В год, когда царь Николай II отрёкся от русского престола, а полгода спустя случилась Великая Октябрьская Революция, Серёжа Шолохов только лишь народился на свет.
Упитанность, несколько большая, чем следовало при его малом росте, снискала ему прозвище «Колобок» и с младших классов отвратила от подвижных мальчишеских игр, к которым она не располагала.
Книги, заменившие Колобку дворовую беготню, пробудили у него ранний интерес к недавно изобретённому нашим соотечественником А.С.Поповым радиотелеграфу, и любознательный мальчик задался целью собрать это устройство своими руками, чтобы после освоения азбуки Морзе примкнуть к быстро развивающемуся в мире сообществу радиолюбителей-международников.
Разразившаяся в 1941-м году Великая Отечественная война застала 22-х летнего, к тому времени уже дипломированного, коротковолновика Сергея Шолохова на кадровой службе в одном из Белорусских гарнизонов Красной Армии в качестве начальника полковой связи, обладавшего к этому времени не только доскональными познаниями в радиотехнике, но и значительным международным опытом радиолюбительских контактов, оказавших в своё время бесценную помощь терпящим бедствия экспедициям Отто Шмидта и Ивана Папанина.
Когда вступившие на оккупированную территорию немцы занялись массовой зачисткой советских армейских подразделений, попавших в Белорусский котёл, начальник полковой связи Сергей Шолохов примкнул к числу не примирившихся с поражением военнослужащих, принявших решение прорваться отдельными группами на восток для воссоединения с регулярными частями Красной Армии.
Командир одного из партизанских отрядов, бродившего в Белорусских лесах, к которому привели изрядно исхудавших, пробиравшихся к своим окруженцев, поначалу отнёсся к Шолохову с вполне понятным недоверием, однако, увидев его в работе с трофейной коротковолновой установкой, понял, что случай свёл его с первоклассным радиоспециалистом, оказавшимся в отряде как нельзя кстати.
Обладавшему отработанными навыками общения с разбросанными по всему миру радиолюбителями и ни при каких обстоятельствах не расстающемуся с картотекой их адресов и позывных Шолохову с помощью исправной немецкой аппаратуры удалось выйти на одного из своих Московских корреспондентов, а через него на Управление КГБ, организующее и координирующее партизанское движение на территории оккупированной Белоруссии.
Бойцы партизанского отряда, куда попал Шолохов, воспрянули духом, узнав с его помощью из советских радиосводок, что осаждённый Ленинград стойко сопротивляется врагу, и там продолжают работать военные заводы, а в обороняющейся Москве, несмотря на подступивших к её пригородам немцев, не был отменён ноябрьский военный парад.
Отряд, обязанный Шолохову устойчивой радиосвязью, получил возможность согласовывать свои действия с другими партизанскими группами, а также принимать с «Большой земли» легкомоторные самолёты с медикаментами и эвакуировать туда тяжелораненных.
Надёжная радиосвязь отряда, специализирующегося, в основном, на железнодорожных диверсиях, была особенно эффективна в отслеживании сведений о передвижении немецких эшелонов.
Немецкая комендатура в распространяемых среди населения листовках имела манеру регулярно публиковать фамилии отдельных успешных партизан, занесённых в так называемый список личных врагов фюрера, которые в случае поимки не могли рассчитывать на пощаду.
Списки эти регулярно обновлялись, но в каждом из них вторым после командира неизменно фигурировал радиосвязист отряда Сергей Шолохов, за которым преследователи охотились особо и которого не менее особо оберегали свои товарищи.
Все три года немецкой оккупации партизанский радист Шолохов оставался одним из более полумиллиона бойцов и патриотов, не сложивших перед врагом оружия вплоть до августа 1944-го года, когда завоеватели были окончательно из Белоруссии изгнаны.
После расформирования за ненадобностью партизанских отрядов его в числе других, особо отличившихся подпольщиков, направили в Москву, где в КГБ их ждали правительственные награды и только, что учреждённые партизанские медали.
- Это правда, что немцы называли вас личным врагом фюрера? – спросил Шолохова заместитель председателя Комитета, вручая ему вместе с медалью боевой орден Красного знамени. - Как видите, на этот раз мы с ними согласились.
После расформирования отряда он хотел было вернуться в действующую армию, однако был откомандирован в тыл для использования в формируемом оборонном НИИ радиотехнического приборостроения.
Последующие 20 лет судьба связала его работой в этом научном коллективе под непосредственным руководством Главного конструктора первых отечественных систем наведения и радиолокационных станций (РЛС), выдающегося учёного в области радиотехники чл-корра АН СССР В.В. Тихомирова, каждая разработка которого, как правило, принималась на вооружение и влекла разработчикам очередные Сталинские и Государственные премии.
