Элис

Павел Сурков
Посвящается Элис

Джордж волновался: коридор был пуст, никаких очередей, но его по-прежнему не вызывали. Лампочка над входом, сигнал "можно входить", не загоралась. Джордж прислушался: тишина. Он поерзал на сиденье и еще раз огляделся по сторонам.
То, что он на приеме и что его ждут, Джордж понял сразу, как только попал сюда. Белый коридор, светлые стены (не белые, а с каким-то сероватым оттенком, но настолько незаметным, что все равно казались белыми), лампы под потолком, несколько дверей и ни единого окна. Белые пластиковые стулья, выстроившиеся вдоль стен коридора, рядом с дверьми. "Как в больнице," - подумал Джордж, а в следующую секунду понял, что совершенно не помнит, как именно сюда попал и сколько времени ждет, сидя на пластиковом стуле в белом коридоре. А самое главное - он не мог вспомнить, кого именно он ждет.
Он помнил, как вышел на улицу за сигаретами, раскланялся с мистером Малковичем ("Эй, Малк, как жена, не всю плешь еще проела?"), кивнул старому Биллу Уиггинсу, улыбнулся Молли Грин, толкнул дверь в табачную лавку - а дальше ему в лицо ударил ослепительно яркий свет.
Что было между эти светом и моментом, когда Джордж осознал себя сидящим в незнакомом коридоре со множеством дверей, он позабыл напрочь. Знал только, что нужно смотреть на лампочку над дверью: если она загорится - можно входить.
Лампочка не загоралась.
Джордж поднялся со стула и прошелся туда-сюда по коридору. Где-то явно должен был быть вход или хотя бы пожарная лестница, но никаких указателей не наблюдалось, и Джордж решил, что они - за одной из закрытых дверей. Иного логического объяснения Джордж не находил, и предпочел не думать о каком-либо другом варианте: в конце концов, если можешь объяснить даже самую странную ситуацию - она уже не кажется такой странной.
За спиной Джорджа раздалось негромкое покашливание.
Он резко обернулся и увидел миловидную девушку, стоящую посреди коридора - видимо, она вышла из-за одной из дверей, пока Джордж смотрел в другую сторону. На девушке была короткая белая юбочка, высокие белые сапоги и тесно застегнутый белый жакет. Фигурка у девицы была отличная, да и мордашка приятная: немного тонкие, но совершенно не портящие ее губы, чуть вздернутый носик и глаза удивительного ярко-желтого, почти янтарного цвета. "Контактные линзы," - понял Джордж, а, приглядевшись, убедился в собственной правоте: у девицы были вертикальные, словно кошачьи, зрачки. Такие шоу-линзы Джордж уже видел пару лет назад, когда поперся с Кэти в какой-то клуб на концерт ее любимой группы "Hellcats": у всей четверки музыкантов были рожи, размалеванные под кошек, и именно такие линзы, только разных цветов. Больше ничего от концерта Джордж не запомнил: музыка ему не понравилась, и он нализался в баре бурбона. После этого Джордж заблевал весь сортир в клубе и страшно расстроил Кэти - попытка сыграть роль хорошего отца, как обычно, не удалась.
- Мистер Даннинг, - спокойно проговорила девушка, - добро пожаловать в нашу компанию. Благодарим за ожидание. Меня зовут Мойра Анубис, и я буду сегодня вашим персональным ассистентом.
- С-спасибо, конечно. - пробормотал удивленный Джордж, - мисс Анубис, а не могли бы вы пояснить, в чем именно вы собираетесь мне ассистировать?
- Конечно, - точеная головка, увенчанная плотным пучком светло-русых волос чуть качнулась. - Вы были выбраны нашей компанией в целях тестирования одного прибора, использование которого планируется нашей компанией начиная со следующего года. Поскольку в 1974 году вы заключили с нашей компанией единый добровольческий контракт на проведение испытаний, ваши данные были внесены в базу данных, и сегодня компьютер выбрал именно вашу кандидатуру. Поздравляем.
Джордж все понял: он вспомнил как в колледже они со Стиви Кингом решили подзаработать и записались добровольцами на программу медицинских исследований. Их тогда бросили на курс тестирования новой зубной пасты: он и Стиви три месяца чистили зубы мерзкой полосатой дрянью из тюбиков без опознавательных знаков. От полосатой дряни зубы не белели, зато десны кровоточили страшно: заработанных за три месяца четырехсот долларов еле-еле хватило на дантистов. После этого Джордж больше ничего не тестировал на себе, а Стиви потом еще полгода жрал какие-то "экспериментальные витаминки", от которых у него пошли прыщи по всей морде.
