Порой нам (в молодости и на юге) кажется, что в запасе - ещё три жизни. Северные граждане переоценивают себя в меньшей степени и стараются, чтобы не место, но образ жизни определял её продолжительность.
Мы так не можем, не умеем, не хотим.
Скрытые механизмы, действующие в нас, заставляют двигаться вперед.
И мы движемся...ух как движемся, отравляя жизнь не только себе.
Мы испытываем на прочность нервную, иммунную, финансовую систему; придумываем яркие, как нам кажется, лозунги и слоганы, подменяем красивыми словами здравый смысл: "Поцелуй -- вместо пули", "Любовь -- вместо бомбы", "Молитва -- вместо пилюли", "Незнание-сила"... - Что это? Неужели, в самом деле, если очень захотеть можно в космос улететь.
- " Ах, вы, глупые газели..."
И всё же производители Axe "Apollo" и Red Bull призывают: хлебни Red Bull, пшикни аэрозоль, стань космонавтом, почувствуй, паразит, и нашу любовь...
Я бы качестве первого (и надеюсь последнего) эксперимента рекомендовал угостить подобным "эликсиром" золотобрюхую пчелу.
Насекомые, они ведь, боли не чувствуют. Им вообще плевать, что там у них оторвут: лапку, крыло или хвост.
ОНО, конечно, будет пошатываться, подергиваться, прихрамывать, но -- жить.
Мы -- не насекомые, насекомые -- немы.
Хотя...
* * *
Один юный негодяй по имени Вова хотел казаться джентльменом.
Он любил всё, что напоминало ему о Соединенном Королевстве: от портретов Елизаветы на хрустящих, пахнущих типографской краской банкнотах до темного ирландского пива и Scotch-а.
Однажды он приобрел МИНИ-Купер: самый, что ни на есть мини - древний, убитый, но "АВАНТАЖНЫЙ".
Авантажной, на мой взгляд, была в нём только крыша, - на уровне бедра проститутки по имени Жанна.
Жанет была валютной проституткой и несмотря на это обстоятельство, имела прозвище "Сержант". Она была хороша собой и искусна в любви.
На её фоне весь этот, с позволения сказать, "авто" выглядел весьма стрёмно.
Какие то типы пытались декорировать его крышу сусальным золотом.
В результате жертва британского автопрома напоминала не о Соединенном Королевстве, но о куполах Суздальского Рождественского собора с развивающимися над ними флагами Евросоюза.
"Транспортное средство" переливалось жемчужно-перламутровой эмалью подобно когтям Жанет. Но Жанна была девушкой эффектной и умела воздействовать на окружающую среду с максимально возможным КПД (коэффициентом полезного действия), а весь этот "механизЬм" целиком, включая покрышки литых дисков и крышу, воздействовал только на Вову.
"Сержант", как гадюка, в зависимости от времён года обладал то ядовитыми, то целебными свойствами. А мини-купер был похож на погремушку и обладал теми же свойствами.
– Да ты зырь, зырь, какой футур!– убеждал меня Вова.
– А я и зЫЫрю. Ты эту инвалидку как?.. Под - трафарет: валиком...или кистью?
– Abrasive вrush! – высокомерно заявлял Вова.
– Вот как, опять французиком?
Абрашей Вова называл своего четвероногого друга , которому лакомством служили козьи какашки. Пес жрал их как суджук. Фиалками тоже не брезговал. Но бздел от них как мальтийская корова от кактуса.
И вообще, Абраша хоть и был необычайно изнежен, бухнуть любил. В особенности - Dry stout и Scotch. Но после громкой музыки у пса случались запоры. Так он и умер...как Элвис, - в собачьем притоне. Хронический запор убил в нем прекрасное.
– Поехали проветримся,– предложил Вовчик, я – за руль.
Инвалидка попердывала, но ехала. Через несколько километров Вова сказал так: -- Сплошное садо-мазо. Ездить на таком дришпаке без транквилизаторов нельзя...
* * *
Manhattan. Broadway. Пересечение West и Fulton street. Таксофон с надписью "Bell Atlantic South". Корпус из нержавеющей стали. Три ряда холодных металлических кнопок. Восьмизначный номер.
Короткий телефонный зуммер и автоответчик в ночном шуме сообщают Вове, что он послан... очень далеко. Но не в космос. Вова -- не астронавт. Он -- раздолбай, торчок и Лузер, хотя пользуется Axe Appolo и пьёт Red Bull...
И вновь он запускает в виртуальный мир свой квотер с надписью "Мы верим в Бога".