Давались эти успехи ценой неимоверного напряжения людей, которым непрерывно напоминали, что они работают над изделиями, даже минутное промедление с внедрением которых влечёт неоправданную гибель людей, и, считаясь с этим, люди ради людей, как и в военное время, работали, не поднимая головы и не жалея сил.
Высокая квалификация и преданность делу фронтовика были замечены, и, когда в 60-е годы В.В. Тихомиров обратил свои научные интересы к проблеме биологических исследований, Шолохову была поручена организация и руководство Самостоятельным Конструкторским Бюро биологических приборов (СКБ БП).
К этому времени возраст его приближался к пятидесяти. Добрую половину этих лет он оставался верен юношескому увлечению прикладной радиотехникой. Благодаря приобретённым знаниям и навыкам в этом деле, он в своё время не позволял изощрённым немецким радиопеленгаторам засечь его рацию, оставляя свой партизанский отряд неуловимым, а потом, уже после войны, много лет и сам изощрялся в тонкостях того же радиопеленга, участвуя в разработке новых видов РЛС и систем наведения.
Новая должность была заслуженным повышением и, казалось, должна была реализовать обширные знания и опыт, накопленные им за много лет успешной работы. Однако поначалу этого не получалось. Привыкнув с научной добросовестностью вникать и углубляться в существо отдельных вопросов, он терял чувство общего, и успеха в целом не происходило.
Уподобив его работу музыке, можно было сказать, что он блестяще играл в науке на отдельных инструментах и виртуозно исполнял сольные партии, но от дирижёра оркестра требовалось иное. Будучи авторитетным специалистом среди коллег, назначенный их руководителем он понял, что ему недостаёт организаторского опыта, которым до этого пренебрегал, работая в одиночку.
За 100 c небольшим километров, которые его служебный автомобиль преодолевал, всякий раз доставляя его из подмосковного научного центра, где он обустраивал своё КБ, в Москву по вызову Финансового управления Президиума Академии наук, наблюдавшего за ходом развития порученного ему дела, он обкладывался в машине припасёнными сводками и справками, стараясь представить общую картину и предугадать, какие последуют к нему вопросы вышестоящих управленцев и что они рассчитывают услышать от него на этот раз.
Чиновники от науки, зная о его высоком покровительстве, прямых замечаний ему, как правило, не делали, однако за спиной многозначительно переглядывались, откладывая свои нелицеприятные на его счёт суждения до поры.
Отделавшись кое-как от их назойливых вопросов, Шолохов выкатывался колобком на улицу, забирался к ожидавшему его в автомобиле Станиславу и на его немой вопрос: «Куда теперь, Сергей Александрович?» командовал:
« К Гагарину, Слава, к Гагарину!».
Команда «К Гагарину!» означала конец командировке и возможность дисциплинированному водителю по поручению жены заняться, наконец, её заказами, а именно добыть, покидая столицу, что-либо из дефицитных в те времена продуктов.
На площади Гагарина был удобный для этого, на весь первый этаж большого дома магазин из тех выборочных, которые вопреки пустым полкам именовали почему-то «показательными», хотя, кроме расфасованной недорогой вареной колбасы и замороженного мяса, показывать там было в общем-то нечего.
Отпустив водителя на промысел продуктов, Шолохов по своему обыкновению направлялся в левый торец магазина. Здесь в небольшой бутербродной можно было перекусить и, снимая естественное напряжение от начальнических расспросов, побаловать себя бутылочкой свежего пива, всегда, как ни странно, имевшем место в этом небольшом богоугодном заведении.
Помимо прочего, визит в бутербродную означал ещё и приятность встречи с расположенной к нему столь же дородной буфетчицей Марьей Ивановной, которая, как и он, была рада случаю перекинуться добрым словом с приятным человеком.
- Ну как перекусили?- интересовалась она всякий раз, явно желая выслушать похвалу симпатичного ей толстячка за вложенные между хлебцами его бутербродов ломтики копченой колбасы, которой не было в свободной продаже.
- Что и говорить, благодарствуйте, - не обманывал её ожиданий Шолохов, и, злоупотребляя дружбой, прибавлял: «вот если бы ещё «дюжину к ужину», - прекрасно зная, что продуктами «на вынос» бутербродная не торгует.
- Ну, что с вами поделаешь, - смеясь, соглашалась Марья Ивановна, - так и быть, шлите своего молодца.
