ассоциируется с агрессией, поэтому его не нужно выбирать первым в порядке убывания. Правильно выбрать - жёлтый, зелёный или голубой, ну и самый последний выбирай чёрный, так как именно этот цвет ассоциируется со смертью, депрессией. Понятно?
- Какой идиотизм?!
- Так вот, подружка, ты не в санаторий попала, - хихикнула Марина
- А если ты такая умная, Мариш, то отчего до сих пор здесь?
- Мне некуда идти. Я, можно сказать, скрываюсь здесь от реальной жизни. Научилась, приспособилась. Так лучше.
- Расскажи?
- Как-нибудь в другой раз, а сейчас нужно возвращаться в палату, а то начнут искать, а это не в твоих интересах. Ты должна изображать выздоравливающую пациентку. Ага! – и Марина щёлкнула меня по носу, - пошли, Наталия.

В палате Лена со скучающим видом смотрела в окно. Я направилась на пост медсестры, где мне сказали, что Зайцева сегодня в клинике не будет. Как приговора стала дожидаться вечера и ужасной процедуры. Томительное ожидание решила скрасить книгой. Вероника тем временем уже пребывала в реанимации психиатрической больницы. Её каким-то чудом удалось спасти. И через семь дней из реанимации её перевели в палату. Однако Вероника вовсе не рада такому чудодейственному спасению и решает во что бы то ни стало завершить задуманное: «Потом меня выпишут, и все, что я увижу за этими стенами, опять будет та же Любляна, центральная площадь и те же мосты, горожане, прогуливающиеся или спешащие по своим делам.
-Ну, что сказать, – вы сами определили свою судьбу, – со вздохом вымолвил молодой человек, тщательно взвешивая каждое слово.– Теперь настало время узнать, каковы последствия того, что вы натворили. В такой лошадиной дозе снотворное привело к коме, а длительное пребывание в коме, тем более в столь глубокой, представляет прямую угрозу сердечной деятельности, вплоть до ее прекращения. Вот вы и заработали некроз... Некроз желудочка...
-Словом, вашему сердцу нанесен непоправимый ущерб, а это означает... что оно скоро перестанет биться. Сердце остановится.
–И что это значит?– спросила она в испуге.
–Только одно: физическую смерть. Не знаю, каковы ваши религиозные убеждения, но...
–Сколько мне осталось жить?– перебила Вероника.
- Дней пять, от силы неделю.
За всей его отстраненностью, за всем напускным профессиональным сочувствием сквозило откровенное удовольствие, которое этот парень получал от собственных слов, словно оглашенный им приговор - примерное и вполне заслуженное наказание, чтоб впредь и прочим неповадно было. За свою жизнь Вероника не раз имела случай убедиться, что многие люди о несчастьях других говорят так, будто всеми силами желали бы им помочь, тогда как на самом деле втайне испытывают некое злорадство, – ведь на фоне чужих страданий они чувствуют себя более счастливыми, не обделенными судьбой. Таких людей Вероника презирала, потому и сейчас не собиралась предоставлять этому юнцу возможность, изображая сострадание, самоутверждаться за ее счет. Вероника пристально посмотрела на него. И улыбнулась.
–Значит, я все-таки добилась своего».

Да, - подумала я, - Вероника добилась и с такой лёгкостью рассуждает об этом, а я не могу решиться на этот шаг уже несколько лет. И какого чёрта я вообще делаю в этой клинике? Ведь понимаю, что лечение не исправит, а только усугубит ситуацию. Что толку лечить больную душу, тем более, что исход лечения уже мне известен. Первый психический приступ случился со мной давно, произошло это неожиданно: сначала появлялся какой-то внутренний дискомфорт, потом сердце начинало биться так, как будто готово было выпрыгнуть наружу, пульс участился, похолодел затылок и руки и ноги, немного подташнивало. От беспомощности и непонимания происходящего хотелось бежать, бежать и плакать, что я и делала. Эти приступы повторялись всё чаще и чаще и длились с каждым разом всё дольше и дольше. Иногда не отпускало по несколько дней, и я голодная бледно-зелёная, как тень бродила по городу, не скрывая от прохожих своего заплаканного лица. Мне уже было плевать, что они думают. Я тогда понятия не имела о других заболеваниях, кроме ОРВИ и гайморита, поэтому новое состояние никак не могла ни с чем связать и оббегала всех врачей, но они все как один твердили, что я здорова. К тому времени отношения с мужем совсем испортились, мы жили как чужие, нас объединяла разве что одна жилплощадь. Через год бесполезного хождения по врачам, различных исследований и анализов, мой участковый врач впервые направил к психотерапевту в обычную городскую поликлинику. Там моё состояние диагностировали, как невроз. Врач объяснил, что первый приступ спровоцировала измена мужа, и он возник впоследствии, как неотработанная эмоция. Был назначен курс лечения и тренинги с психологом. Всё прошло удачно, приступы стали редкими, продолжительность их сокращалась, а потом они исчезли вовсе, чтобы вновь вернуться через год, когда я тяжело рассталась с любовником, к которому я испытывала сильные чувства, сильнее, чем просто влюблённость и физическое влечение. На этот раз я решила не ходить к врачу и справиться с болезнью самостоятельно. Купила всё те же препараты, что были выписаны в прошлом году и начала самолечение. Приступы стали слабее, но не прошли и приобрели более затяжной характер и смазанную симптоматику. Я увеличила дозу транквилизаторов. Стало лучше, но в таком состоянии я плохо соображала и не могла ничего делать, не могла думать, мне постоянно хотелось спать. Потом я привыкла к этому, и мне стало вроде легче. Транквилизаторы продолжала пить уже месяц, а потом поняла, что они уже не действуют. Я выпивала максимальную дозировку на ночь и всё равно не могла уснуть. Ответы стала искать в интернете. Оказалось, что эти препараты вызывают привыкание. Решила бросить лечение и заняться спортом. Что и сделала. Какое-то время это помогало, и я очень обрадовалась тому, что могу управлять своим организмом. Но и это был обман, после расставания с очередным любовником, приступ накрыл меня новой страшной волной, и я помчалась искать помощи у психиаторов. В этом раз уже в частную клинику. Снова антидепрессанты, снотворные, транквилизаторы. Я уже не верила в окончательное выздоровление. Но мне стало чуть лучше, и я прекратила лечение, но через какое-то время всё повторилось вновь. Я шла по осеннему лесу и продумывала варианты самоубийства. Самым лёгким и надёжным способом мне виделось убийство. Но где взять оружие? Таблетки пить я не хотела, потому как есть большая вероятность, что умирая, я испугаюсь и начну просить помощи, и меня спасут как Веронику, но я останусь калекой, а этого мне хотелось меньше всего. Повешение тоже казалось страшным, но более реально выполнимым, я посмотрела на серые кроны деревьев и подумала, что верёвку можно закрепить на любом из них и меня долго никто не сможет найти, хотя можно написать сообщение и отправить его близким, чтобы могли снять меня синюю и похоронить как полагается. Ноги промокли, лицо не просыхало от слёз, я возвращалась к дому и понимала, что не готова покончить с собой, что нет у меня смелости сделать это, что я трусиха. На следующий день направилась к своему психотерапевту, который и выписал мне направление в психиатрическую больницу, в которой теперь нахожусь. Может, стоило всё рассказать Зайцеву, тем более Марина утверждает, что ему можно доверять? Но это всё завтра, а сегодня предстоит ещё одна порция тока.

Вечером за мной зашла медсестра, и мы направились уже в знакомую мне палату со страшным агрегатом раздачи лечебного тока. Я поудобнее устроилась на кушетке, и закрыла глаза, металлический обруч неприятно холодил голову. Разряд и снова разноцветные звёзды вспыхнули перед глазами.

Сон 3.