Безрезультатно. Знать его Жанет, сейчас кому-то делает мин…
-- Нет! Она принадлежит лишь мне. Она...-- Увы,
Все виды обладанья таковы.
– Алло! Жаночка, здравствуй, родная, как дела?
– Уф... So sorry, boy...работы по горло.( «ГорлО» Жанночка произносит через подчеркнуто мяГкое украинское «Г», мяГкое как...).
Глубокий, смачный, хлюпающий звук... и снова зуммер... Лузер. Fuck the World!
* * *
Атака на шмеля.
Шмель не безопасен. Шмель может и укусить.
Шмель летит тяжело и размеренно, как вражеский бомбардировщик.
Адик идет на шмеля, словно тореро на быка — медленно и осторожно: в одной руке — красная пластмассовая сабелька, в другой-- спичечный коробок.
Шмель садится на гладиолус. Молча и сосредоточенно начинает работу. Хлоп… И шмель падает на землю.
Возмущенно жужжа, шмель пытается зафиксироваться над полом, затем бодает невидимого врага и опять поднимается в воздух. Лететь ему больно и тяжело. Следом за ним от места падения тянется дымящийся след. Хлоп… Шмель опять шлепается на землю. Всё… Баста карапузики…
Адик раздвигает пустой спичечный коробок и накрывает им врага. Затем переворачивает коробок и кладет на стол. Адик ждет.
Шмель приходит в себя, видит свет в конце тонеля и устремляется в щель.
— Осторожно! Двери закрываются. — Объявляет Адик. — Следующая остановка:— «Hummelnreich» (Humme - Шмель ). Он нарочно коверкает слово на швейцарский манер. У него получается: «Himmelreich» (Царствие небесное).
Шмель, прислушивается к голосу Адольфа и, почувствовав угрозу, протискивается на выход. Шмель зажат с трех сторон. Он жужжит, гудит и ерзает. Коробок вибрирует, как мобильный телефон. Пленник похож на Винни-Пуха, который объелся мёду и застрял.
В гостях у кролика.
Ади - не кролик. Шмель -- не Винни Пух. Однако шмель (голосом Винни) кричит: — Hilfe! Hilfe! — Спасите, помогите!
— Сейчас поможем.— Заверяет его Ади и и задвигает крышку гроба. — Всё. Ты попался, братец. Сейчас начнутся танцы…
(За кадром звучит "Bring Out the Gimp/Comanche" из х/кф "Pulp Fiction")
Ади достает из воротника рубашки обувную игу с широким ушком. Он прицеливается… и с размаху всаживает её в голову пленника. Слышится хруст и стоны. Игла пронзает голову и входит туда, где (по предположению Ади) находится спинной мозг. Адик достает спичку, чиркает о коробок и подносит к игле. Иголка работает сварочным электродом. Игла раскаляется докрасна и приваривает голову шмеля к спине. Теперь весь шмель целиком приварен к металлическому остову.
— Выпускайте единорога! – Задорно командует Ади.
Отодвигается крышка и оттуда выходит мохнатый единорог. Черный единорог тычется во все стороны и не знает, что делать. Но Ади знает: он выносит дротики для охоты. Единорог ползет по столу не реагируя на копия и стрелы.
Игра в Дартс быстро заканчивается.
Ади придавливает шмеля пальцами левой руки к поверхности стола и вытаскивает шампур. Он принюхивается к запаху хорошо прожаренного мяса и идет искать новую жертву.
В голове шмеля зияет воронка. Сквозь неё видны острые кратеры. Подбегает брат Эмиль. Эмик испуганно оглядывается по сторонам, украдкой вставляет в дырявую голову шмеля одуванчик и убегает.
Ярко-желтый одуванчик, дрожа и подергиваясь, ползет по столу, затем останавливается и одуревшим от кошмара голосом произносит:
— Будь же ты проклят, Адольф!..
Ади рос на берегу Дуная в окружении живописных гор. На вершинах сверкала ледяная слюда. У подножий цвели маки.
Времена сменяли друг друга. Менялся архитектурный облик города и уклад жизни горожан. И лишь одно, как сверкающий ледник на вершине, оставалось неизменным: предубеждение.
Ведь большинство именно так относится к меньшинству - будь то представители иной религиозной конфессии или культуры: не с неприязнью или, боже упаси, ненавистью, но с "предубеждением". С тем чувством, с которого всё и начинается...
Линц - город богатого культурного наследия и высоких традиций. Источником того и другого являются театр, галерея современного искусства и консерватория им. Антона Брукнера.
Помимо этого в городе имеется бордель и порт, сыгравшие в жизни ефрейтора Гитлера немаловажную роль.
