И д о л
Есть у меня знакомый с чудесным именем Михаил. Во многом, замечательный парень, но со своей ложкой дегтя. Прихотью небес в полотно его души была вплетена шелковая ниточка нарциссизма, и именно это обстоятельство не позволяет нам стать настоящими друзьями. В силу своей горячности, я не могу удержаться, чтобы иногда не потянуть за конец этой нити. Он, в свою очередь, очень болезненно реагирует на подобную хирургию, да еще и без анестезии.
Как-то, в момент очередного затишья в наших бестолковых неурядицах, встретились мы с ним на нейтральной территории, то есть в кафе. Необходимо отметить, что если бы не скрытая паранойя самолюбования, Михаил был бы идеальным собеседником. И вот, в процессе общения посвятил он меня в суть своего душевного конфликта. Далее последует рассказ из его глубокого детства. Передам я его от первого лица, как, собственно его услышал сам.
Для моих родителей, воспитание детей - это еще одна должностная инструкция. Их представление о счастье несло в себе фатальную уверенность в том, что они точно знают каким образом запустить свое чадо на орбиту безоблачного будущего. По их мнению, счастье – это удачная карьера. Режиму моей жизни не позавидовал бы и конвейерный робот. Когда я достиг семилетнего возраста то помимо школы мои перемещения от учителя иностранного языка к учителю музыки, а за тем в спортивную секцию походили на работу почтальона, носящего свою сумку по разным адресам.
Стоит упомянуть, что родители и сами работали как заведенные. Поэтому, я частенько по вечерам сиживал дома один.
Однажды, водитель моего отца подвез меня до подъезда и уехал, а у квартирной двери я обнаружил, что у меня нет ключа. Оставаться в чреве темного и вонючего подъезда не хотелось. Выйдя во двор, я присел на скамейке. Вечерело. Конец сентября щедро раздавал желтые талоны листьев на представление в театр осени. Начинал накрапывать дождь. Вдруг, словно из-под земли, возле меня возникла фигура нашего дворника, Федора. Личность дяди Феди, среди дворовой детворы, представлялась объектом для извлечения спазмов животного страха и соответственно неподдельного интереса.
Лохматый и бородатый немолодой мужчина, под два метра ростом был всегда в огромном кожаном переднике и сапогах. Он одним своим косым взглядом нес больше опасности, чем двойка в четверти. Скрипучий голос дяди Федора наводил ужас не только на детей из песочницы, но и было похоже, что его боятся все в округе, включая участкового милиционера. Представь мой ужас, когда над своим ухом я услышал этот неповторимый тембр:
- Ну что, влип очкарик?
Изо всех сил я старался не выдать свой страх, но мой голос предательски задрожал:
- Свои ключи дома оставил ...
Огромных размеров метлу, Федор аккуратно поставил в щель между досками скамейки, а затем неторопливо, даже как-то обстоятельно уселся рядом. Словно метки на своей территории, он всюду распространял неповторимый запах, будто в аптеке разлили машинное масло и разбили пару пузырьков одеколона одновременно. Репутация беспросыпного пьяницы и грубияна для семилетнего ребенка была равна Бабе Яге, сделавшей остановку в городском дворе. Я бы не удивился, если бы он проглотил меня целиком, прямо возле родного подъезда, но бежать было поздно, да и некуда.
- Видать родители тебя сильно оберегают, коли во дворе с мальчишками тебя не встретить?
- Мама с папой меня очень любят, а с мальчишками мне совсем не интересно. Они все как дети.
- Выходит ты уже взрослый?
- Нет, я еще маленький, но дворовые игры мне не интересны.
Федор очень внимательно посмотрел на меня и спросил:
- А дома ты в игрушки играешь?
- У меня на это мало времени. Да и мама говорит, что мои игрушки очень дорогие и играть с ними надо очень аккуратно.
