Это отрывок первой главы воспоминаний младшего сына Балдура фон Шираха. Он более отстранённо и полно описывает обстановку в тогдашнем Веймаре и вообще в Тюрингии.
Революция в «красной Тюрингии» достигла Веймара.
Вечером 9 ноября 1918 года состоялось юбилейное 100-тое представление «Марии Стюарт» под руководством отца Балдура фон Шираха. На возгласы:«Долой монархический театр! Теперь МЫ будем делать театр!» публика отреагировала испугом, началась паника, и представление пришлось прервать. Перед театром подстрекаемые советами солдаты начали срывать с офицеров кокарды и эполеты и раздавать народу оружие. Печатник был поднят с постели, чтобы срочно печатать листовки. Пахло переворотом и гражданской войной. Следующим утром вооружённые солдаты под предводительством члена парламента от социалистов - Баудера, присвоевшего себе звание гос. комиссара, ворвались в замок. Баудер сообщил великому герцогу, что настал час его отставки.»На каком основании?» «На основании революции, которая напишет новую конституцию!» После того как герцог подписал соглашение об отставке и отказ от трона, на следующий день рано утром он с членами семьи под охраной вооружённого фельдфебеля покинул в карете свой замок,. Путь лежал хотя и не в желанную ими Швейцарию, но в спокойную силезскую Хейнрихзау.
Революция подарила Веймару осиротевший замок и растерянных зажиточных горожан. Отец Балдура был отстранён от должности интенданта Веймаровского театра, которым он был с 1908 года.
Дворянство реагировалo на сложившуюся ситуацию растерянно и испуганно.
Для защиты от нелюбимой республики и партийного государства средний класс, с опаской взирающий на новую ситуацию, лишившую его привилегий, а также придворные, и высшая военная бюрократия сгруппировались вокруг 2-х буржуазных списков («Мы — друзья покоя и порядка...») в диффузный альянс. В их глазах ничего не говорило за революцию, которая считалась безнравственной и достойной быть проклятой. Между буржуазией и рабочим классом, по их мнению, не могло быть ничего общего.
Матросский мятеж 1918 года, распространение солдатских и рабочих советов по всей Германии, бунтующие речники в Берлине, подавленные кавалерийской гвардейской девизией в январе 1919 года, кровавое подавление бастующих рабочих и солдатских советов , всё это вызывало у немецких националистов и консерваторов страх перед революциоными массами, перед пролетариатом и «левыми», от которых веяло большевизмом.
Переломное время 1918 года вызвало поиски ответов на сложившуюся ситуацию.
В Веймаре отказ воспринимать реальность у консерваторов, потерявших свои права и влияние на власть, свои тёплые местечки и привилегии привёл сначала к отказу воспринимать реальность (острую необходимость модернизации индустриального об-ва и решение неотложных вопросов социальной справедливости) и желанию держаться подальше от политики.
Образовательная буржуазия удалилась в мир своей любимой поэзии и философов и попыталась всеми известными ей методами завоевать новое старым и вооружиться против влияния модернизма и западничества, в особенности против «американизации». Они согревали себя блеском литературной классики, той в которой особенно проявлялась аполитичность немецкой культуры, и надеялись таким образом получить возможность устраниться от шума толпы.
Ими предполагалось, что спасение Германии от политической нищеты Берлина может прийти только из Веймара, мол, только из этого священного места возможно ожидать духовного возрождения.
Они считали, что против «состояния экспериментирования» , против парламентаризма, и партийного руководства страной должно быть провозглашено государство Веймарского духа, которое позволило бы связать разобщённых индивидумов в государство народного единства. Вместо ненавистных партийных дрязг присутствовала глубокая потребность в общественных идеалах гётевской окраски: «Вечных идеалов, выработанных в Веймаре».
Одновременно надеялись на обновление немецкой культуры, которая должна была бы противостоять авангардизму и экспрессионизму.
При этом они понимали себя в борьбе за духовную и политическую культуру Веймерской республики как активно действующую, организующую, духовную и моральную оппозицию с одновременно национальной претензией.
При таком повороте к существенному в немецкой культуре, искусстве и душе они воспринимали себя элитой, т.с. «тайной Германией» .
Пройдёт немного лет, и диффузный побег в мифологию радикализируется требованием авторитарного государства под предводительством фюрера. Что означало откат от революции, республики, партий и социал-демократов, которых первоначально делают главными отвественными за военный провал в Первой мировой войне:» Всех их нужно держать подальше от власти.»