"Вот оно что! Значит, контракт до сих пор действует! Все, как обычно, вписали мелким шрифтом пожизненную кабалу!" - подумал Джордж, а проницательная мисс Анубис, казалось, прочитала его мысли и произнесла с легкой полуулыбкой:
– Ввиду того, мистер Даннинг, что вы являетесь уникальным испытуемым, оплата будет производиться по пятикратному тарифу. Уверяю вас, вознаграждение мы гарантируем в удовлетворяющем вас объеме, - и здесь она сделала жест рукой с аккуратно наманикюренными пальчиками: - Прошу вас, мистер Даннинг.
Дверь, рядом с которой Джордж просидел неведомо сколько времени, распахнулась. В ту же минуту над ней радостно зажегся огонек и откуда-то, видимо, из спрятанных в стене колонок, зазвучала негромкая, но приятная музыка.
Джордж вошел в небольшой кабинет без окон: все те же белые стены, черная громада стола, по углам - какие-то шкафы со множеством ящиков, а по центру кабинета стоял улыбающийся бородатый мужчина в белом врачебном халате. На его груди был прикреплен металлический бедж с надписью: "Доктор Питер Озирис".
- Мистер Даннинг, добро пожаловать! - доктор протянул Джорджу широкую ладонь и крепко пожал ему руку. - Рады видеть вас в нашей компании, спасибо, что уделили нам время. Прошу вас, садитесь!
Озирис пододвинул Джорджу небольшое удобное кресло, а сам опустился в точно такое же по другую сторону стола.
- Наша компания уже много лет поставляет человечеству самые разные приборы, которые... как бы точнее выразиться - облегчают людское существование на разных его этапах. Приборы, конечно, меняются, но и человечество, знаете ли, тоже не стоит на месте! - слегка хохотнул Озирис. - Но вот недавние исследования наших аналитиков показали, что весьма эффективным с большим коэффициентом вероятности будет использование приборов, на данный момент уже выведенных из официального употребления. Можно сказать, винтажных продуктов. Вот, извольте взглянуть.
Озирис наклонился под стол и извлек оттуда старинные весы. Конструкция впечатляла: высокий, примерно в фут, центральный стержень был, по-видимому, сделан из бронзы, иначе его благородная зелень никак не объяснялась. К центральному стержню крепилась подвижная перекладина, к которой были подвешены две блестящие чаши: на дне одной было изображено смеющееся человеческое лицо, на другой - плачущее. Весы крепились четырьмя болтами с ажурными головками к огромной тяжелой подставке с высеченными в ней странными символами - не то иероглифами, не то арабской вязью. Джордж с почтением смотрел на антикварный предмет, но никак не мог взять в толк, каким же образом все это касается лично его. Весы, конечно же, впечатляли, но не более того.
Озирис молчал, выдерживая паузу, и картинно улыбался, глядя, как Джордж осматривает часы.
- Впечатляет, неправда ли, мистер Даннинг? - он наконец-то нарушил тишину.
- Да уж, - кивнул Джордж, - занятная вещица. Наверное, уйму денег стоит?
- Увы, - развел руками Озирис, - боюсь, я не могу назвать вам стоимость этой вещи, мой дорогой мистер Даннинг.
- Но почем брали-то? - хмыкнул Джордж.
- Ни почем, - еще шире улыбнулся Озирис. - Нам ее просто дали. На время. На испытание. А что касается стоимости - мистер Даннинг, эти весы существуют в единственном экземпляре. Им нет цены.
- Антиквариат, что ли? - буркнул Джордж, еще больше запутавшись: только что говорили о каких-то испытаниях, а сейчас показывают какую-то старинную рухлядь... Что он им, оценщик?
- Это не совсем верное слово, - покачал головой Озирис, - я бы предпочел термин "артефакт". Перед вами, мистер Даннинг, легендарные Весы Хуфу.
- Чьи весы?
- Хуфу. Или Хеопса. Древнего египетского фараона, чья пирамида, практически во всем ее первозданном великолепии, дошла до наших дней. Видите ли, фараон так заботился о своем посмертном будущем, что повелел лучшим магам и жрецам своего времени сделать весы. Весы, аналогичные тем, на которых сразу после смерти, в далеком потустороннем мире, будет определена судьба фараона. Его дальнейшая судьба, если вы понимаете, о чем я, мистер Даннинг.
- Признаться честно, не очень, - пожал плечами Джордж.
