Глава 15. Сын
Егору шёл пятый год, и он не переставая болел. Несколько раз в год мы лежали с ним в разных больницах – искали и лечили причину непрекращающегося кашля. Я уже не верила никаким врачам и способам лечения, потому что ничего не помогало. Антибиотики, которые мы кололи ему чуть ли не каждый месяц, только заглушали симптомы, а потом всё начиналось заново. Моё сердце переворачивалось, когда я слышала, как он кашляет. Я не могла ни на что отвлечься, почти не ела, плохо спала. И вот в очередной раз с приступом кашля нас положили в инфекционную больницу. Это самая ужасная больница: посещение родных здесь запрещено, на улице гулять - запрещено. Добавьте к этому одиночный убогий бокс с окошком для получения кормёжки (окно на улицу - наглухо забито гвоздями), облезлые стены, обшарпанные железные кровати с серым влажным рваным бельём, отсутствие горячей воды и одинокая лампочка на желтоватом потолке. Врач тупо назначила антибиотики, которые мы уже и так кололи дома, и всё. Ночью он кашлял так, что я в слезах упрашивала медсестру сделать хоть что-нибудь, чтобы унять кашель. Она намазала ему чем-то горло и вколола снотворное. Егор уснул, но кашель во сне был нисколько не легче. Я ночью прокралась к общему холодильнику и украла пакет молока. Погрела его в электрочайнике (чайник, кстати, тоже запрещён в больнице, поэтому я его прятала в тумбочку) и периодически давала Егору пить, чтобы хоть как то смягчить кашель, и с остервенением ждала наступления утра, в надежде, что врач как-то прояснит ситуацию. Так прошла ещё одна бессонная ночь. Утром врач наорала на меня:
- Ты неуравновешенная истеричка! У всех дети болеют. Он не может выздороветь по взмаху волшебной палочки! – кричала молодая, свежепахнущая, пришедшая из дома толстая брюнетка в белом халате.
- Но Вы должны что-то сделать. Мой ребёнок с небольшими перерывами кашляет уже год. Может стоит провести какое-то обследование, а не тупо колоть антибиотики?
- У нас нет других антибиотиков.
- Я могу купить, скажите только какие.
- У нас так нельзя, – как отрезала, сказала толстуха. Резко отвернулась и пошла.
Я рванула в палату, где надрываясь от плача и кашля, захлёбываясь слезами и соплями, ко мне прижался Егор.
А я не могла уже его жалеть. В моей душе росло раздражение, которое вперемешку с беспомощностью и безысходностью рвало меня на части. Я понимала, что наше пребывание тут бессмысленно, но и дома я ему помочь ничем не смогу. Мне хотелось оттолкнуть ребёнка и, сломя голову, бежать куда глаза глядят. Я разрыдалась. Телефон разрывался.
- Ало! – зло крикнула в трубку.
- Что вам привезти? – спросил заботливый муж и отец.
- Себя привези на моё место. Я не могу больше! - провыла я в телефон.
Я нажала отбой и рыдала уже навзрыд. Ребёнок в испуге посмотрел на меня и тоже начал плакать. Не прекращая реветь, я обняла его. Так нас застала врач, которая пришла на осмотр.
- Вы что, мамаша, так себя ведёте. Ребёнка напугали, – спокойно сказала она.
- Я не могу больше! Помогите ему!
- У таких неуравновешенных мамочек дети всегда болеют и долго не выздоравливают, - отчеканила врач. - Пусть кто-нибудь придёт в больницу вместо вас. Ребёнку ваше присутствие только вредит.
Приехал муж и остался с Егором. Я выбежала из ужасного места под названием больница и бежала, бежала, пока совсем не запыхалась. Сердце щемило и колотилось так, что готово было выпрыгнуть, а в ушах звенело Летовское: «Вырубите на ***! В ****у такую жизнь». В руках и ногах – лёд, я поняла, что не чувствую кончиков пальцев. Мне необходимо было присесть. Я облокотилась о ствол берёзы, а потом медленно сползла по нему на землю. Я шептала неизвестным богам мою просьбу – молитву: или дать ребёнку выздороветь, или забрать меня на тот свет. Моя душевная боль была невыносима.