Я захожу в кабинет Зайцева, он сидит с опущенной головой, а когда поднимает глаза на меня, я понимаю, что это вовсе не доктор, а красавчик из моих послешоковых снов. Цвета воронова крыла волосы по плечам, сконил голову набок, одна прядь упала на лицо, смотрит исподлобья на меня карими с хитринкой добрыми глазами. Широкий рот чуть тронула улыбка.
- Здравствуйте, доктор, я хотела поговорить с Вами начистоту.
- Хорошо, рассказывайте, - я впервые слышу голос моего спасителя из снов. Он такой бархатный и нежный, как тёплый шоколад и заслушавшись, даже забываю, что хотела сказать. Образуется недолгая пауза, в которой я просто смотрю в глаза не доктора, потом оцепенение проходит и я спрашиваю: "Вы не могли бы отменить электрошок?"
- Нет, пока не могу, тесты показали очень плохие результаты.
- Но, как это поможет справиться с моей депрессией и тем более мыслями о суициде?
- Знаете, Наташа, скажу Вам откровенно, что психиатрия не учитывает, что суицид чаще всего вызывается социально-психологическими обстоятельствами, а не нейрофизиологическими, и что это только девиантное поведение в рамках культурных представлений нашего общества, но само по себе не болезнь. А если не болезнь, то как можно лечить суицидальные мысли?
- Если Вы это понимаете, то зачем меня лечите?
- Не всё так просто. Я нахожусь в рамках, я врач и должен выполнять то, что положено по инструкции.
- Какой и чьей инструкции?! Вы же здравомыслящий человек, Вы понимаете, что я не больна и уже неоднократно спасали меня, сначала от дождя, потом Вы не дали мне утонуть в море, так зачем же «топите сейчас»?
- Вы сами себя топите, Натали. Сами же пришли сюда, а пришли, значит, я должен поставить диагноз и лечить, соответственно известным методикам.
- Ладно. Давайте просто поговорим ни как врач с пациентом, а как человек с человеком. Вы же понимаете, что я не психически больная?
- Да, я знаю это. А клоун Вам снится до сих пор? - неожиданно спросил не доктор.
- Откуда Вы знаете про клоуна?, - с опаской спросила я, вспоминая свой недавний сон, с клоуном-капитаном.
- Я всё про Вас знаю, такова моя работа, - многозначительно ответил красавчик.
Хоть я и была ошарашена таким всезнанием моих внутренних страхов, решила не развивать эту тему.
- Я сталкивалась с тем, - продолжила, - что даже самые вменяемые из психиатров меня всегда спрашивали не возникает ли у меня суицидальных мыслей, что само по себе глупо необычайно, поскольку, во-первых, они возникают по определению у любого здравомыслящего человека, если он не полный дебил, а во вторых, будучи у подобного доктора, если ты не полный идиот, то, разумеется, не станешь говорить ему об этом, чтобы не получить очередную дозу хим. дерьма. Это в лучшем случае, а если расскажешь, как это сделала я, то вот тебе прямая дорога в психушку, где тебя уже наверняка сделают ненормальной. Я вообще психиатров, которые не мыслили бы стереотипами, еще не встречала. Но хорошие люди среди них бывают, и это Вы.
- Спасибо за комплимент. Суицид - психиатрическая проблема в том смысле, что психиатрия ее создает. Я убеждён, что сводят счеты с жизнью, как правило, психически здоровые люди. Это является глубоко продуманным шагом тех, кто мыслит абсолютно здраво.
- Совершенно точно. А ещё самоубийство является проявлением не слабости, как считает большинство, а наоборот, силы и решительности. Вот у меня, к сожалению этой силы и решительности нет.
- Вы ещё просто не дошли до «крайней точки». И я не позволю Вам это сделать. Я докажу, что в реальной жизни есть ещё другие цвета, кроме чёрного.
- Как скоро это произойдёт?
- Как только Вы сами этого захотите.

«Как только захочу, как только захочу, как только захочу»— продолжала бубнить я. Открыла глаза, на меня через темноту (лишь только лунный свет освещал палату) смотрела Марина. Глаза её были широко распахнуты, рот был приоткрыт, как будто она собиралась спросить меня о чём-то.
- Ты разговаривала во сне, - наконец, выговорила Марина
- Очередная галлюцинация. Во сне я видела доктора Зайцева, точнее это был не он, а красавчик из моих снов.
- Какой ещё красавчик?
- Он уже несколько раз снился мне и в том последнем сне, когда я тонула, а он спас меня и мы с ним целовались, точнее с тобой целовались. Ох, я совсем запуталась.
- Ладно. Ты поспи. Завтра к утру память восстановится. Всё встанет на свои места.
- Марин, не уходи, давай ещё поговорим. Ты мне обещала рассказать почему оказалась здесь.
- Потом, Наташа, спи, - и она нежно провела рукой по моим волосам.
Я закрыла глаза и уснула.

Утром я проснулась с мыслью немедленно поговорить с Иваном Анатольевичем. После завтрака я направилась к нему. В кабинете царил полумрак, только свет настольной лампы освещал лицо доктора.
- Здравствуйте, доктор, я хотела бы поговорить с Вами начистоту, - сказала я и поймала себя на мысли, что уже всё это было, что это дежавю.
Зайцев только кивнул мне на обитое чёрной кожей кресло напротив него. Я села.
- Да. Рассказывайте.
- Вы не могли бы отменить электрошок?
- Нет, пока не могу, тесты показали очень плохие результаты.
- Я понимаю, но мне уже гораздо лучше, только после ЭСТ у меня начинаются галлюцинации.
- Это один из побочных действий электросудорожной терапии, но, поверьте мне, не самый страшный.
- Но, может, можно хотя бы сократить количество сеансов? – я жалобно заглянула в его честные глаза.
- Мы провели две процедуры, этого очень мало, для достижения положительного эффекта. Хотя, если Вы уверяете, что Вам уже лучше, то можно ограничиться тремя, а потом продолжить медикаментозное лечение.
- Спасибо большое, доктор.
- Но, учтите, что ближе к концу лечения Вам необходимо будет заново пройти тесты, чтобы посмотреть динамику болезни. И если результаты будут плохими, то к электрошоку придётся вернуться.
- Я всё понимаю, спасибо ещё раз, - заискивающе сказала я.
- Это всё, о чём Вы хотели меня попросить? – доктор Зайцев вопросительно посмотрел на меня.
- Да, - тихо ответила я. Я могу идти?
- Да, идите.

Мне нестерпимо хотелось поделиться радостной новостью с Мариной. В палате девушки разгадывали кроссворд. Я позвала Марину. Мы снова спустились в подвальное помещение.
- Марин, представляешь, он согласился сократить количество процедур!
- Ты вела себя, как правильная пациентка? - с усмешкой в глазах спросила она.
- Конечно, всё как ты советовала.
- Поздравляю, - и Марина прижала меня к себе, - теперь осталось вытерпеть последний электрошок.
- Но, он сказал, что дальше лечение продолжит медикаментозно, а это опять транквилизаторы, снотворные и антидепрессанты. Я не хочу опять впадать в состояние варёной воблы.
- А ты и не впадай, - глазки Марины сузились в щёлки, она хитро посматривала на меня.
- Как?
- Просто. Не пей таблетки.
- Но ведь медсестра всегда проверяет выпила ты лекарство или нет, об уколах я вообще молчу.
- Ты, Наташа, как только что родилась. Вроде умная баба, фильмы что ль не смотрела? – уже не скрывая смеялась Марина, - выпиваешь, открываешь рот – показываешь, что таблетки нет, а потом быстренько в туалет и два пальца в рот.
- Ты так делаешь?
- Конечно.
- Ладно, а уколы, капельники?
- Если ты будешь вести себя тихо, и демонстрировать улучшение, не психовать, не грубить, не орать, не перечить, то капельники и уколы тебе делать не будут, дурёха. Всё просто. Они подумают, что таблеток вполне достаточно и отстанут от тебя, главное не срывайся, поняла?
- Да чего уж тут непонятного. Спасибо, Марин.
- Так если ты не пьёшь таблетки, тебе не делают капельники и уколы, почему ты не уходишь от сюда?
- Я уже говорила, мне некуда идти. Мой муж утопился. Дети взрослые и уже давно живут в другом городе. Его мать обвиняет меня в его самоубийстве, что якобы я своим ****ством довела его до ручки. На самом деле никакого ****ства не было, последние два года я встречалась со своей начальницей, она тоже лесбиянка. Но мы тщательно скрывали от всех нашу связь, я даже раз в месяц через силу спала с мужем. Однако, шила в мешке не утаишь, как говорится. После того, как Вити не стало, я и вправду почувствовала себя виноватой в его смерти. На этой почве у меня произошёл срыв, я стала нервной и однажды наорала на клиентку, которая пришла к нам в агентство. Она пожаловалась начальнице. Странно, я думала, что начальца (она же любовница) меня поддержит в нелёгкое для меня время, но после всей этой истории она, напротив, стала отдаляться от меня, а потом и вовсе заявила, что хочет прекратить наши отношения, дабы не навести тень на неё, как на добропорядочную жену, мать троих детей и успешную бизнес-леди. Она попросила меня написать заявление «по собственному желанию». После увольнения чёрная полоса стала бескрайним чёрным полем. Я бродила по квартире, выкуривая одну сигарету за другой, я не умывалась, не переодевалась, не готовила, не ела. Потом – хуже. У меня начало скакать давление, болеть сердце. Я нашла в себе силы пойти к участковому врачу, которая направила меня сначала к психотерапевту, а та - сюда. Здесь меня и вправду подлечили. Сначала я исправно пила все таблетки и выполняла все назначения. Потом почувствовала себя лучше, но так как меня страшит возвращение в реальную жизнь, то продолжаю претворяться больной, но не очень, чтобы только таблетки давали. Пока это получается. Но думаю, рано или поздно, меня выпишут.
- Да, - протянула я. - А давай вместе уйдём отсюда, пусть нас выпишут в один день, и я помогу тебе, поживу с тобой какое-то время, тем более мне тоже не хочется возвращаться в одинокую квартиру.
- Ты тоже живёшь одна?
- Да. С мужем мы развелись, любовник меня бросил… Ну так как, договорились?
- Посмотрим. А сейчас пойдём. Мы уже два часа здесь сидим, как бы не начали искать.
Мы вернулись в палату, медсестра на посту проводила нас подозрительным взглядом. В палате было тихо - Лена спала. Я снова взяла книгу.
- Что ты читаешь? – шёпотом, чтобы не разбудить Лену, спросила Марина.
- «Вероника решает умереть» Пауло Коэльё.
- Ты что с ума сошла? - округлила глаза Марина. - Никогда не оставляй эту книгу на видном месте, иначе о выписке можешь забыть, помни про конспирацию. На твоей тумбочке должны лежать детские сказки, на крайний случай женские журналы. Но пока никого нет – можешь читать. Могла бы и мне предложить эту книгу, - усмехнулась Маринка.
- Возьмёшь под матрацем, ночью, когда я буду агонизировать после очередного электрошока, - с грустной усмешкой сказала я.
- Договорились, - и Марина уткнулась в гламурное чтиво очередного глянцевого журнала. А я в свою книгу.
Вероника смерилась с тем, что ей осталось жить несколько дней и уже радовалась приближающемуся концу, она решила позволить себе на последок всё, позволить быть самой собой. Её неистовую игру на пианино ценил только один слушатель – шизофреник Эдуард. Вероника раскрылась молчаливому хрупкому юноше, чувствуя, с ним внутреннюю близость, хотя они не обмолвились и словом:

«Эдуард был похож на ее идеал мужчины. Чувственный, образованный, он разрушил равнодушный мир, чтобы воссоздать его вновь в своей голове, но на этот раз в новых красках, с новыми действующими лицами и сюжетами. И в этом новом мире были женщина, пианино и луна, которая продолжала расти.
– Я могла бы сейчас влюбиться, отдать тебе все, что у меня есть, – сказала она, зная, что он не может ее понять. – Ты просишь у меня лишь немного музыки, но ведь я гораздо больше, чем ты думаешь, и мне бы хотелось разделить с тобой то другое, что я теперь поняла.
Эдуард улыбнулся. Неужели он понял? Вероника испугалась: по правилам хорошего поведения нельзя говорить о любви так откровенно, а тем более с мужчиной, которого видела всего несколько раз. Но она решила продолжать, ведь терять было уже нечего.
– Ты, Эдуард, единственный мужчина на Земле, в которого я могу влюбиться. Только лишь потому, что, когда я умру, ты не почувствуешь, что меня уже нет. Не знаю, что чувствует шизофреник, но наверняка не тоску по кому бы то ни было. Может быть, вначале тебе покажется странным, что ночью больше нет музыки. Но луна растет, и всегда найдется кто-нибудь, кто захочет играть сонаты, особенно в больнице, ведь все мы здесь – «лунатики».
Она не знала, что за связь существует между сумасшедшими и луной, но явно очень сильная, ведь используют же такое слово для обозначения душевнобольных.
– И я тоже не буду скучать по тебе, Эдуард, ведь я буду уже мертвой, далеко отсюда. А раз я не боюсь потерять тебя, не имеет значения, что ты будешь обо мне думать и будешь ли думать вообще, сегодня я играла для тебя как влюбленная женщина. Это было замечательно. Это были лучшие мгновения моей жизни.
Вероника сняла свитер, приблизилась к Эдуарду – если уж что-то делать, то сейчас. Она взяла его руку и хотела отвести к софе, но Эдуард мягко высвободился. Он предпочитал стоять, где стоял, у пианино, терпеливо дожидаясь, когда она снова заиграет. Вероника смутилась, но затем поняла, что терять ей нечего. Она мертва, так к чему же продолжать питать страхи и предрассудки, всегда ограничивавшие ее жизнь? Она сняла блузку, брюки, лифчик, трусики и осталась перед ним обнаженной. Эдуард рассмеялся. Она не знала, отчего, но заметила, что он смеется. Она нежно взяла его руку и положила ее на свой лобок. Рука осталась лежать неподвижно. Вероника отказалась от попытки и сняла ее. Намного больше, чем физический контакт с этим мужчиной, ее возбуждало то, что она может делать все, что ей хочется, что границ не существует. Кровь взыграла, и холод, который она чувствовала, снимая с себя одежду, становился все менее ощутим. Они стояли лицом к лицу, она обнаженная, он полностью одетый. Вероника опустила руку к его гениталиям и начала мастурбировать. Ей уже приходилось делать это раньше, одной или с некоторыми партнерами, но ни разу в ситуации, когда мужчина не проявляет ни малейшего интереса к происходящему. И это возбуждало, сильно возбуждало. Стоя с раздвинутыми ногами, Вероника касалась своих гениталий, сосков, своих волос, отдаваясь, как еще не отдавалась никогда, и не только оттого, что ей хотелось видеть, как этот парень выходит из своего отрешенного мира. Она никогда еще не переживала подобного. Она начала говорить, говорила немыслимые вещи, то, что ее родители, друзья, предки сочли бы верхом непристойности. Наступил первый оргазм, и она кусала губы, чтобы не кричать от наслаждения. Эдуард смотрел ей в глаза. Его глаза блестели по-другому, казалось, он что-то понимает, пусть это лишь энергия, жар, пот, запах, источаемые ее телом. Вероника до сих пор не была удовлетворена. Она стала на колени и начала мастурбировать снова. Ей хотелось умереть от наслаждения, от удовольствия, думая и осуществляя все то, что до сих пор ей было запрещено: она умоляла мужчину, чтобы он к ней прикоснулся, покорил ее, использовал ее для всего, что только пожелает. На коленях перед этим мужчиной, стоящим во весь рост, она чувствовала, что ею обладают, что к ней прикасаются, она не стеснялась в словах, чтобы описать, чего ей от него хочется. Наступал новый оргазм, на этот раз он был сильнее, чем когда-либо ранее, как будто все вокруг взорвалось. Она вспомнила сердечный приступ, который у нее был утром, но это уже не имело никакого значения, она умрет, наслаждаясь, взрываясь. Она почувствовала искушение подержать член Эдуарда, который находился прямо перед ее лицом, но у нее не было ни малейшего желания рисковать испортить этот момент. Она зашла далеко, очень далеко. Она воображала себя царицей и рабыней, властительницей и прислужницей. В своем воображении она занималась любовью с белыми, черными, желтыми, гомосексуалистами, царями и нищими. Она принадлежала всем, и каждый мог делать с ней что угодно. Она пережила оргазм, два, три оргазма подряд. Она воображала все, чего никогда не могла представить себе раньше, отдаваясь самому ничтожному и самому чистому. Наконец, не в силах больше сдерживаться, она громко закричала от удовольствия, от боли нескольких подряд оргазмов, всех мужчин и женщин, входивших в ее тело и покидавших его через двери ее разума».

