Бегал с восьми пятнадцати — 47 минут. Ноги почти не болели после вчерашнего, но желания бегать нет.
Недавно от женщин Шептухин узнал, что я пишу рассказы, которые печатались, удивился, и подошел ко мне узнать, правда ли это? Я подтвердил и не удержался, сказал, что у меня есть такой рассказ, который отказались печатать. Он заинтересовался и попросил почитать. “Месть” ему понравилась.
http://www.proza.ru/2013/05/05/694
Однако и он стал говорить, чтобы я изменил конец, мол, у Вали нет никакой надежды. Я сказал, что жизнь у нее на этом не кончилась, всё ещё впереди. Попросил почитать ещё.
— Если хочешь почитать, приезжай ко мне, там и почитаешь.
Он согласился. Говорил, что тоже хочет написать рассказ, всё никак не соберется, мол, трудное это дело, даже письмо не сразу сочинишь. Заметив у меня ответы редакций, сказал:
— У тебя тоже много переписки.
Я промолчал, не поправил, что это не переписка, а просто ответы, отказы.
Он пишет в разные инстанции по различным поводам, по любому недостатку, замеченному им. Ему нравиться чувствовать себя значительным, невольно поднимается в своих глазах, когда приходят к нему важные люди разбираться по письмам и вежливо разговаривают, а потом в газете печатают его фамилию и излагают коротко суть его письма, а изредка даже всё письмо печатают.
Он не успел прочитать половину рассказа “Правила игры”, как я подогрел суп и курицу. Поставил на стол два графинчика, с самогоном и спиртом. Что где, я не знал, поэтому лил наугад, где больше.
Оказалась самогонка, которую привез Гена от Купцовых страшно крепкая, продрала горло. Он не замечал, что я пью по половинке, и опьянел сильнее, чем я. Домой он не спешил, так как жена уехала с ребенком к родителям. Проговорили весь вечер. Вернее, он рассказывал, а я направлял тему в нужную сторону. Любит поговорить.
Через день он пришел дочитывать рассказ. Я снова поставил пол-литра разведенного спирта, распили до дна. На этот раз он спешил домой, приехала жена. Эти два вечера расположили его ко мне. Раньше, когда я проходил мимо, он мог и не заметить, сейчас же приветливо здоровается. Как легко купить дружбу.
Вчера под вечер пришел покупатель на пишмашинку, молодой мужчина с седой бородкой, располагающая внешность, приветливость в разговоре. Я постарался быть таким же. Он спросил:
— Скажите честно, это хорошая машинка? Только честно.
Я улыбнулся. Уже думал, что кто-то может задать такой вопрос, а я и не мог иначе ответить.
— Это самая плохая машинка в Советском Союзе, но из-за того, что других нет, разбирают и эти.
Мои слова его не испугали, видимо, нужна машинка. Зачем тогда спрашивал? Сказал, что работает в каком-то ателье и зарабатывает хорошие деньги. Сказал, что сегодня купил дорожный велосипед, приехал на нем. Пообещал прийти с деньгами через два дня. Из моих ответов он понял, что если придут покупатели, то я им продам машинку, поэтому он спросил до которого часа можно прийти, до 10-ти? Я понял, что он постарается достать деньги и, возможно, завтра придет.
Поэтому в воскресенье я никуда не пошел, сварил суп, постирал ковер, который чище не стал, то есть светлые пятна такие же грязные, стирал специальным раствором для ковров, но, видя, что ничего не помогает, опустил в ванну и несколько раз менял грязную воду, потом расстелил на полу. Почему-то думал, что сегодня приедет Вика с детьми.
Прочитал газеты, слушал пластинки и стал просматривать О Генри, так как писать не хотелось, и было почему-то грустно и равнодушно. Хотелось спать, рано проснулся. Думал лечь спать в девять часов, но за полчаса до этого пришел покупатель с бородкой и сказал, что принес 130 рублей, мол, пять рублей за амортизацию, и ему придется брать такси на эту пятерку.
— Не хотите, не берите, — равнодушно сказал я, и он добавил измятую пятерку, проговорив, как бы про себя, и в укор мне:
— В магазин не получится зайти.