- Тогда я объясню, - Озирис откинулся на спинку кресла. - Древние египтяне верили, что после смерти душа покойника попадает на суд, где на специальных весах будут взвешивать сердце умершего. Все зависит от того, что перевесит - добрые дела или злые. Как выглядят эти весы, или же они - всего лишь метафора, фараон, по понятным причинам, знать не мог. Потому и обратился к куда более знающим людям своего времени: ему была нужна действующая модель, чтобы знать свое посмертное будущее. Согласитесь, вполне понятное желание. Фараон хотел быть готов к своей судьбе и думал, что в силах еще что-то исправить...
- И как - получилось? - с интересом спросил Джордж.
- Как видите, - обвел рукой весы Озирис. - Модель была построена. И она оказалась действующей, во всяком случае, так решили придворные писцы фараона.
- И что перевесило? Какие дела? Добрые? Злые?
- Никакие. Чаши весов не сдвинулись с места. Жрецы истолковали это так: все зло, вольное или невольное, которое совершил фараон, полностью уравновешено его добрыми деяниями. Так что в посмертии Хуфу смог бы сам выбрать свой путь. Отличный результат, надо сказать, который самого фараона мгновенно успокоил.
- А что они взвешивали-то? - удивленно пробормотал Джордж. - Неужто - сердце?
- Да что вы, какое сердце! - расхохотался Озирис. - Они взвешивали камни. Белые и черные, по числу добрых и злых дел. Большое дело - большой камень. Малое - маленький. Различие было только в цветах, ну и в смыслах, приданных камням.
- Но я-то тут при чем? - воскликнул Джордж.
- Отличный вопрос! - Озирис радостно хлопнул Джорджа по плечу. - Все просто. Мы, наша фирма, желаем определить возможность использования Весов Хуфу для определения судьбы современного человека. Нет, конечно, у нас есть куда больше разнообразных технологических способов, гораздо более прогрессивных на первый взгляд: анализ сетевых логов, распечатки телефонных переговоров, учетные данные... Все это доступно. Но Весы Хуфу - первый прибор, работающий с оценкой человеческих дел, - на наш взгляд он может быть куда более объективен. Для этого мы вас и пригласили. Мистер Даннинг, нам нужно всего лишь взвесить вашу жизнь.
- Что взвесить? - удивленно спросил Джордж.
- Жизнь, мистер Даннинг, вашу жизнь - ну и, соответственно, предопределить тем самым вашу посмертную судьбу, - широко улыбнулся Озирис. - Мы будем использовать тот же метод, что и древние жрецы, вот, извольте убедиться! - с этими словами он вынул из ящика стола два пластиковых контейнера. В одном лежали белые камни - разного размера и формы, от гладкой гальки до кривых кусков известняка, в другом - черные.
- И как вы будете взвешивать? - Даннинг поежился.
- Взвешивать будем не мы, а вы. Вы будете вспоминать события своей жизни, называть их - как-нибудь кодово, просто, например "первый поцелуй", - давать им оценку и класть соответствующий камень. Важные для вас события мы обозначим большими камнями, маловажные - маленькими. Все просто.
- А как вы определите, не вру ли я? - хмыкнул Джордж. - А то, может, событие-то мерзкое вспомню, а камушек белый положу.
Определим, - неожиданно сухо и строго сказал Озирис, и его улыбчивое лицо мгновенно помрачнело и посерьезнело. - Вот чего я вам настоятельно не советую - так это врать, - и тут же доктор улыбнулся вновь. - Но не начать ли нам?
И с чего начнем? - усмехнулся Джордж.
С самого первого события, - просто сказал Осирис. - Вот камни, - он протянул Джорджу оба контейнера, - начинайте.
Джордж взял маленький белый камушек.
Белый - это что-то хорошее, так? - спросил он.
Озирис кивнул и улыбнулся.
Ну, тогда..., - Джордж еще немного задумался, - пускай это будет мое десятилетие и Кристи. Соседская девчонка. Я пригласил ее на день рождения, все были в этих смешных цветных бумажных колпаках... И она тогда взяла меня за руку, представляете? Девчонка - и первый раз взяла меня за руку! Я был в шоке просто, а она еще чуть-чуть ее пожала, совсем слегка - и сказала: «С днем рождения, Джордж». Я еще думал - поцелует, но нет, не поцеловала. Хотя одно это ее пожатие было куда лучше, чем любой поцелуй, я так думаю...
Отличное воспоминание, мистер Даннинг! - радостно воскликнул Озирис. - Продолжайте!