Прочитав это, я положила книгу на лицо, чувствуя как сильно колотиться моё сердце. Я искренне была рада за Веронику, и завидовала ей. Не знаю, сколько времени я так пролежала, но услышав шаги за дверью, быстро захлопнула книгу, сунула под матрац и закрыла глаза, притворившись спящей.
- Наташа, просыпайтесь, - легонько трогала меня за плечо медсестра, - пора на процедуру.
Я нехотя открыла глаза и пошла за ней. В этот раз ток, казалось, прошёл не только сквозь мозг, но и всё тело. Мне чудилось, что я задыхаюсь в горящем доме. Всё вокруг полыхало, языки пламени так и норовили лизнуть мою одежду. Я ринулась вниз по лестнице горящего дома, но ступени подо мной начали разрушаться, и я полетела вниз. «ААААААааааааааа» - ору я. Открываю глаза и вижу перед собой испуганное лицо Марины и медсестры.
- У тебя, жар, - констатирует медсестра, - повернись, я сделаю тебе укол, чтобы снизить температуру.
Я поворачиваюсь и задираю ночнушку. Меня всю трясёт, мышцы болят, даже глаза болят и кончики пальцев.
- Что со мной произошло? – слабым голосом спрашиваю я.
- Твой организм так отреагировал на увеличение силы тока во время процедуры, но это скоро пройдёт. Потерпите, - почти ласково сказала медсестра. - Это была последней. Доктор Зайцев отменил электрошок. Завтра Вы уже будете чувствовать себя лучше
Я закрыла, как будто налитые свинцом веки и почувствовала надвигающуюся слабость. Уснула.