Я промолчал, посмотрев на часы, какие магазины в это время? Хотел пятерку сэкономить, тем более что машинка новая и мне обошлась в 140 рублей. Я спросил, не принес ли он обещанную рукопись. В прошлый раз, увидев, что у меня на столе лежат рукопись, спросил:
— Литературным делом занимаетесь? Надо будет вам принести на консультацию, я тоже пишу.
Сейчас выяснилось, что у него еще ничего нет написанного, только хочет.
— Хочу написать о Тольятти. Красивый город. А нечего хорошего ещё никто не написал, — сказал он таким тоном, словно подразумевалось, что уж он-то напишет хорошо.
— Самоуверенный вы человек, ещё ничего не написали, а думаете, что получится. Приходите в литобъединение.
Он ушел, я выглянул в окно, светит солнце, и вспомнил, что нужно снять объявления, если не хочу нашествия. Пошел пешком за "Сатурн". Все объявления надорваны. Желающих много, не дай бог, если все заявятся.
Ночью +25. В комнате душно. Проснулся в пять утра, понял, что больше не усну, и встал.
Утро в бригаде началось небольшим переполохом, Госсман в отгуле, Реуцкий тоже, и Ярушин не пришел. Мы остались без наладчика.
Недавно Коля женился на девушке, которая до этого четыре раза за смену приходила к нему. Фигурка хорошая, а лицо неважное, рот всё время полуоткрыт, и не поймешь, то ли здоровается, то ли посылает к черту. А он сам — красавчик. На полголовы выше меня.
Смена прошла хорошо. В библиотеке взял Чехова 11 и 12 тома, "Остров Сахалин" начал с интересом. Видимо, пришло время. Письма читал 20 лет назад.
Готовлю еду сам, в столовую пока не ходил.
22 июля +35. От раскаленного асфальта так и пышет. О беге нечего и думать. Ради интереса зашел в магазин шестого квартала, где продавалась "Уфа", но в кредит не дали, только за наличные. Ушел огорченным. Эти деньги разойдутся, а потом собрать 270 рублей будет трудно, надо у кого-то занять, подошел к Шептухину. Он сразу на жену перевел:
— Если бы она тебя знала.
Я успокоил его и подошел к Мыльцину, так как знал, что у него на книжке тысячи. Он согласился дать, но должен спросить у жены, а та приходит только в 21 час. Тогда я решил сходить к Ямпольцу, но его на смене не было, и после работы поехал к нему. Он простудился и бюллетенил. Легко согласился дать деньги, которые лежали под рукой.
23 июля я поехал в магазин спорттоваров на Революционной, и купил машинку, которая была очень тяжелой. Продавщица спросила, на машине ли я приехал? Если считать троллейбус машиной, то — да. Но своя ноша не тянет. Дотащил.
Вчера от Вики получил две телеграммы, за одной пришлось идти на телеграф. Проснулся в 23-30 и два часа не мог уснуть из-за жары.
Видел Бориса, он сказал, что в мае умер Сергей Сергеевич Ульянов. Людмила Скляр развелась с мужем, как только сын поступил в институт. Я летом с ней разговаривал, она сказала, что пообещала сыну купить джинсы за двести рублей, если он поступит в институт. Больше я её так и не видел, перестала приходить в лито. Исчезли авторские амбиции.
Иные времена, иные песни. По старым фильмам видно, как и в какие игры играли подростки, сейчас другие игры, смотрят телевизор, лет через 30 всё будет иначе, хотелось бы дожить.
На заводе парень подает другому руку и говорит:
— Держи кардан.
Я не сразу понял, что он так здоровается. Высший шик рабочей приблатненности.
29 июля. Четыре дня назад снова приступ невралгии. Абулия. Ничего не хочется делать, клонит в сон. Шесть дней не бегал. Сегодня 42 минуты. Температура +25.
7 августа. Работаю с утра. Снова сонливое состояние, веки жжет, стоит закрыть глаза, как проваливаюсь в сон, на губах малярия, может быть, простуда? После работы поел, выпил крепкого чая, лег на софу, решив в таком состоянии не бегать. Стал читать, и глаза быстро закрылись. Продремал десять минут и понял, что больше спать не смогу, и не надо, иначе вечером не усну.
Взялся красить последнее, самое большое окно. Вдруг понял, что чувствую себя бодро и смогу бежать. Переоделся в спортивный костюм и побежал. В ногах легкость, но в желудке тяжесть, в правом боку начало колоть. Через 15 минут всё прошло, и побежал в прежнем темпе, даже быстрее, как не бегал в этом году. До дороги уложился за 25 минут, назад за 24, несмотря на то, что бежал дальней дорогой.