Федор встал, попросил его обождать и на пару минут исчез. Вернувшись, он вытащил из кармана деревянную статуэтку, чем-то похожую на скифского идола. Широко улыбаясь, он протянул ее мне и сказал:
- Небьющаяся игрушка полезна уже для того, чтобы разбивать ею другие.
Едва прикоснувшись к материалу куклы, я сразу почувствовал необычное тепло, исходящее от нее. Ее полированное до блеска тельце было очень приятно на ощупь и буквально согревало руки. Огромные уши и пухлые губы делали ее смешной. Тогда мне показалось, что она улыбается и даже подмигивает мне.
- Спасибо, - прошептал я, не отводя взгляда от необычной куклы.
Дождь усиливался и поборов остатки страха, я принял предложение Федора дождаться прихода родителей в его дворницкой. Благо из окон его полуподвала была видна и дверь нашего подъезда и окна квартиры.
Крайний аскетизм убранства его жилища смог поразить даже ребенка. Единственная лампочка у входной двери скудно освещала совершенно голые серые стены. Вниз от входной двери к уровню пола вели несколько ступенек. Слабое освещение не позволяло толком рассмотреть все помещение. Дальний угол комнаты совсем терялся в глубине полумрака и, возможно, там был вход в другой, неведомый, возможно сказочный, мир. Усадив меня напротив окна, чтобы я видел дверь подъезда, Федор засуетился вокруг старенькой электроплитки, стоявшей на кирпичах. Алый свет ее спирали притягивал взгляд, словно ритуальный костер и совсем успокоил и расслабил меня.
Через несколько минут в мои ладони приятно легла большая алюминиевая кружка. Возможно, домашние ограничения со сладким сделали обычный душистый чай с конфеткой одним из ярчайших угощений в моей жизни.
- Интересная у вас, должно быть, работа, - слова благодарности я завернул в неожиданную формулу.
- Всякая работа легка человеку, который не должен ее делать,- усмехнулся Федор.
В этот момент я увидел стремительную фигурку матери, пробежавшей в подъезд. Быстро попрощался с хозяином и уже в дверях услышал:
- Ну, ты заходи, если что.
Мое новое знакомство не нашло одобрения у мамы, а когда я со словами:
- Мама, мама смотри, какую игрушку подарил мне Федор, - я протянул ей свой сувенир, она презрительно поморщилась и отрезала:
- Фу, какая гадость! Сейчас же выбрось этого уродца!
Резного человечка я, конечно, не выбросил, но убрал от маминых глаз подальше. Часто играя с ним наедине, я стал замечать, что он влияет на меня. Порой мне казалось, что я словно куколка бабочки сижу в коконе и сквозь оболочку улавливаю шорохи внешнего мира.
Я стал меньше заниматься, но успехи мои только росли. Иногда, украдкой, я прогуливал музыку или спорт и ходил в гости к Федору. Слушал его бесконечные рассказы обо всем на свете. Я мало что понимал, но мне было очень интересно как он все это рассказывал.
И вот в один прекрасный весенний день мы с родителями направились на очередной конкурс по музыке. Там присутствовал какой-то особенный гость, которого привел папа. Этот очень симпатичный человек в красивом элегантном костюме, среди прочих вопросов, спросил меня:
- Кем ты хочешь стать, когда вырастишь?
Не думая ни секунды, я четко, как перед высшим судом, заявил:
- Я обязательно стану дворником-алкоголиком!
Глаза маэстро сверкнули как отражение рекламы в луже. Он, видимо плохо расслышал и, растягивая слова, переспросил:
- Кем – кем, ты хочешь стать?
- Дворником – алкоголиком!
Дальше было сплошное сумасшествие. Вначале мой симпатичный собеседник превратился в нечто среднее между водосточной трубой во время ливня и железнодорожным составом на полном ходу. Это была настоящая истерика. Хохотал он до слез, до остановки дыхания, казалось, что он больше никогда не сможет нормально разговаривать. Но родители были недовольны. Очень недовольны.