На утро я с трудом могла открыть глаза – всё плыло. Но уже не так горело внутри, похоже жар спал. Я попыталась встать, но снова в бессилии рухнула на подушку.
- Совсем плохо? – поинтересовалась Лена
- Да, - облизывая пересохшие губы, прошипела я, осипшим голосом.
- Давай, я принесу тебе завтрак в палату, - предложила Марина.
- Нет. Спасибо. Я не хочу есть. Если только чай.
- Ты лежи, не вставай, я скоро вернусь и принесу тебе попить. Может медсестру позвать? – спросила Марина
- Нет. Никого не нужно, - просипела я и отвернулась к стенке.
Вскоре Марина поставила на мою тумбочку чай и присела на краешек кровати. Помогла мне приподняться, подоткнула под спину подушки и всунула в руки чашку. Я стала пить тёплую сладкую воду. Пришла медсестра и сделала ещё один укол. «Снотворное» - подумала я, проваливаясь в сон. Когда я открыла глаза, за окном уже темнело. Я присела на кровати и опустила ноги на пол, пытаясь попасть ими в тапочки. С трудом дошла до туалета, села на холодное кольцо унитаза и сидела так, пока в дверь не начали стучать
- Наташ, с тобой всё в порядке? – испуганным голосом звала Марина.
- Да живая я, живая, выхожу. – И я нехотя поднялась с унитаза и пошла в палату.
- Я читала твою книгу сегодня – заговорчески сообщила Марина.
- И как?
- Понравилось. Всё описанное там, очень нам близко и понятно.
- Ну и хорошо, не то что твои дурацкие журналы, - усмехнулась я.
- Пойдём посидим в холе?
- Пойдём. Только мне нужно умыться и переодеться.
- Да, ладно всё равно скоро спать. Завтра умоешься – хихикнула Марина.
Мы уселись в холле на диван.
- Расскажи, почему ты оказалась здесь?
- О, это долгая история. Мои приступы начались после измены мужа. Мы продолжали жить вместе. Между тем, я в голове постоянно прокручивала план мести. И однажды подвернулся отличный шанс отомстить. На вечеринке я познакомилась с одним парнем, он художник. У нас со Стасом так быстро всё закрутилось, что я даже не заметила, как мы оказались в одной постели, причём в нашей с мужем супружеской постели. Он в это время был в командировке. Я очень страстно желала своего художника, а жажда мести супругу усиливала возбуждение. Мы занимались с ним любовью до самого утра. Когда вернулся муж, мы со Стасом не прекратили наши встречи. Мы виделись практически каждый день. Он брал меня с собой на все модные выставки, знакомил с друзьями. С ним мне всегда было легко и весело. Однажды на выходные мы поехали с ним в Нижний Новгород – там проходила выставка его друга-художника-экспрессиониста. Там все такие люди, Марин, ты не представляешь! Неординарные и немного сумасшедшие, если бы привести их к доктору Зайцеву, то он бы немедленно стал их лечить, и в первую очередь, Стаса. Мы могли откровенно говорить на такие темы, которые вряд ли обсудишь с мужем, или со своими коллегами по работе. Потом в этой же студии устроили вечеринку. Мы слушали французскую музыку и пили шампанское. Ох, сколько шампанского было выпито в ту ночь. Ближе к утру, когда все уже были пьяные мы и ещё друг Стаса со своей подругой пошли в джакузи. Мы сидели там голые, пили шампанское и продолжали разговаривать об искусстве, поэзии, музыке, будто бы не голышом в ванной, а на конференции. А потом опять секс уже в номере гостиницы. Это было великолепно. Мы встречались почти год, а потом он женился на молодой художнице. Я пришла в загс, где они должны были расписаться с огромным букетом жёлтых роз и швырнула их в лицо бывшего любовника.
- Круто... - протягивает Марина.
- Ничего крутого. Я вела себя как дура. Полный зал гостей и я тут со своими розами. В общем, убежала я от туда и проплакала весь день. Любила я его Маринка, сильно. А он со мной просто трахался. На следующее утро у меня случился психический приступ. Я дня три ходила под транками, а потом пошла к психотерапевту. Еле выкарабкалась. А он, сука, после этого ещё набирался наглости мне звонить и просить о встрече. И я шла! А что я могла поделать – чувства мои не могли пройти так быстро. Так продолжалось ещё полгода, пока я не познакомилась с другим парнем, благодаря которому смогла переключиться и, наконец, забыть Стаса. С мужем мы к тому времени развелись, разменяли квартиру. Новый мой парень был музыкант – играл на саксофоне. Мы с подругами отмечали день рождение одной из них в баре с «живой музыкой». Я напилась тогда, помню, до неприличия. И танцевала, задирая платье чуть не до пупа. А он играл на саксофоне. Бар уже закрывался, а мы всё не хотели расходиться. Он подошёл к нам за столик, взял меня под локоть отвёл в сторону и нагло так говорит: «Девушка, за Ваше развязанное поведение и демонстрацию мне красных трусиков я намереваюсь Вас сегодня выебать». «Ничего себе заявленьице!» - думаю я, а сама глупо хихикаю, и пытаюсь вытащить руку из его цепких лап. Не отпускает, прижимает к стене и целует в засос. Я просто стекаю по стене от такого наглого нахрапа. «Эй, Наташа, ты домой едешь, такси ждёт» - зовут подруги. Я отлипаюсь от незнакомца и неуверенной походкой пытаюсь втиснуться в такси. Саксофонист, подбегает и спрашивает, мою фамилию. Я не понимаю, зачем ему моя фамилия, но говорю и захлопываю дверцу авто. Я уже и забыла об этом приключении, когда через несколько дней в социальных сетях мне приходит сообщение: «Моё намерение остаётся в силе, Наталия».
- Ух ты, какой настойчивый, значит ты ему чем-то запала? – бубнит Марина
- Наверное, но лучше бы не западала, - грустно отвечаю я.
- Почему же?
- Да потому что ни к чему хорошему в итоге это не привело. Но тогда, окрылённая вниманием мужчины (я даже толком не помнила его внешности) я погрузилась с ним в переписку. У Вадима невероятное чувство юмора, постоянно, помню, улыбалась, отвечая на его письма – ехидные издёвки. Он знал и умел «поддеть». Мне уже тогда было 36 лет, а он младше меня на 8 лет, но с ним я чувствовала себя девчонкой. В переписке мы часто ссорились, я прям до слёз, но встретиться он мне больше не предлагал, хотя переписка наша продолжалась уже с полгода.
- Странный….
- Да уж, мне тоже тогда так казалось, Марин. Зимой я лежала в больнице, в другом городе, где мне делали операцию. Сначала было не до интернета, какой там интернет, когда всё зашито-перешито, когда всё болит. Потом стало легче, и я зашла в «сетку» - от него было штук десять непрочитанных писем. Он волновался, куда я пропала, говорил, что скучал, и что за время нашего интернет-общения я ему стала очень дорога. Я рассказала, что лежу в больнице в другом городе. Помню, зима, полдень, за окном мороз и солнце, день чудесный, а я лежу вся в бинтах и зелёнке, сама как зелёнка. Но в письмах шучу, поддеваю его мол, хотел трахнуть тогда, а сейчас я слабая и беспомощная и страшная - такую трахнуть слабо? А он ничего на это не отвечает, я начинаю даже злиться, что он игнорит мои, так сказать, провокации. Озлилась совсем, выключила компьютер и уткнулась в книгу, сама не заметила, как уснула. Будит меня медсестра – вечер уже, говорит, что ко мне пришли. Я удивлённо таращу глаза, зная, что ко мне никто не может прийти, так как родственников у меня в этом городе нет, а друзьям я не говорила, что ложусь в больницу, коллегам по работе вряд ли бы пришла в голову идея мчаться за сотни километров, чтобы привести мне мандаринов. Встаю с постели и как была в тапочках и халате, неумытая, непричёсанная выхожу в коридор. А там он – Вадим. Я его, правда, не сразу узнала. Живьём то видела всего один раз, и то с пьяных глаз не помню. Стоит, смотрит на меня, улыбается и я улыбаюсь и сказать не знаю что. «Я вот тебе конфет твоих любимых привёз» - говорит и протягивает мне пакет. Я беру его и продолжаю стоять как вкопанная. Потом подходит и шепчет на ухо: "Ты конфеты отнеси и выходи, я с медсестрой договорился, нам на эту ночь палату отдельну выделят. Так что спать сегодня вместе будем". От такого заявления я совсем ошалела, но рот в улыбке так и растягивается, руки стали дрожать. Отношу конфеты, выхожу, а он уверенно берёт меня под руку, спускаемся на второй этаж – там палаты платные. Медсестра с завистью смотрит нам в след. Представляешь, Маринка, он столько проехал, гнал на полной скорости свой авто, чтобы до закрытия больницы успеть, договориться о палате как-то смог...
- Да уж, со мной такого никогда не было!!!
- А я вся такая страшная, он же меня в баре то с укладкой, маникюром, макияжем видел, а тут, эх… Да, видимо, не в этом дело было. В общем, проболтали мы всю ночь. Не трахались, только целовались нежно, под утро на его плече уснула, - сказала и замолчала, вспоминая как будто вчера всё это было…
- Ну а дальше то, дальше что? - треплет меня за руку Марина
- А дальше… он уехал домой. Я осталась долечиваться. Переписывались постоянно, звонили друг другу наговориться не могли. Все деньги на «междугородку» извела, да и не жалко. Ночью помню, выйду в коридор, так как в палате все спят и шепчемся по телефону пока время не выйдет. Через полчаса разговора телефон автоматически отключается. А потом бывало, набираю ему, а у него занято, потому что он мне звонит. По полночи могли разговаривать. Я хоть и не высыпалась, но счастливая была, аж вся светилась. Быстро на поправку шла, врачи даже удивлялись. А чего удивляться – любовь, она самый лучший доктор. Вот за этот шальной поступок, Марин, его полюбила.
Выписали меня, домой приехала. Вадим говорит, приходи ко мне в бар, сегодня только для тебя играть буду. Я пришла, четыре часа сидела, только на него смотрела и слушала и знала уже все мелодии его наизусть, он мне их присылал в письмах послушать, знала, что все они для меня. Я незаметно на несколько минут убежала в ближайший цветочный магазин и когда он закончил, подарила ему у всех на глазах огромный букет каких-то странных синих цветов, забыла название.
- Фиалки чтоль?
- Сама ты, Марин, фиалка, экзотических каких-то. Он даже засмущался. Говорит, что девушки ему впервые цветы дарят. Потом мы пошли к нему домой. В эту ночь я осталась у него. Правда мы так и не уснули. То разговаривали, то любовь делали. Наутро счастливые сидим, кофе пьём – он сам в турке сварил. А мне на работу нужно. Я уже тогда на радио работала, газету бросила, как с мужем развелась. Домой забежала, переоделась и на работу. А сама ни о чём думать не могу. Только его лицо перед глазами. Он такой, Марин, особенный, не красавец, но не в этом дело. Глазки узкие, скулы широкие, рот с изгибом забавным, будто всегда насмехается. Мимика, руки, запах тела, кстати, не пользовался он никаким парфюмом, а я обожала его запах. Помню, приду к нему, разденусь до гола и его вещи на себя надеваю, чтоб им пахнуть. Я ведь с ним только оргазм испытала, до этого ну никак ни с кем. Дурной он, правда, был, вёл себя неадекватно. Помню, звонит мне и говорит, что умрёт, если я сейчас же к нему не приду. Я думаю, шутит, а он всё так по серьёзному. Я же, как дура, с работы отпрашиваюсь к нему лечу, прихожу, а он довольный лежит себе на диване и руки ко мне простирает, мол, соскучился очень не мог и минуты лишней подождать, чтобы не увидеть, а у самого уже стоит. Ну, мы прям без предисловий, куда трусы, куда юбка, полностью не всегда раздеться успевала. А потом лежали долго, я у него на плече, он сигарой затягивается и губы так забавно трубочкой вытягивает и кольца пускает, могли так до глубокой ночи лежать, а потом он меня гулять на улицу звал. И мы чуть ли не до рассвета по городу ходили. А утром мне на работу. Забегу домой, переоденусь и вперёд, и как только сил хватало!? Как на крыльях летала! А когда он заболел, я ему суп куриный варила и дома убиралась. Ёлку, помню, перед Новым годом наряжали, а потом лежали под ней и шампанское пили о будущем говорили…
- И что же ты замуж за него не пошла?
- А он и не звал, говорит, я человек творческий, свободу люблю и всё такое. А оказалось, что не в свободе дело, а в разнице в возрасте. Старая я для него была, только сказать об этом стеснялся, так иногда в шутку намекал. Я обижалась, конечно, но он тот ещё жук, всегда знал, какие слова нужно найти, чтобы я успокоилась. А ещё он рисовал. Прежний художник и то меня не рисовал, а Вадим рисовал. Специально холст купил и пастельные мелки. Но сначала маркером на мне потренировался. Однажды пришла к нему, он меня до гола раздел, а глаза завязал. Ложись, говорит, я лежу и чувствую чем-то холодным в районе лобка водит. Потом глаза развязал, подхожу к зеркалу, а вместо половых губ – рот рыбий, а дальше вверх тело, плавники с хвостом. Я смеялась от души, а потом чем только не смывала, маркер как въелся в кожу, так и ходила с рыбой на пипке, пока рисунок сам по себе со временем не стёрся.
- Ну а портрет то нарисовал? - не унимается Марина.
- Нарисовал. Хотела забрать, а он не отдавал, вот говорит, закончу, тогда подарю в рамке. Но не случилось, а эскизы новая его пассия нашла в столе, разорвала на мелкие кусочки и выбросила.
- Какая ещё пассия? – округляет глаза Марина.
- Такая, блин, коза молодая. Влезла, втёрлась, и зажегся мой Вадим новой девчонкой. Я психовала, бесилась, злилась, письма ей с угрозой писала, дура. А потом поняла, что не от неё, а от него всё зависит. Выбрал он её, значит она ему милее. По весне они поженились. После этого мне совсем крышу снесло. Сначала в неврологии пролежала, потом с пневмонией месяц, в себя прийти не могла, отказывался организм дальше жить и бороться. А они живут, ребёнок у них скоро родится, а я всё никак забыть его не могу. Вот рассказываю сейчас тебе, как по живому себя заново режу. Сука, что же это за чувства такие, которые только боль в итоге приносят, коверкают мою психику!
Я вскочила с дивана и стала ходить взад-вперёд по коридору.
- Я с этих пор вообще боюсь влюбляться. Никого больше любить не буду. Сволочи они все! И психиатр правильно сказал, который сюда направил, умрёшь, говорит, от любви. Нельзя тебе влюбляться.
- Тихо, тихо, - Марина встала и подошла ко мне сзади. Я невидящим взглядом уставилась в окно. – Пошли в палату. Не нервничай. А то сейчас быстренько успокоительное влупят, а потом и Зайцеву доложат о твоём нервном поведении. Пойдём, в палате поплачешь, не надо здесь, - и она потащила меня за руку в палату.
Я зашла в туалет и вдоволь наревелась, включив воду, чтобы никто не слышал моих рыданий. Кулаком по стене хотела бить, но шуметь нельзя, сложила вчетверо полотенце, на пол положила и давай хлыстать по нему, что есть силы. Потом долго стояла под душем меняя горячую воду на холодную, наконец, вышла, взяла Маринкин дурацкий журнал, стала бездумно листать картинки, долго не могла уснуть, но всё же под утро сморило.