Дома я тоже не могла найти себе места. Не могла ни есть, ни спать, ничего не могла. Я хотела заглушить боль алкоголем. Я пила и пила, пока на улице не стало совсем темно. Алкоголь кончился, а боль в груди не проходила. Стало ещё хуже. Я набрала номер мамы. (Стоит отметить, что моё общение с матерью прекратилось уже лет в 12, когда я окончательно поняла, что она меня не понимает. Я ей открывала душу, а она, хитрая, всё помнила, и в ссорах «давила» на самое больное. Я отказалась от неё как от друга, хотя она никогда другом мне и не была. В этот момент я понимала, что маме не нужна, но другим - не нужна тем более). Она приехала тут же. Привезла гору успокоительных и каких-то антидепрессантов. Меня изрядно трясло, поэтому я, не глядя, заглотила все пилюли. Постепенно я начала успокаиваться и уже более связно могла излагать свои мысли. Я долго рассказывала маме всё, что происходит с нами, что хочу умереть, чтоб не видеть, как болеет мой сын. Дав мне выговориться, мама с горечью в глазах заключила: «Я думала, ты повзрослела, поумнела, а ты всё такая же ****утая, как была». А я подумала, что с тех пор, как я перестала ей раскрывать душу ничего не изменилось, и смахнула остатки слёз с глаз.
На улице уже была ночь, но я не хотела и не могла спать, несмотря на то, что выпила лошадиную дозу снотворных. Мы вышли на улицу.
- Мам, а почему люди, которые не хотят умирать, умирают. Я хочу, а меня не забирают на тот свет?
- Знаешь, Наташа, всё просто. Умирают те, кто уже не может дать ничего ни близким, ни себе, ни миру в целом. Бог видит таких людей и забирает их.
- Как, например, Информацию?
- Да. Дядя Лёша не сделал в жизни никому ничего хорошего. Он вышвырнул меня из квартиры, которую мы получили вместе. Отверг своих детей. Никому помогать не хотел – вот и сдох, как собака, один.
- С Информацией понятно. А папа мой почему так рано умер? Он же художник был…
- Его художества никому не были нужны. И всё, что мог, он уже нарисовал, лучше бы у него не получилось. О вас он не заботился, так же как и о новой семье, которую завёл. Вот Боженька смотрел-смотрел на него и понял, что тоже бесполезен этот человек, никому от него добра нет, только одни слёзы, и забрал его к себе, освободив родных и близких от него. И брат твой скоро туда отправится. А вот мамка твоя жива до сих пор, потому что нужна тебе и брату. Потому что делаю и стараюсь для вас. И тебе ещё многое предстоит сделать, от тебя всё зависит, в частности, здоровье твоего сына.
- Ему же от моих переживаний только плохо. Так, во всяком случае, сказала врач.
- Вот именно, что от переживаний ему плохо, а не от тебя. Он любит тебя, а ты его, как ты этого не поймёшь, дура!
- Да я понимаю, вот только сделать ничего не могу.
- Можешь. Тебе нужно подлечить нервы, научиться иначе реагировать на болезнь ребёнка, и тогда всё пойдёт хорошо.
Засыпая под утро, я думала над словами матери и понимала, что она на сто процентов права.
Утром я пошла к Егору в больницу. Он так же кашлял. Я понимала, что должна что-то сделать. Мама помогла, чтобы нас положили в другую больницу. Там всё было совсем по-другому – начиная от обращения врачей и заканчивая методиками лечения. В этой больнице Егор начал поправляться. Его обследовали и выяснили, что причина кашля в гнойном гайморите, после чего перевели в лор-отделение, где сделали прокол, а потом удалили воспалённые аденоиды. Но даже после этого он поправлялся очень долго и всё равно кашлял. Чтобы пережить этот тяжёлый период, я, не прекращая, пила мамины пилюли «от нервов». Но иногда было так тяжело, что мысли покончить с собой или сбежать от семьи куда подальше снова и снова посещали меня. Я решила, что обязательно уйду из семьи, но только после того, как ребёнок выздоровеет.
Егор поправился, а мои измученные нервы - нет. У меня стали повторяться нервные приступы. Они проявлялись так: внутри как будто росло раздражение и начинало трясти изнутри. Эта внутренняя дрожь охватывала всё тело. У меня холодел затылок, ноги и руки, и нестерпимо хотелось бежать, что я и делала. Ночь или день, я бежала, уставая, переходила на шаг, глотала успокоительные настойки. Вся моя квартира пропахла валерианой. В одну из таких пробежек мне стало плохо – всё закружилось, перед глазами поплыли красные шарики, и я рухнула на асфальт.
Очнулась я в психиатрической больнице. Психбольница – это вам не санаторий. Лечение было настолько интенсивным, что я не понимала, когда заканчивается ночь и начинается день. Всё слилось в одну сплошную серую линию. Через две недели стало лучше. То ли я привыкла к лекарствам, то ли врачи уменьшили дозировку, но я вышла из состояния похуизма и хотела вернуться в жизнь. Муж принёс в больницу ноутбук, в глазах его была грусть. Он рассказал, что с Егором всё хорошо и что он не болеет, только спрашивает, где мама?
- Это ты своим поведением и пессимистическим отношением к жизни уродуешь ребёнка. Это он из-за тебя болеет, – на прощанье укорил меня Саша.