В дневнике Льва Толстого запись, что он и в 80 лет способен жить с женой. Вот ведь как. Человек писал для себя, а читают миллионы. Трудно представить, что Толстой дал бы согласие на опубликование своих дневников. Но почему тогда не уничтожил? Значит, всё же хотел, мол, после смерти, мне будет все равно? А если все равно, то зачем оставлять дневники, значит, не всё равно, человек хотел посмертной славы, чтобы хоть как-то вспоминали, даже так.
Создается впечатление, что нынешнее правительство своё неумение руководить народом и страной, прикрывает атомной угрозой, мол, сами должны понимать, коли такое положение, то не до жиру, всё нужно отдать для военных расходов. Но можно и 60% уделять на военные нужды, и в то же время умело руководить государством, не допускать того безобразия, которое сейчас творится. Народ во всем разуверился, во всех идеалах, которые попраны и проданы. Каждый стремится жить только для себя.
Вчера пошел в библиотеку и не смог читать «Литературку», до того осточертели все эти жулики и ловкачи, и их безнаказанность. Не понимаю, для чего это печатают? Лишь только бензин в огонь подливается. У нас самая хорошая конституция, с такой можно строить коммунизм, создавать мечту древних — Утопию. А ведь и у США хорошая конституция, жаль у нас ее не печатают и нельзя сравнить. И что толку от слов? Как и у них, так и у нас, конституция не соблюдается, являясь формальной, на которую при случае удобно сослаться, А как было бы здорово, если бы она действовала! Право на труд, жильё. А народ живет в полуподвалах, много безработных.
Газеты, радио и телевидение каждый день нагнетают атомную истерию. Речи комментаторов можно не слушать, всё одно и то же, лишь слова переставлены в другом порядке: вот какие американцы плохие, нагнетают атомную угрозу, не идут на наши мирные предложения, и всё же в пол уха слушаешь, а может быть, что-нибудь скажут интересное, но нет. Раньше было интересно слушать Юрия Жукова, но сейчас и его — тошно, талдычит, что и все, дует в дуду.
Август проходит в тревожном ожидании, примет ли техник наши комнаты после ремонта, который сделали давно, но техник отказывается принимать из-за того, что дом не готов к заселению, мол, они получили указание не подписывать справки. Сказала, чтобы пришли через неделю. Снова томиться в ожидании. Это хуже всего. Сидим на чемоданах, все упаковано в коробки и перевязано. Ничего не хочется делать, состояние плохое.
Вчера Зайдулин подошел и сказал, чтобы получал ордер, мол, дом будут заселять, когда 80% жильцов получат ордера.
Сегодня снова пошел к технику, и она решилась, сказала, что придет в понедельник принимать комнаты. Не надеялся, что примет с первого предъявления, обязательно к чему-нибудь придерется, заметит стекло с трещиной, с которой мы живем уже третий год, и не мешает. Три года назад я заменил стекло, но и при установке нового стекла, которое не вмещалось в раму, появилась новая трещина почти в точности повторявшая прежнюю. Надо было стесать наждачным бруском лишнее, а я надавил, и оно треснуло.
У меня совсем нет опыта в стекольных работах, за исключением печального случая в Батуми, когда подхватил рукой падающее стекло, и оно глубоко порезало большой палец на правой руке, от сильного кровотечения я впервые в жизни потерял сознание, а потом палец зашивали. Тот страх до сих пор сидит во мне, и я боюсь связываться со стеклом.
Техник пришла, осмотрела наши две комнаты, в которых мы наклеили новые обои. Трещину на окне не заметила, потому что я поставил на подоконник ведро с саженцем лимона, и оно закрывало небольшую угловую трещину. Подписала.
От матери долго нет ответа, и сразу появляются разные мысли.
В седьмом квартале погиб молодой сантехник. На работе немного выпил. Дома жена заставила достать банку с антресоли. Он пошатнулся, локтем разбил стекло двери, поранил руку и под мышками. Осколок попал жене в глаз. Было 23 часа. Жена побежала по соседям, никого не оказалось дома, телефона поблизости нет. Пока приехала скорая, он потерял много крови, и по дороге скончался.