Утром в палате было невероятно светло. Ночью выпал снег, а сейчас, судя по тому, как ярко на безоблачном небе светило солнце, был мороз. Пришла медсестра, принесла лекарства. Маринка подмигивает мне из-за плеча медработника. Я поняла намёк. Послушно проглотила таблетки, широко открыла рот и даже высунула язык, чтобы медсестра убедилась, что я приняла лекарство. Лена и Марина сделали тоже самое. Как только за визитёром закрылась дверь, Маринка побежала в туалет. Я следом. Вызывать рвоту занятие не из приятных, но я знала, что так нужно. Потом мы вместе пошли завтракать. Мне очень захотелось выйти на улицу и вдохнуть прозрачный, звенящий морозный воздух, за две недели пребывания в больнице я истосковалась по воле. Попросила у медсестры разрешение на прогулку. Она, с неохотой выписала пропуск на меня и Марину.
- Не больше полчаса, - предупредила медсестра.
- Как скажите, — в один голос ответили мы.
Хорошо, что ложась в больницу, я захватила тёплые вещи. Мы быстренько оделись и вышли в больничный двор. Первый глоток морозного воздуха обжёг лёгкие. Какое-то время мы шли по тропинке вдоль деревьев и лавочек и молчали. Я думала, как приятно, что я могу сейчас реально всё ощущать, поскольку моё сознание не одурманено таблетками и этот воздух, и лавочки, с ободранной местами краской и чёрные кроны деревьев, и голубое-голубое небо с ярко-красным солнцем. Я шла и улыбалась и даже забыла про Марину.
- Какая сегодня замечательная погода! - сказала Марина, как будто прочитала мои мысли.
- Совсем недавно я бы в такую погоду ревела как рёва-корова, меня только серый ненастный день не вводил в уныние. А сейчас я тоже рада морозу и солнцу. Может моя депрессия прошла?
- Ага, прошла... Просто испугалась, что ты её не боишься и не прикармливаешь транками, вот поэтому затаилась где-то в глубине и сидит посапывая, - Марина насмешливо посмотрела на меня.
- Пусть бы она подольше не высовывалась, - заулыбалась я в ответ. - Марин, а после выписки мы будем жить как раньше?
- А как ты хочешь?
- Я хочу, чтобы в моей жизни всё сложилось хорошо, чтобы припадки прекратились, чтобы нашёлся мужчина, которого бы я полюбила взаимно и чтобы он не делал мне больно.
- Значит, будем стремиться к этому. Говорят, мысли материальны. И если что-то задумать и повторять себе это уверенным голосом каждый день, то обязательно так будет, а лучше на бумаге свои желания изложить и каждый день их перечитывать вслух — это мне доктор Зайцев посоветовал.
- Ты, кстати, ему рассказала о себе, своей жизни?
- Нет. Я только попросила, чтобы он отменил электрошок.
- И он тебя ни о чём не спрашивал?
- Нет.
- Странно... Может потом спросит.
- Да я не хочу ему ничего рассказывать, тем более я поговорила с красавчиком из моих снов, и он меня успокоил.
- Про какого красавчика ты всё твердишь?
- Первый раз он мне приснился, когда я только что попала в больницу, и мне сделали первый внутривенный укол, после которого я уснула. Он меня укрыл от дождя огромным прозрачным зонтом. Но тогда я не успела разглядеть его. Всё так быстро произошло, а потом меня разбудили. Второй раз он мне приснился после первого электрошока, когда мы с ним целовались под водой посреди бескрайнего моря, потом в этом сне ещё появилась ты, но это уже был не сон, я только потом поняла, - опять застеснялась я, вспомнив нашу страстную ночь с Мариной. После второй процедуры лечения током, он предстал в виде Ивана Анатольевича. Здесь я его уже хорошенько разглядела. Красивый он, Марин, слов нет. А глаза такие карие с хитринкой. Мы с ним рассуждали на разные психологические темы и он, кстати, в отличие от Зайцева, считает меня совершенно здоровой. И что суицид совершают люди в здравом уме и обладающие сильной волей. А ещё он мне обещал доказать, что жизнь прекрасна, но с условием, что я сама захочу воспринимать «краски жизни».
- Да уж, Зайцев бы так не сказал. Может этот мужчина, который тебе снится — тот самый единственный, тот самый, который нужен тебе.
- Возможно, но он не настоящий, он живёт только в моём воображении, хотя выглядит и говорит вполне реалистично.
- А как его зовут?
- Мы с ним ещё не познакомились, - хихикнула я. - И вряд ли познакомимся, электрошок то отменили, - уже с грустью добавила я.
- Марин, извини, конечно, за такой личный вопрос, но ты всегда была лесбиянкой?
- Сейчас я думаю, что всегда. Ещё в детстве, я очень восхищалась маминой подругой. Как-то застала её обнажённой, когда она переодевалась, чтобы показать маме новое платье, которое только что купила. Мне лет 8, наверное, тогда было. Я смотрела на неё, голую, через зеркало в прихожей, и внизу живота что-то сжималось. Я не могла описать и понять это ощущение. Потом влюбилась в свою подругу в университете. Мне хотелось ухаживать за ней, дарить цветы, она же воспринимала меня лишь как подругу, а мои ухаживания, как странные проявления симпатии к ней. Однажды мы с ней сильно напились на дискотеке, к нам стали клеиться мальчишки, точнее приставали они к ней. Я отстояла свою подругу от их посягательств, и мы уехали тогда вместе ночевать к ней. Маму я предупредила, что ночую у подруги. Ночью я пьяно стала обнимать и целовать подругу, она отвечала мне, но до большего дело не дошло — мы уснули. А наутро она вела себя так, как будто между нами ничего не было. Мы продолжали дружить, а я втайне мастурбировала, представляя её. В студенческие годы пришлось признаться самой себе, что я лесбиянка. Но говорить это маме я не хотела, она бы не поняла, застыдила, ещё бы потащила к психологам. Так я и носила эту тайну в себе.
- А зачем ты вышла замуж?
- Как зачем?! Чтобы быть как все. Чтобы не позорить родителей.
- И мужу ты тоже не рассказала о своих наклонностях?
- Нет, конечно. Хотя, признаться, заниматься сексом с ним с каждым годом становилось всё невыносимее. А тут ещё утроилась на работу в турагентство, начальница которого была лесбиянкой. Она то ли почувствовала во мне родственную душу, то ли просто я ей понравилась. Одним словом она начала оказывать мне знаки внимания. Первый раз мы занимались сексом у неё в кабинете, прямо на рабочем столе. Потом она сняла квартиру, куда мы частенько наведывались, чтобы утолить свою животную страсть. Она замужем тоже.
- Мне бывает, нравятся девушки, но только с чисто эстетической точки зрения, я стопроцентная натуралка, извини, - я потупила глаза в землю, которая начала покрываться тонким льдом.
- Да нормально всё, будет ещё и на моей улице праздник, - Маринка толкнула меня плечом.
Я почувствовала, что замерзла, мы уже десятый круг наверно наворачивали вокруг больницы. Зашли в помещение. После улицы воздух в больнице показался очень резким, кисло-удушливым.
- Ну, что нагулялись, девочки? - спросила постовая медсестра
- Нагулялись. Там такой свежий воздух, аж дух захватывает.
- Да, декабрь, снег вот выпал, - задумчиво протянула медсестра.
Мы зашли в палату переоделись. Ленка по обыкновению листала журнал.
- А чего меня не позвали на улицу? - зло кинула она.
- Ой, Лен, забыли, мы так обрадовались, когда нас отпустили, что моментально собрались, чтобы медсестра не успела передумать.
- В следующий раз обязательно позовём, - пообещала Марина.