Организационно решающую роль в такой деятельности вначале играло «Новое веймарское литературное общество», в которое за короткое время записались сто влиятельных горожан, таких как бывший бургомистр, высший придворный маршал, адвокат, директор школы, директор архива Гёте и Шиллера, директор музея, фабриканты, строительные магнаты, торговцы и тому подобные. Отец Балдура относился к ядру этого общества.
Считали, что «дух Веймара» должен привести униженную нацию к новому расцвету. И не только Гёте с Шиллером стали для них эталонами, напоминающими о нравственном и моральном поведении, но также и «немецкие Шекспиры», с помощью которых надеялись противостоять демократическим отношениям.
( Общество с таким названием под патронажем великой герцогини Марии Павловны было основано ещё в 1843 году, и сегодня является самым старым литературным об-вом в мире.)
Среди членов этого об-ва, активную роль в котором, как постоянный член актива, также играл отец Балдура, искали не только утешение, но и надеялись с помощью их таланта и силы на возможность духовного обновления немецкой действительности.
Классическое наследство было не в первый раз односторонне политизировано, в тайне мечтали об антидемократическом нравственно- культурном государстве , по возможности пропитанном бисмарсковой силой и воинственностью и народно-антисемитской нотой. Восточные демократии, по их мнению, доказали по сравнению с немецким культурным уровнем, свою отсталость, и среди них в первую очередь Америка, не создавшая никакой культуры, а только покупающая и продающая...
Возмущение против соседних стран, в особенности против Франции, России и Англии, делало консервативные буржуазные слои восприимчивыми для немецко-националистичных паролей. Ось беспрестанно смещалась от политики к рассово-биологическому антисемитизму. Владельцы отелей, редакторы газет, публицисты, свободные художники, литераторы, директоры музея и архива, дворянство, раньше сторонившиеся политики, постепенно стали её определяющей силой и довольно скоро вошли в ряды «Немецкого национального».
Перенятая из вильгельмского времени рассисткая народная мысль служила им оболочкой для пропаганды антисемитизма, подзаряжаемого драмматичными переживаниями революционных событий, нелюбимым парламентаризмом и распространяющейся инфляцией. Левые демократические политики веймарской республики были подвергнуты ими злобной травле и опозорены как «еврейские», их ведущие руководители обзывались «ноябрьскими бандитами». Избрание Вальтера Ратенау министром иностранных дел, например, было воспринято как позор. В 1922 году он был убит. За ним последовало убийство Максимилиана Хардена — редактора политической газеты «Будущее». Постепенно евреи стали восприниматься не только как губители в областях культуры. Евреи стали подозреваться и главными ответсвенными за революционные беспорядки. Страх банкротства из-за мнимой сильной еврейской конкуренции приводил в ряды антисемитских организаций в особенности мелких торговцев, адвокатов и врачей. Распространённый тезис еврейско-большевистской революции нашёл поддержку и из-за таких «восточно-еврейских революционеров» как Роза Люксенбург и Карл Радек, которым приписывали постоянное подстрекательство масс к классовой борьбе и гражданской войне...
В сотнях газет, брошюр и книгах евреям, особенно восточным , приписывались кроме того отрицательные рассовые свойства. Активность же проеврейских союзов и газет не вызывали в обществе особого резонанса. И вот уже заговорили о том, что мол евреи были ответственны за проигрыш в Первой Мировой войне.
Балдуру фон Шираху было 12 лет, когда его отца временное социалистическое правительство лишило поста интенданта Веймарского театра. Это не способствовало симпатии к такой республике и такому парламенту, заседавшем в том самом здании, откуда прогнали отца.
С другой стороны бунтарский дух, присущий молодости, нашёл в Балдуре резонанс, он жаждал деятельности и действовал сначала в рамках организации «Союз млодёжи Германии» и позже, с 15 лет в «Кнаппшафт».
И вот в 1925 году он уже 17-ти летний с замиранием сердца несколько часов ожидает вместе с товарищами в аэропорту встречи с героем первой Мировой войны, победителем сражения под Танненбергом — Лудендорфом. Но тот не находит нужным пообщаться с молодёжью, он только замечает в них отсутсвие военной выправки. Многочасовое ожидание оказывается напрасным, восторг перед этим героем улетучивается.
Совсем по-другому подействовала на юношу встреча с Гитлером, посетившем Веймар в марте того же года.
Балдур Ширах был покорён его выступлением.
Гитлер тогда ещё не был так популярен, некоторые считали его слишком мягким и недостаточно последовательным. В Веймаре он кроме своего выступления нанёс визит Адольфу Бартелю - народно-антисемитическому писателю, также оказавшему на молодого Балдура огромное влияние*.
* См. Маленькую заметку «Адольф Бартель»