Джордж положил камушек на чашу весов с улыбающимся лицом. Чаша чуть дрогнула и слегка опустилась. Джордж протянул руку к контейнеру с черными камнями и взял камень чуть большей величины.
Выпускной Кэти, - сказал он. Тут и думать особо не пришлось: он снова тогда напился и это стало крахом. Последней точкой в его отношениях и с Кэти, и с Мэри: уже ничего нельзя было восстановить. А всего-то - пару кружек пива в баре у Мо, для храбрости, как же иначе - у дочки выпускной! Потом виски - чуть-чуть, на два пальца, и к школе он подошел уже изрядно навеселе. Он что-то кричал, когда Кэти говорила речь, пытался отнять у Мэри фотоаппарат, потом, кажется, куда-то упал - и последнее, что он помнил, это дикий воплб Кэти: «Как же я тебя ненавижу, сволочь!»
Да, это тянет именно на такой камень, мистер Даннинг, - проговорил Озирис. - Именно на такой. Спасибо за честность. Еще!
Камни ложились на чашу один за одним, но Джордж еще ни разу не произнес имя Элис.
Он берег ее - до лучших времен, как говаривал его дед. Придет время, Джорджи, и ты узнаешь, что это такое - до лучших времен.
Элис, его Элис, его единственная Элис, которой нет цены, Элис, мелькнувшая в его никчемной жизни, ушедшая навсегда, как призрак, как сон.
Они случайно познакомились, естественно, сразу же напились в стельку, он ей все рассказал - и о Кэти, и о Мэри, но она ничего не ответила, а только крепче обняла его, даже чуть впилась в спину своими ярко накрашенными ногятми. Обычная девчонка, каких сотни, но что-то, черт возьми, в ней было, какие-то безумные чертики в уголках слегка раскосых глаз.
Они виделись регулярно, по средам, эти свидания стали обязательными - они почти не разговаривали, им это было не нужно. Элис присылала смс с адресом мотеля, Джордж приезжал, чтобы через три часа уехать прочь - это становилось странной традицией и в то же время между ним и Элис был общий секрет, эти три еженедельных часа принадлежали только им двоим и больше никому.
А потом она исчезла.
Просто перестали приходить смс. Ее как и не стало.
Джордж искал ее, мотался по мотелям, показывал случайно снятую полароидное фото - кто-то узнавал Элис, говоря - да, мол, была, оставалась на пару ночей, но потом уезжала, но куда, неизвестно. И никаких следов. Она везде регистрировалась под новой фамилией. Особенно позабавила Джорджа одна из таких регистраций: «Присцилла Пресли» - записалась она. Его Элис обладала чувством юмора.
Элис затмила всех и вся, даже Мэри - в ней не было ни капли напускного, ничего натужного, она была естественна в своей страсти и неуротимости: глупая маленькая девчонка, и он - битый жизнью? похмельный Джордж Даннинг.
Они, наверное, были нужны друг другу.
Во всяком случае, Джорджу казалось именно так.
Он держал в руке большой белый камень.
Элис, - коротко сказал он.
Весы дрогнули, чаши качнулись - и уравновесились.
Браво! Просто браво! - воскликнул Озирис. - Мы не ошиблись в вас, мистер Даннинг! Все точно. Вы были абсолютно честны с нами, и за это вы получите свою награду. Прошу!
Озирис сделал приглашающий жест - и в глубине кабинета раскрылась дверь. Там, за дверью, был город - такой город, который Джордж видел только во сне, ну или еще в старых фильмах: маленькие, аккуратные домики с крохотными палисадниками. Слышались радостные крики детей, у кого-то играло то ли радио, то ли магнитофон - Фрэнк Синатра пел «My Way».
Пойдете по пятой авеню, - тихо сказал Озирис. - Дом номер четырнадцать. На двоих. Ваша подруга прибудет послезавтра, можете готовиться. Эту самую ненаглядную Элис, мистер Даннинг, собьет мотоциклист на Эмбасси Роуд. Она не будет мучаться, а мы ее сразу к вам распределим. Повторяю - вы были честны с нами - а это дорогого стоит.
То есть я..., - удивленно пролепетал Джордж. - Меня... Вы...
Вы получили самый главный подарок, - улыбнулся Озирис. - Поверьте, вечность дается не каждому. У вас она есть. Распорядитесь ей достойно.
И он еще шире улыбнулся Джорджу.
Тот тоже улыбнулся в ответ и сделал первый шаг в сторону распахнутой двери.