Будущий фюрер был отвергнут портовым бомондом. Формулировка была с постыдной. Театр и галерея искусств его тоже не вдохновили.
И Гитлер пошел в консерваторию. Туда, где он обрел Вагнера.
Рихард Вагнер, как и большинство гениев, был личностью ничтожной и жалкой, однако не догадывался об этом и продолжал сочинять музыку: великую и гениальную...
Произведения Вагнера ошеломили Адольфа Гитлера и легли в основу расовой доктрины третьего рейха.
Сам же фюрер (под влиянием «Валькирий», «Дороги в Ад», «Небилунгов» и залеченной в молодости гонореи) решил превратить крошечный городок Линц в международный центр культуры и искусства.
Фюрер построил здесь Маутхаузен: образцово-показательный комбинат смерти, про который сам же (во время инспекционной проверки) и высказался: — О, Ja! Из этого концлагеря не убежать...разве что - через трубу крематория.
В невеселые те времена перспектива вылететь в трубу улыбалась многим. И не только евреям или генералу Карбышеву.
Всегда, когда Фюрер заводил речь о Вагнере, (мол, для понимания нацизма необходимо постигать его творчество!), все будущие жертвы Нюрнбергского процесса бежали в консерваторию.
Прошли годы.
Как и прежде, раз в год, арийские гипербореи - не как мухи на г..., но с вплетенными в золотые косы гирляндами алых маков - слетаются сюда, на Байрейтский фестиваль.
Здесь эти ребята дружно рукоплещут Вагнеру и сигнализируют миру о том, что и в консерватории по-прежнему что-то не так...
* * *
Ади Лохфонбайглер насекомых любил.
Но не всех.
Наибольшее предпочтение отдавалось чешуекрылым.
В табеле о рангах первыми шли кузнечики. За ними - бабочки и шмели. Муравьи замыкали перечень.
Последние не вызывали высоких чувств, но ценились. Предсказуемость и трудолюбие - вот их главное, муравьиное кредо.
В бабочках же таится неизведанное...
Наблюдая как под влиянием тепла и света личинки лепидоптерий обращаются в прелестных созданий, Адик медленно, но верно постигал Универсум.
Интерес к бабочкам подогревался ещё и тем обстоятельством, что много лет назад на берегу туманного Альбиона главный лепидоптерист планеты -- сэр лорд Уолтер Ротшильд -- познал Универсум настолько, что выстроил вокруг своего поместья огромный зоопарк. Откуда и навещал город Лондон в крайне экстравагантном экипаже.
Экипажем предводительствовал извозчик Тихон, которого вывезли из Сибири и переименовали в кучера Тома.
В экипаж запрягались высокогорные сомалийские козлы и перуанские зебры.
Серые глаза кучера Тома так ярко фосфоресцировали в Лондонском тумане, что напоминали глаза северного лесного оленя, а также глаза актера Брэдли Купера.
Однако лондонскую знать раздражал не сам экипаж, но в первую очередь манеры его владельца: то, КАК сэр Ротшильд выходил из Букингемского дворца, усаживался внутри экипажа, стучал по широкой спине кучера Тома своей изысканной тростью и приговаривал: «Давай-ка, любезный, погоняй голубчик».
Проблема же Адика заключалась в том, что сэр Ротшильд познавал Универсум на Piccadilly Circus в районе Golden Square - там, где располагалось осиное гнездо мировых финансов. Ади Lochvonbeigeler познавал мир на Mulllwegstrasse -- неподалеку от Маутхаузена.
Лорд Ротшильд, возясь со своими подопечными, напевал серенаду Дон Жуана из романса Чайковского "К берегам священным Нила".
- От Севильи до Гренады в тихом сумраке ночей раздаются серенады, раздается стук мечей, - слышалось из-за дверей кабинета сэра Ротшильда.
А. Лохфонбайглер знал только одну группу: Крематорий.
- Мусорный ветер, дым из трубы. Плач природы, смех сатаны, - радовал себя и домочадцев Адик.
Ади восхищался и одновременно ненавидел лорда.
Восхищался за огромную коллекцию бабочек, которыми в России называют денежные знаки: (прилетели--улетели). Ненавидел за то, что самого Адика, вследствие маленького роста, оттопыривающихся ушей и «характерного» носа друзья называли «Еврейчик».
В отличие от генерального лепидоптриста, которого привлекала красота и многообразие форм чешуекрылых (бабочек), Адик интересовался не бабочками, но их содержимым.
Таким примитивным образом он мстил окружающему миру. Хотя он так и не смог понять, ради чего опытные таксидермисты сдирают с животных шкуры и выставляют чучела на показ...