На следующий день небольшая делегация из двух парламентеров и предателя родительских чаяний, направилась в стан врага для выяснения отношений. Дверь дворницкой никогда не закрывалась. В ней не было ни замка, ни даже крючка или щеколды.
Федор сидел на своем единственном табурете спиной к двери. Когда мы вошли, он даже не повернулся, продолжая что-то переливать из маленького флакона в рюмку. Едва разместившись на площадке у входной двери, мы ждали, когда он обратит на нас внимание. Прошла вечность, прежде чем раздался скрип его голоса:
- Чему обязан столь представительный визит?
Невнятность вопроса Федора не смутила маму, и она резко бросила:
- Мы требуем, что бы вы оставили Мишеньку в покое!
- Это вы о чем? - Федор медленно повернулся, посмотрел на свет сквозь поднятую рюмку и просто перевернул ее в свой открытый рот. Мама поморщилась так, словно это она выпила содержимое и на выдохе сделала новое заявление:
- Вы плохо влияете на нашего сына! По правде сказать, мы заметили дурные изменения в его поведении и считаем вас причиной этих проблем.
- Правда заключается в том, что вам не надо ничего менять в его жизни специально. Он проживает внутри себя нечто глубоко мистическое – отношения с древней, как мир, планетой. С ним все в порядке – и ради всего святого, не пытайтесь его исправить или вылечить с помощью решений, принятых умом на основании стратегий собственного эгоцентризма.
Мама стояла, открыв рот. Она, как рыба, хватала воздух, не произнося ни звука. На выручку решил прийти отец. Перед этим, он молча рассматривал унылое жилище, и вот теперь сподобился заметить:
- Вот вы наверно считаете себя умным. Тогда где вот вся ваша мебель, другое имущество?
- А где ваше?
- Так я здесь временно.
- И я временно. Здесь все временно.
Мама достала из сумочки моего деревянного друга и, поставив его на подоконник маленького оконца, добавила:
- И еще, заберите назад вашего настоящего истукана.
- Он лучше, чем настоящий – он игрушечный, с улыбкой поправил Федор.
Он подошел к нам взглянул отцу в глаза и произнес:
- Тысяча причин порождает горе. Сотни причин порождают восторг. Подлинная радость не нуждается в причинах.
Провожая нас, Федор придержал меня, сунул в руку куклу и шепотом добавил:
- Смотри малыш не продай душу дьяволу.
Вскоре отца назначили на новую должность, и мы переехали жить в другой город.
Прошло не менее тридцати лет.
Вновь я перейду к диалогу из кафе.
Ты ведь знаешь, что со своей женой я много лет живу в натяг.
- Да, она та еще стерва.
- Так вот встретил я недавно замечательную девушку. Ну все, думаю, вот оно мое счастье. Но как только жена узнала о нашей связи, такой скандал закатила, тушите свет. А ведь у нас общий бизнес. Я три дня мучился с вопросом как быть дальше. И вот сегодня принял решение, что в моем возрасте рискованно вот так все менять.
И все бы ничего, но полез я на антресоли за какой-то фигней и представь. Падает мне на голову та самая деревянная игрушка. Да так больно, блин. Отскочила на пол и раскололась на две части. Бросил я ее в мусор и вот еду сюда, а на перекрестке вижу странное действо. Какой-то грязный мужик собирает в свою шапку гравий у края дороги и носит это на самый центр пересечения дорог и засыпает там здоровую колдобину.
Как только я увидел его лицо, я остолбенел. Это был Федор. Совсем не изменившийся. Я понял, что мне стало страшно, только когда очнулся на следующем перекрестке и даже не знаю как добрался сюда. Что ты думаешь по этому поводу?
- Продал ты душу дьяволу, - прошептал я.
- Что, что ты сказал? – забеспокоился Михаил.
- Да так ничего.
Пять лет уже прошло, а мы так и не общаемся.