Месяц назад пронесся слух, что за КВЦ трое изнасиловали беременную женщину, облили бензином и подожгли. Сейчас по городу разнеслось, что состоялся суд. Трое армян уволокли женщину, которая ехала в посёлок Ягодное. Изнасиловали и ушли. Потом один спохватился, что потерял пропуск, и они вернулись к ней. Женщина успела передать пропуск проходившим мимо супругам, которые побежали за милицией, а жена с пропуском успела запрятаться, когда увидела, что трое возвращаются к женщине и стали измываться, требуя пропуск, а потом, чтобы скрыть следы, облили бензином и подожгли. По пропуску их легко нашли. Всех приговорили к расстрелу.
Иван Мальков-1 загулял на всю неделю. Пришел домой к Госсману и спрашивает:
— Что мне за это будет?
— Выходи на работу, там посмотрим, — ответил Госсман.
Лектор рассказал, что у нас преимущество в ракетах перед США, потому те так и стремятся увеличить производство. Удивительно, как это он решился рассказать такое?
Радио и телевидение трубят об американском присутствии в Персидском заливе, но ни одним словом, что и наш флот там находится. И я был глубоко уверен, что наших там нет, коли молчат, зачем говорить о том, чего нет. Иван Мальков служил во флоте во время иранской революции и рассказал, что наш флот не пустил американцев к высадке в Иран, тем самым Хомейни должен благодарить нас, что шах оказался сверженным, а он пришел к власти. Однако почему-то о таких победах наши предпочитают умалчивать. Лет через 20-30, может быть, и напишут об этом. А сейчас народу сообщают лишь то, что они считают нужным. А это решает кучка избранных.
В наши дни невозможны Пушкин, Ломоносов, Леонардо, Некрасов, Щедрин. Они имели возможность обличать существующий строй даже при той строжайшей цензуре. Сейчас же, если писатель не придерживается линии партии, то это означает, что он не имеет права печататься и не достоин звания писателя.
Официальный орган печати поддерживает забастовщиков в капиталистических странах, но стоит забастовать в соц. стране, как начинаются гневные выпады против бесчинствующих элементов и происков капиталистов и ЦРУ. Положение в Польше всё более ухудшается, а наши лекторы говорят, что после пленума порядок будет наведен. Наши историки и политики упрекали русского царя, что тот не считался с народом, а сейчас наше правительство идет по проторенному царем пути.
Твердохлебов предложил мне перейти работать токарем, так как работать некому. Ховрин, когда чистил шнековый транспортер, не остановил его и не сразу почувствовал, как отрезало палец, боль появилась потом. Я сначала было отказался, а потом подумал, что если освою токарные станки, то буду чувствовать себя увереннее, и согласился. Твердохлебов надеется, что я покажу токарям пример в работе.
Работа несложная, но отнимает больше времени, чем мои все фрезерные станки. Нужно сделать норму, едва успеваю почистить станки перед сдачей смены. Спецовка всё время влажная от керосиновых брызг, работа намного грязнее, чем на фрезерных станках. Пришлось надевать спецовочную кепку, под которой летом жарко, зато волосы не так сильно пачкаются.
Твердохлебов продолжает нагружать меня общественными нагрузками, словно я, в роли председателя совета бригады, превратился в его «шестерку». Наконец я не выдержал и после очередного глупого поручения, сказал:
— Я не собираюсь быть идеальным.
Он с недоумением посмотрел на меня, и, ничего не сказав, отошел. Я даже не понял, дошел ли до него смысл сказанного? Дошел. Перестал «грузить». Скорее всего, потому что уволился с завода. Ушел туда, где не нужно трепать нервы, и требования к начальнику меньше.
На эту неделю попросился в ночь, чтобы иметь возможность поработать днем дома. Соседние дома заселились полгода назад, но лифты не работают до сих пор, и тв антенны не подключены, но плату за пользование берут исправно.
Спросил нашего парторга:
— Чем объясняют наши коммунисты то, что творится в магазинах?
— Тем, что некоторые скупили больше положенного.
— Ты скупил? Я тоже — нет.
— Фабрики не успевают за повышенным спросом. Да больше безобразия из-за неумелого руководства. Ждут повторения польских событий.
— Ты считаешь это возможным?
— Нет. У нас это не пройдет. Быстро задавят. Но ничего, картошку закупили в Румынии, Белоруссии, привезут в Тольятти.
Продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/23/1313