Дальше дни в стационаре шли, похожие один на другой, лекарства, завтрак, процедуры, обед, «тихий час», лекарства, процедуры, «отбой». Я уже дочитывала книгу, в которой Вероника, ожидая смерти от остановки сердца, решила бежать из больницы вместе с Эдуардом и провести свои последние дни счастливо. Они пошли в самый дорогой ресторан, где заказали самых дорогих вин, но за непристойное поведение хозяин ресторана выгнал их из заведения. Они вышли на улицу и стали гулять по городу. Вероника, увидела окно своей комнаты и вдруг снова вспомнила, что скоро должна умереть. Она предложила Эдуарду взять ещё вина. Они шли по площади, рядом была гора, на вершине которой стоит старинный замок. Они поднялись на самый верх:

«Ты должна была уже умереть, – заметил он, все еще не протрезвев, но с явным страхом в голосе. – Твое сердце не должно было выдержать такого подъема.
Вероника поцеловала его, и поцелуй был долгим и сладким.
– Посмотри внимательно на мое лицо, – сказала она. – Сохрани его в глазах своей души, чтобы однажды ты смог его воспроизвести. Если хочешь, начни с него, но займись снова живописью. Это моя последняя просьба. Ты веришь в Бога?
– Верю.
– Тогда ты поклянешься Богом, в которого ты веришь, что нарисуешь меня.
– Клянусь.
– И что после того, как нарисуешь меня, будешь продолжать рисовать.
– Не знаю, могу ли я в этом поклясться.
– Можешь. И я скажу тебе больше: спасибо тебе за то, что ты дал моей жизни смысл. Я появилась на этот свет, чтобы пройти через все то, через что прошла, попытаться покончить с собой, разрушить свое сердце, встретить тебя, подняться к этому замку и позволить тебе запечатлеть мое лицо в твоей душе. Вот единственная причина, по которой я появилась на свет. Заставить тебя вернуться на тот путь, с которого ты сошел. Не дай мне почувствовать, что моя жизнь была бесполезна.
– Может быть, это слишком рано или слишком поздно, но, так же как и ты, я хочу сказать: я люблю тебя. Ты можешь в это не верить, может быть, это просто глупость, моя фантазия.
Вероника обняла Эдуарда и попросила Бога, в которого она не верила, чтобы он принял ее прямо в это мгновение. Она закрыла глаза и почувствовала, что и он делает то же самое. И пришел сон, глубокий, без сновидений. Смерть была ласкова, она пахла вином и гладила ее волосы».

Утром их разбудил полицейский. Вероника не умерла, и они вместе стали считать чудом, что есть ещё одно утро, а может и весь день, которые они проведут вместе. Тем временем, доктору, психиатрической больницы, сообщили о побеге двух пациентов — Вероники и Эдуарда. Доктор, был рад, этому, потому что ему не пришлось бы рассказывать Веронике правду. А правда заключалась в том, что ей специально делали уколы, вызывающие сердечные приступы, на самом же деле смерть от остановки сердца Веронике не грозила. Этот способ был жесток, с точки зрения человеколюбия, но доктор, был уверен, что в данной ситуации он просто необходим. Он надеялся, что зная о своей скорой кончине, Вероника пересмотрит собственную жизнь и подтвердит его тезис: «Осознание смерти дает нам силы жить дальше» и, скорее всего, Вероника не повторит попытки суицида.
Мы с Мариной долго ещё обсуждали эту книгу и искренне радовались, что история Вероники и Эдуарда так хорошо закончилась.

- Послушай, - как-то я сказала Марине, - а может нам тоже сбежать отсюда, как Вероника с Эдуардом?
- А смысл?
- Ну, это так романтично...
- Глупости. Романтично — это в книге или в кино. Да к тому же нас и так скоро выпишут.
- Почему ты в этом так уверенна?
- Вчера пока постовая медсестра отлучилась я заглянула на её стол, и там лежал список пациентов, которых готовят на выписку, в их числе была моя фамилия, - радостно сообщила Марина.
- А моя?
- Твоей фамилии там не было, но ты не расстраивайся, думаю, в скором времени Людмила Петровна проведёт очередной тест и тебя внесут в этот список.
- А успеют? А если нет?
- Я всё равно что-нибудь придумаю, но мы уйдём отсюда вместе. Я тебе обещаю, подруга.

Через три дня меня снова вызвали в кабинет Зайцева. Я тихо вошла, за его столом сидела Людмила Петровна, «крыса», её пергидрольные волосы нелепо торчали из под белого чепчика, маленькие круглые глазки «бегали». Какая же она противная, подумала я, но решила, быть сдержанной — скорая выписка из психбольницы и наши с Маринкой планы давали силы. Я смело взглянула на неё и спокойно продолжала сидеть, сложив руки на коленях.
- Ну что ж, пришло время повторить тесты, Наташа, - сказала, «крыса», особенно выделив «Наташа», - Вы готовы?
- Да, - просто ответила я.
Опять карточки с цветами. Я, изображая сосредоточенность, начинаю раскладывать их — голубой, желтый, зелёный, розовый, оранжевый, сиреневый, синий, красный, серый и, наконец, мой любимый чёрный.
«Крыса» смотрит внимательно на последовательность цветов, мне кажется, её глазки совершают несколько круговых движений. Потом она медленно собирает карточки и убирает их. Ну, думаю, сейчас про осла начнётся.
- На берёзе девять сучьев, - медленно начинает Людмила Петровна, и её тонкие губы растягиваются в довольной улыбке.
«А где же осёл?» - думаю я, и пытаясь скрыть удивление, делаю опять серьёзно-сосредоточенное лицо.
- На каждом суку по девять веток, на каждой ветке по девять яблок. Сколько яблок на дереве? - торжествующе спрашивает врач и прямо таки сверлит меня своим взглядом.
Девять плюс девять плюс девять, блин, у меня всегда были проблемы с математикой, лучше бы про осла. А может умножить. Да, нужно умножить девять на три, или на девять? Чувствую, что начинаю нервничать. «Крыса» не спускает с меня глаз, я молчу, производя математические вычисления в уме, приходит шальная мысль попросить калькулятор или хотя бы листок с ручкой.
- Что совсем с математикой плохо? Могу калькулятор предложить? - насмешливо говорит Людмила Петровна, будто прочитав мои мысли.
- Нет, спасибо, я справлюсь. Минуточку, - говорю я, а сама лихорадочно думаю, что может дело не в цифрах. Мысленно повторяю задание про себя. Конечно, я бы могла попросить её ещё раз повторить, но это бы навлекло ненужные подозрения относительно моей несообразительности. Так, значит, берёза, на ней ветки и яблоки. Берёза — яблоки. Какие ещё яблоки на берёзе! Я победно улыбаюсь.
- С математикой у меня действительно неважно, но с головой полный порядок, яблоки на берёзе не растут, Людмила Петровна, - говорю я, особенно выделив «Петровна».
Мне или показалось, или она, в самом деле, нахмурилась.
- Правильно. Вот видите, как хорошо на Вас подействовала электросудорожная терапия.
- Да, я чувствую значительное улучшение, - как можно мягче и доброжелательней произношу я.
- Отец решил выдать одну из своих дочерей замуж, продолжает "крыса", -первая хочет замуж, вторая не хочет, третьей - всё равно. И решил он дать каждой из дочерей по одинаковой кастрюле с крышкой. Налил в них одинаковое количество воды и поставил на огонь. Первой замуж должна выйти та, у которой вода закипит быстрее, - здесь Людмила Петровна делает небольшую паузу и выдаёт: «Какая из трёх дочерей выйдет замуж первой?»

Мне думается, что независимо от очерёдности замужества, все три будут одинакового несчастны. А что хорошего в семейной жизни? Обязанности и измены. И это только вопрос времени, когда и кто кому начнёт первый изменять. Но это всё мои размышления, а «крыса» ждёт ответа и как можно быстрее. Так… Значит, вода, кастрюли, у кого закипит быстрее? Лично я всегда, когда ставила кипятить молоко, то сколько бы не стояла перед кастрюлей, оно не закипало, а стоило только отвернуться, как оно «убегало».

- Третья девица, выйдет замуж первой, потому что ей всё равно, и она не будет постоянно заглядывать под крышку, чтобы убедиться, не кипит ли вода. А когда не ждёшь, кажется, что вода закипает быстрее.
- Да. Пересаживайтесь за компьютер, будете отвечать на вопросы теста, - уже не скрывая раздражения, бросила врач.
Я, победно улыбаясь внутри себя, сажусь за монитор.
- Гордитесь ли Вы тем, что сделали в своей жизни?
- Конечно, а особенно тем, что обманула тебя, белобрысая дура, с удовольствием думаю я и нажимаю «да».
- В затруднительном или спорном положении Вы ждёте поддержки от самого близкого человека?
- Где он, самый близкий, а?! Я давно уже убедилась, что всем на всех наплевать, и вдруг вспоминаю про Марину, про красавчика из снов и мне становится стыдно. Конечно, есть, те, кому я небезразлична, те, к кому можно обратиться за помощью, за поддержкой. Нажимаю - «да».
- Вы легко выходите из терпения?
- По моему, этот вопрос уже был, - вспоминаю, я, и лживо отвечаю «нет».
- Бывали ли у вас беспричинные истерики?
- Ну почему же беспричинные? Все мои истерики имели весомую причину, но нужно отвечать как кукла Барби, вспоминаю я наказ Марины и жму «нет»
- Вы впадали в продолжительные депрессии?
- «Нет», - и это очередная ложь, дальше врать становится легче.
- Казалось ли Вам, что всем без Вас намного проще?
- Ух, какие хитренькие, - думаю, - это же вопрос о суициде, только тонко завуалированный, не проведёте, психологи хреновы! - И я с силой жму ответ «нет».