* * *
Поймав свою первую бабочку-красавицу, Ади с помощью четырех английских булавок приколол её к хлебной доске. Доска была расписана под Гжель, с чарующим таким баварским орнаментом.
Пестрой бабочке не оставалось ничего другого, как заняться гимнастическими упражнениями. Распятая на доске бабочка тренировала отсутствующий позвоночник.
На фоне зимнего леса она становилась на «мостик» и, трепеща, опускалась на ледяную поверхность.
-- Ать-Два! Ать-Два! -- командовал Ади. Затем взял бритвенное лезвие, да и рассек красавицу пополам. На доску вылилась грязь.
Ади распотрошил ещё несколько представительниц прекрасного вида. С одинаковым результатом.
Ади подивился столь неблагородному цвету внутренностей.
Зато в последствии он с легкостью объяснит народно-воздушным массам почему в основоположнике «Расовой гигиены» Розенберге обнаружилась грязь. (Мол, униформа рейхсляйтера была новая, но содержание - старое.)
Ади скормил трепещущие останки чистильщикам. Муравьи дружно ухватились за яркие трофеи и повлекли их в мрачное гнездилище. Со стороны же казалось,что это сами бабочки радостно бегут по нашей грешной земле, размахивая пестрыми крылами...
* * *
Отец Адика был человеком предприимчивым и энергичным. Поэтому попадал в финансовые неурядицы.
От систематического краха его предприятий страдала вся семья.
Отец очень хотел научить своих сыновей чему-нибудь хорошему и полезному. Хотел, но не мог.
Поэтому Ади днем занимался легкой атлетикой, а вечерами засиживался в саду, занимаясь поисками букашек.
Круг поисков размерами сада не ограничивался.
— Насекомые, они ведь, должны говорить. Их нужно уметь заставить, — убеждал он младшего брата Эмиля, в котором не иссякал интерес к археологии и кладоискательству.
Эмилю не хотелось возиться с чешуекрылыми. С гораздо большим удовольствием он бы занялся сокровищницей Нибелунгов или тайником Веймарского рейхспрезидента. Но старший брат был непреклонен. Как и большинство Адольфов.
* * *
Ади поймал кузнечика. Облепил его зеленую ножку пластилином и погрузил в жидкость. Затем, с интересом понаблюдав как тот пытается сбросить оковы, сообщил:
— Эй, брат, слышишь, он заговорил!
— Давай-ка, его опустим, — предложил Эмиль.
— Не-е-ет, пусть мучается. Он - военнопленный.
Военнопленный широко таращил глаза и открывал рот, пытаясь видимо сообщить миру, о том, что он - самый миролюбивый кузнечик на свете. И, более того, в отличии от большинства других насекомых, он толерантен и терпим к окружающему миру...
Кузнечик-пацифист так широко открывал рот, будто намеревался выпить всю воду изнутри или - хотя бы научиться в ней дышать. Но ни то, ни другое ему не удавалось.
— Отпусти его, Ади… Пойдем уже домой, — хныкал младший брат.
— Що Рано! — Убеждал старший.
Кузнечик, который еще совсем недавно сидел в траве и с мухами дружил, чувствовал, что скоро будет поздно...
— Проси, гад, пощады! — приказывает кузнечику Адольф.
— Он просит, брат, просит, — вступается за кузнечика Эмиль.
Ади, рано научившийся разбираться в подобных вещах, возражает:
— Нет. Держи карман. Этот не попросит. На-ка вот, сам послушай.
Эмиль берет банку, подносит её к оттопыренному уху и не слышит ничего кроме стука отполированных водой и временем камней. Стук камней напоминает ему стук своего сердца.
Эмик прислушивается: камни перекатываются по дну во время отлива. Вдруг, ему слышится звук, похожий на тот, что издаёт рыбак, оказавшийся по обратную сторону льда...
Жертва рыбной ловли таращит глаза, открывает рот, но не слышит, что поёт. Да и что там уже петь.
Происходящее напоминает рыбаку кошмарный сон.
Он пытается оттолкнуть лёд, но лёд отталкивает его от себя. Действие, рождая противодействие повторяется: снова и снова.
Рыбак удалялся все дальше и дальше от проруби, связующей этот мир с тем.
Рыбак постепенно покоряется. Противодействие сильней. Игра окончена. Ледяное безмолвие сковывает его тело. Изо рта медленно неторопливо, как фумаролы в открытое небо, плывут крошечные фиолетовые пузыри. Глаза рыбака стекленеют и обретают глубину рыбьего взгляда…
Эмиль бросает стеклянную банку на землю и бежит в слезах домой...