Несмотря на то, что в машине было много свободного места, «молодец» Слава по заведённому порядку пристраивал картонную коробку с дюжиной пива в ногах у директора. Едва они отъезжали от города, Шолохов картонку вскрывал и пускал в ход извлечённую из кармана открывалку, с которой никогда не расставался. Опорожнив первую бутылку, он аккуратно возвращал её в гнездо коробки и тут же извлекал оттуда следующую, первоначально намереваясь три последние приберечь и оставить в машине для водителя.
Ехали молча и быстро. Торопить Славу надобности не было. К тому времени он уже пригляделся к повадкам Шолохова, резонно заметив, что недостаточно быстрая езда создавала избыток времени, а с ним и соблазн директора, не удержавшись, распить в дороге и три отложенные для водителя бутылки.
Останавливались в пути всего лишь раз для естественного облегчения директорского организма, надобность в котором у Шолохова при употреблении пива возникала внезапно, и к задержке которого он был крайне нетерпим.
- Слава, стой! Стой, тебе говорят! – вопил он, почувствовав тревожные позывы, и, едва машина перестраивалась на обочину, мигом из неё выкатывался и исчезал в придорожных кустах.
Приехав домой и отпустив водителя, Шолохов с тоской думал о предстоящем дне, когда, вместо того, чтобы с удовольствием уделить время заседанию Научно-технического совета (НТС) и послушать молодых инженеров-разработчиков, должен будет корпеть над скопившимся в его отсутствие завалом текущих бумаг с вопросами, ему не интересными, но не терпящими отлагательств.
Выдвинувший его на руководящую должность Виктор Васильевич Тихомиров, сам будучи опытным организатором, согласился с тем, что определённая проблема с Шолоховым есть, но, тем не менее, не торопился с выводами, считая, что его научная подготовка важнее, и дело в конце концов, можно выровнять, пригласив в помощь руководителю опытного экономиста.
Так в СКБ появилась перемещённая из другого родственного КБ Валентина Михайловна Погорская, энергичная сухопарая женщина предпенсионного возраста, отслужившая много лет в бухгалтерии и плановом отделе подобных организаций и поразившая новых ей сослуживцев тем, что беспрерывно курила мужские папиросы «Казбек».
Слава Родин, высадив Шолохова у подъезда его дома и узнав, что пару дней вызовов не ожидается, отогнал директорскую «Волгу ГАЗ-21» на смотровую яму и пошёл искать механика автобазы, предупреждавшего его о наступившем сроке очередной профилактики и уже поставившего его машину в график.
Окрашенная бежевым металликом, окантованная вдоль стёкол хромированными молдингами, означавшими экспортное исполнение, эта машина ранее была персонально за В.В. Тихомировым, уступившим её для служебных разъездов своему выдвиженцу. Слава гордился её аристократическим происхождением и для должного к ней отношения три бутылочки московского пива, пожалованные в тот день директором, брать себе не стал, а отнёс механику.
Приступившую к своим обязанностям Валентину Михайловну Погорскую Шолохов воспринял как подарок судьбы. Она не только разобралась во всех завалах служебной переписки, снабдив его целой кучей полезных советов, но и составила несколько проектов весьма своевременных писем, снимающих финансовое напряжение СКБ.
С завидным профессионализмом она установила деловые контакты с заказчиками научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ (НИОКР), а также с Финансовым управлением Академии наук, оговорив практику более редких визитов к ним с текущей отчётностью.
По её предложению был установлен порядок предварительной экспертизы поступающих писем. Теперь, не теряя время на первоначальный просмотр и поручения исполнителям, большинство из них стали попадать в почту директора уже с приколотыми к ним проектами ответов и параллельных поручений.
У Шолохова высвободилось масса времени, недостававшего ему прежде на личное участие в заседаниях НТС, на которых принципиальные вопросы организации и развития НИОКР рассматривались теперь ещё и с обязательным участием Начальника планового отдела.
Стала она и непременным спутником его визитов «на ковёр» Финансового управления, чиновники которого, по своему обыкновению скаредничая над дефицитным бюджетным финансированием НИОКР, старались всячески увеличить для СКБ их хозрасчётную долю, но с появлением Валентины Михайловны заметно поубавившие бесцеремонность, с которой прежде себе это позволяли.
Казалось, оставалось только радоваться, что с приходом толкового помощника дела пошли в гору. Он подружился с Валентиной Михайловной, но их отношения омрачали его непримиримость к её табакокурению. Курила она много и страстно, иногда в полемике чуть ли не прикуривая одну папиросу от другой.
В его ближнем окружении Валентина Михайловна была единственной курящей женщиной, и Шолохов задался целью употребить своё влияние, чтобы отучить её от этой дурной привычки.
