Часа три возился с мотоциклом. Расчеканивал клапана, зачищал контакты, устанавливал момент зажигания, промывал карбюратор. К вечеру гараж заполнился, наконец, синим дымком выхлопных газов. Каким сладким показался мне в тот миг запах сгоревшего бензина!
Собаки во дворе залились радостным лаем и стали рваться с привязи. Поняли, предстоит их лапам скорая дорожка.
- Куда ты, на ночь глядя, - закричала мне вслед жена, - жадность тебя погубит!
- Теперь все ночи будут мои!
- Как это понимать?
- Пушной сезон начался. Не у телевизора же мне сидеть. Раньше одиннадцати не жди!
Ах, этот почти наркотический угар в крови, когда хочется вырваться из дома на степной простор! Степь - это поэзия. Я устремился вслед заходящему солнцу и в этот миг завидовал и самому себе. Собаки едва поспевали за мной. На широких махах неслись вслед мотоциклу. Сотни лебедей на Кокоринском увале подняли над стерней свои головы и проводили нас пронзительными криками.
Ночь подкралась, когда я, наклонившись над бортом лодки, выпрастывал рыбу из крайней сетки. Последний шторм вырвал со дна озера многочисленные луковицы и корни растений. Цепко сплетенные между собой и капроновой нитью, они беспорядочной сырой бахромой были развешены по всему полотну моей снасти. Вытаскивал из ячеи гроздья травы и тины. То, что сопротивлялось, рвал на куски, вытягивал и отбрасывал в стороны. Лодка беспокойно раскачивалась, а вместе с ней раскачивались и звезды, отражаясь в масляном блеске темной воды.
Узкий проход в камышах не дождался меня. Я просто затащил свою двухкилевую в гущу рогоза, закинул за спину ружье, повесил на плечо рюкзак с добытой пушниной и, взяв в руки ванну с рыбой, понес ее перед собой.
До берега было метров сто. Несколько минут я шел напролом, уверенно раздвигая перед собой плотные слои камыша и рогоза. Но уже вскоре почувствовал, что глубина воды становится все больше. Так бывает, когда ночь начинает кружить тебя на узком пространстве заросшего камышами разлива, без привычных для тебя ориентиров.
Я остановился. Поднял свой взгляд. Увидел сверкание созвездий, узнал, где находится восток, и вновь устремился вперед. Но останавливался теперь уж через каждые пять шагов. Проверял положение планеты, которая подсвечивала мне дорогу тусклым ровным огнем.
Она двигалась в одном со мной направлении справа от меня. Идти стало легче. Камыш поредел. Вот и тропа с заломами, что делал с вечера. Собаки услышали мои шаги. Радостно закружили вокруг меня.
А мотоцикл возвращаться домой и не думал. За семь лет беспощадной его эксплуатации он успел превратиться в груду капризного железа. Два дня назад он заглох за полтора километра до села. И только, когда я протащил его на себе с полверсты, движок снова ожил, как бы напомнив мне старую русскую поговорку: «Любишь кататься, люби и саночки возить».
Что в нем случилось на этот раз, я не мог понять. В «Урале» были изношены все его узлы. Железо устало от грязи, сырости и того предельного напряжения, которого от него требовали сибирское бездорожье и моя неуемная страсть к бесконечным походам.
Его давно было пора отправить в переплавку, но я все еще пытался что- то выжать из него. Целый час, при свете фонарика, маялся с заводкой. Но все заводские настройки были давно сбиты. Рядом со мной неподвижно остывал на ветру когда-то верный помощник и ключик к удовлетворению моих простых мужских утех, связанных с охотой и рыбалкой.
Я вдыхал запах бензина, чувствовал тяжесть сырой одежды на усталых плечах. И опять двадцать пять. Вновь проверял зажигание, подачу бензина. Пытался даже толкать тяжелый агрегат, тратя на это бесполезное занятие свои последние силы.
Бранил себя и ночь, и как женщина при родах, зарекался, что брошу этот проклятый промысел. Наконец, оставив в люльке ванну с рыбой, и спрятав рюкзак с патронами и пушниной в гуще высокой травы, ушел сквозь ночь навстречу мутному зареву.
За всю дорогу до села я не позволил себе ни разу присесть. Уже смутно темнели по моему ходу деревенские дома, когда что-то заставило меня оглянуться. В ночном небе плавно набирала высоту ракета. Купол белого света расширялся, рос, поднимался в зенит. Мощная струя огня толкала перед собой невидимое тело в бесконечную темноту космоса.
Но вот отработала ступень. Пламя погасло, и ракета превратилась в розовую звезду, которая замелькала среди созвездий Зодиака. Полыхнула красным факелом падающая оболочка. Следы инверсий стали распадаться на широкие белые хвосты. Они становились все шире, закрывали и не могли закрыть собой созвездия. И сквозь этот прозрачный дым знакомо и победно продолжал сквозить размашистый росчерк Кассиопеи. Утешал себя тем, что ракеты и те не всегда бывают послушными людям. Падают, не достигнув заданной им траектории.
В два часа ночи был дома. Все там крепко спали, не сумев расслышать звуков моего возвращения. А устал я так, будто меня весь день гоняли по высоким горам упорные волки. Пока мыл руки и пил чай, продолжал чувствовать себя в ритме этой погони.
Искал оправдание своему образу жизни. Все эти затраты психической и физической энергии, конечно, необходимы человеку. Понятно, что труд настоящего промысловика огромен, и достоин не только уважения, но и хороших гонораров. А уж какой я там был промысловик? Налетом, набегом после основной работы.
Это давало лишь какой-то приварок к семейному бюджету, да некоторое ощущение причастности к мужскому делу. И не только. Однажды жена, заметив с каким трудом я восстанавливаюсь после очередного своего похода, спросила:
- Если все это так трудно, может, стоит все это бросить?
- А о чем же я тогда буду писать? - Резонно заметил я.
Действительно, большая часть миниатюр на моей странице повествуют о приключениях во время моих бесчисленных кочевий по родному краю.
фото Владимира Дробышевского