И дальше по списку все 200 вопросов. У меня уже не плывёт перед глазами, как это было в первый раз, напротив, я чувствую силу и праведную злость на моих мучителей - врачевателей. Глаза в этот момент блестят радостной победой над идиотизмом всей этой структуры психиатрии. Мне с трудом удаётся сдерживать ехидную улыбку. Когда на мониторе высвечивается: «посмотреть результаты теста», я не пытаюсь побыстрее нажать «да», а просто сообщаю, что закончила. Прямой походкой, выхожу из кабинета и, только войдя в свою палату, даю волю эмоциям. Я валюсь на кровать и начинаю заливисто смеяться, прикрывая рот, чтобы не вызвать своим истеричным смехом подозрение медсестёр. Меня охватывает эйфория. Маринка смеётся со мной — она понимает. Только Лена непонимающе смотрит на нас, решая, наверное, что я на самом деле сошла с ума.
После ужина мы с Мариной садимся на диван в холле.
- Марин, я думала, про осла, это верх идиотизма, оказывается - нет.
Марина вопросительно смотрит на меня.
- Там были другие задачки, про яблоки на берёзе, про кастрюльки и девиц, скорость замужество которых зависит от скорости закипания воды в кастрюле, - объясняю я.
- Да уж, у них там, наверное, целый арсенал дебильных баек, - улыбается Марина.
- А как Петровна?
- Она была просто вне себя от злости, - довольно говорю я.
- Понятно, ведь ей так хотелось тебя «засадить», а ты как отличница на экзамене, - Марина похлопала меня по коленке, - Поздравляю, подруга.
- Так что ты думаешь, после обработки тестов Зайцев меня выпишет?
- Уверенна. Но ты сама к нему пока не подходи, вопросов никаких не задавай. Думаю, он скоро сам тебя на беседу вызовет.

Так и случилось. Через три дня ко мне подошла медсестра и сообщила, что доктор Зайцев хочет со мной побеседовать. Я вошла в ставший уже родным кабинет. Иван Анатольевич, как и в первый день по-доброму смотрел на меня.
- Мы обработали результаты Ваших тестов, Наташа, и приятно удивлены. За мою практику я первый раз вижу настолько положительный эффект от лечения и главное, быстрый.
- Я была настроена на выздоровление, доктор, большое Вам спасибо. Сейчас я чувствую себя совершенно здоровой.
- Ну, об этом пока говорить рано. Однако значительные улучшения несомненно есть.
- Сколько мне ещё необходимо здесь находиться? - осторожно спросила я, понизив голос.
- А мне помнится, три недели назад Вы вовсе не жаждали возвращения домой.... Что изменилось? - доктор Зайцев улыбаясь посмотрел на меня.
- Тогда, доктор, я была не в себе, была раздражена, а сейчас совсем иначе...
- Вы не боитесь, что приступы могут вернуться?
- Нет. Я уверенна, что больше такого со мной не случится.
- Мне бы Вашу уверенность, - протянул грустно Зайцев, будто о чём-то догадываясь.
- Так отчего такая нелюбовь к мужчинам? - доктор резко перевёл тему разговора.
- Ну, это естественно, я же говорила, что сначала ушла от мужа, потому что он мне изменил, потом меня бросил любовник.
- Но, Вы не должны жить местью и сожалением. Просто отпустите, простите их и живите дальше и тогда всё будет хорошо, я просто уверен.
- Спасибо за совет, доктор, я постараюсь, - покорно сказала я, хотя считала его совет бесполезным и могла бы возразить, но мне не хотелось с ним вступать в невыгодный для меня в этой ситуации спор.
- И всё же, когда я могу рассчитывать на выписку?
- Скоро, Наташа, сначала мы снизим дозировку лекарства... Возможно, на следующей неделе.

В палате я застала Марину, смотрящую в окно. Я подошла сзади и обняла её за плечи. Бескрайнее поле навевало тоску, небо было сегодня низким и серым.
- Что сказал Зайцев?
- Обещал на следующей неделе выписать.
- Хорошо. Отметим, наше освобождение?
- Ага, отметим, - протянула я, грустно переводя взгляд с маринкиных рыжих кудрей снова в белое поле.

Дни стали тянуться невероятно долго. Мне уже просто натерпелось скорее уйти отсюда, но Зайцев, сказал, что нужно убедиться в стойком эффекте ремиссии на мизерных дозах антидепрессантов, чтобы потом вовсе отменить их. Я терпеливо ждала.
Ранним утром как всегда в палату зашла медсестра.
- Марина Алексеевна, Вас сегодня выписывают, можете собирать вещи, за выпиской подойдёте на пост, - и медсестра широко улыбнулась, - Наташа и Лена примите лекарство, и она протянула нам пластиковые коробочки и стаканы с водой.
- А меня выписывают? – спросила и быстрее выпила таблетку, поперхнувшись водой
- Нет, тебе ещё придётся чуть-чуть полечиться, - учтиво ответила медсестра.
- Но, я же совсем здорова… , - начала было я, но Марина строго посмотрела на меня и покачала головой.
Я замолчала на полуслове, грустно опустив голову. От расстройства я даже забыла «вырвать» таблетку, а может и к лучшему… Мы поплелись на завтрак.
- Марин, ты же обещала, что мы выйдем отсюда вместе? – я отстранила тарелку.
- Не психуй, - шепнула она, - ешь, потом поговорим.
- У меня пропал аппетит.
Я вышла из столовой. Стояла в палате у окна, смотрела на скучный пейзаж и слёзы медленно скатывались по щекам. Вернулись Марина и Лена. Маринка взяла меня за руку и ничего не говоря потащила за собой. Мы оказались опять в подвале, сели на трубы.
- Не смей истерить, слышишь? Ты не должна, иначе снова тесты, снова увеличение дозы лекарств, и выписки тебе не видать, как своих ушей!
- Легко тебе говорить, ты завтра будешь дома…
- Легко. Да ни хера не легко! Дома, там, где последние недели провела в психозе, дома, где никто меня не ждёт, дома, где витает неприкаянный дух мужа-самоубийцы…, - она всхлипнула, не договорив.
- Ну, Марина, Мариночка, прости, я эгоистка, - я нежно обняла её, - я думаю только о себе, я не представляю, что буду делать здесь без тебя. А может, ты сделаешь вид, что у тебя снова приступ?
- С ума сошла? Тогда ни тебе, ни мне отсюда не выйти. Давай договоримся: ты ведёшь себя тише воды ниже травы, чтобы выписали как можно скорее, а я тебя буду очень ждать. Обещаешь?
- Обещаю, - сказала я серьёзно, глядя в потемневшие зелёные глаза Марины.
Я провожала её в холе, на улицу нам вместе выйти не разрешили. Маринка уходила одна, за ней никто не пришёл. Я с трудом сдерживалась, чтоб не разреветься.
- Ну, пока. Долгие проводы – лишние слёзы, - сказала Марина, - торопливо чмокнула меня в щёку, развернулась и покатила свою сумку на колёсиках по коридору в сопровождении медсестры.
Я ещё постояла какое-то время, пока шаги их совсем не стихли и вернулась в палату. Хотело плакать. Я зашла в ванную, пустила воду и слёзы. Наревевшись, стало легче.
Дни потянулись ещё медленнее. Утром я ждала вечера, вечером ночи, ночью следующего утра. Всё больше молчала. Читать было не чего, не «Веронику» же перечитывать, а от глянцевых журналов тошнило. Всё чаще, я просто подолгу лежала, уставившись в потрескавшийся потолок и думала, думала, думала… Марина писала нежные СМСки, часто звонила, подбадривала. Я уходила с телефоном в наш «подвал» и подолгу разговаривала с ней, представляя, что она рядом. Сны мне не снились, и я стала потихоньку забывать про своего длинноволосого красавчика…