Начал он с того, что заказал дизайнеру бессловесный плакат, изображающий револьвер с дымящейся папиросой «Казбек» вместо ствола. Намёк был понят, и Валентина Михайловна стала заходить к нему в кабинет во избежание соблазна, заведомо без папирос, и никогда от этого правила не отступала. Он видел, чего ей это стоило, но был неумолим.
Были случаи, когда совещание с её участием затягивались и, видя, как она, не в пример мужчинам, тяжело страдает от воздержания, он довершал пытку издевкой, заметив на чьё-нибудь предложение: «Сергей Александрович, может, перекурим?», что это давно можно было сделать, разумеется, с разрешения присутствующей дамы.
На это Валентина Михайловна срывалась с места и опрометью кидалась в свой собственный кабинет, где в постоянно выдвинутом ящике её стола всегда поверх бумаг лежала наготове начатая коробка с любезным ей «Казбеком» и пока мужчины, выкурив по сигаретке, не спеша, подтягивались в директорский кабинет, она успевала докурить третью папиросу.
Придирчивость, с которой Слава Родин принимал результаты профилактики на своей машине, составили бы честь любому военпреду. Не удовлетворившись подтяжкой креплений ходовой части, регулировкой клапанов, а также заменой масла и фильтров, он добился замены ещё и дефицитной прокладки под крышкой блока и уж ни в какую не согласился ограничиться зачисткой свечей, вместо полагающейся по норме их замены.
В назначенный день, подобрав Валентину Михайловну у её дома, где она на лавочке докуривала свою утреннюю папиросу, он подкатил к уже выходящему из дома директору.
Вести обновлённую машину было любо-дорого, и Слава наслаждался её ровным дыханием и тягой. В тот день вообще всё поначалу разрешалось к лучшему.
Скоро управились с делами и к полудню вполне довольные собой подкатили «к Гагарину». Удача сопутствовала нашим друзьям и здесь. Варёная колбаса оказалась в наличии, а Сергей Александрович в своей бутербродной попал в смену любезной ему Марии Ивановны и, пользуясь её расположением, добыл себе вожделенную «дюжину к ужину».
Оказавшись за городом, он по своему обыкновению вскрыл заветную коробку и, вооружившись открывалкой, извлёк и распечатал первую бутылку. Налаженная машина легко неслась по шоссе. Мурлыкающий от удовольствия директор заглатывал пиво, переходя без пауз от одной бутылки к другой, вызывая одинаковое раздражение и у помощницы, и у водителя.
Валентина Михайловна полагала, что ему, распивающему при ней в своё удовольствие добытую дюжину любимого напитка, не грех было бы предложить ей для удовольствия выкурить хотя бы одну папиросу.
Водителя Славу обижало равнодушие директора к профилактике автомобиля выполненную его заботами в сжатые сроки и с высоким качеством,
Опорожнив короб с пивом наполовину, Шолохов почувствовал необходимость остановить машину, чтобы сбросить давление внутренних органов, однако напрямую указать на это Славе при Валентине Михайловне не стал, а развёл непонятные тому церемонии.
- Послушай-ка, Слава, тебе не кажется, что мотор, чего-то не того?.
- Мотор как мотор, - обиделся тот, не принимая иносказания.
- Но всё-таки не мешало бы взглянуть на свечи, - настаивал Шолохов.
- Свечи как свечи. Чего на них глядеть? - разыгрывал он непонимание истиной потребности директора в остановке.
Слава знал, что, останови он машину, как директор, облегчившись, вновь потянется к пиву и в том числе, к тем самым трём, предназначенным для водителя, поэтому предпочёл ехать без остановок.
Однако состояние директора приближалось к критическому. Он беспокойно заёрзал на сидении, и женское сердце Валентины Михайловны не выдержало.
- Слава, остановите пожалуйста машину, - попросила она.
Тот послушался, и, едва она остановилась, Шолохов пулей вылетел из неё и скрылся в кустарнике. Валентина Михайловна, выйдя из машины, торопливо закурила приготовленную папиросу.
- Жёстко вы с ним, Слава. Так с директором нельзя,- заметила она, жадно затягиваясь.
- А чего дались ему эти свечи? Я их новые выбил, старался.
Шолохов вернулся, застав её докуривающей вторую, и, когда руководители расселись, Слава рванул с места и уже до самого дома не отнимал ноги с утопленной педали акселератора. Машина неслась вперёд, и три невскрытые бутылки, тихо подрагивали в гнёздах картонной тары, покорно ожидая своей участи.
Москва, январь 2014 г.