Генрих Гофман приехал в фюрербункер 11 марта 1945 года, спустя 4 дня, после приезда Евы. Не забыл он захватить и свою фотокамеру.
- Зачем ты появился здесь?
Увидев Гофмана, Ева буквально обезумела. Она подскочила к нему и яростным взглядом высверливала в его лбу дыру.
- Фроляйн Браун, я вижу, что вы совсем не рады видеть старого друга.
Гофман смеялся, а Ева едва держалась, чтобы не влепить этому нахалу пощечину. Он приобнял ее и шепнул на ухо:
- Я обязан заснять агонию Германии и ваше прелестное лицо в ожидании неминуемой гибели.
- Он тебе доверял… - прошептала Ева в ответ, едва сдерживая слезы и желание раздавить его голову каблуками своих сиреневых туфель.
- Я знаю и именно поэтому я здесь, - Гофман отпустил ее и, развернувшись, немного отошел, - Фроляйн Браун, вы мирно жили в Бергхофе все время, пока Германия сражалась за свою идею. Вы все это время провели в тишине альпийских вершин. Вы ели индейку и гуляли со своими собаками, занимались гимнастикой и принимали гостей. И вот только сейчас вы решились увидеть руины Берлина и встретить свою смерть в бункере. Зачем вы здесь? Не лучше ли вам убраться из страны, пока не поздно?
Гофман вновь повернулся к Еве, подошел к ней и провел рукой по ее волосам.
- Вы омерзительны, - прошептала она, глядя ему прямо в глаза,- Вы были омерзительны мне всегда: в те моменты, когда настойчиво уговаривали фюрера оставить меня, когда подкладывали под него свою милую Генриетту, но особенно вы омерзительны мне сейчас, когда, улыбаясь, ждете его смерти.
Гофман молчал. Его губы дрожали, а ладони были сжаты в кулаки. Еще чуть-чуть и он ударил бы ее, но что-то его сдержало. Историю с Генриеттой, своей старшей дочерью, он старался всячески скрыть и не вспоминать о ней.
- Иногда, Ева, чтобы тебя заметили, нужно жертвовать чем-то важным. И вы меня прекрасно понимаете. Вы сами пожертвовали своей безупречной жизнью ради одного безумного мужчины.
Из кабинета вышел Гитлер. Он был разбит и подавлен. Его сторонники до сих пор пытались убедить его, что ход войны еще можно переломить. И это они говорили ему, когда над их головой раздирали воздух советские пули. Единственное, чем был занят Гитлер, так это молчанием и ожиданием очередного взрыва.
- Дорогой Генрих, я рад, что ты появился здесь. Нам есть о чем поговорить, мой друг, - Гитлер развернулся к Еве и произнес, - Ева, проводи Генриха в мой кабинет и предложи выпить. Я дам распоряжение приготовить ужин.
Гитлер похлопал Гофмана по плечу и, слегка улыбнувшись, направился на кухню.
Генрих Гофман мерзко улыбнулся, посмотрев на Еву, и произнес:
- Видимо, вы так и не смогли стать смыслом его существования, Ева. Надеюсь, что этот мир вы покинете в более достойном статусе.
- Вы мерзкий негодяй, - прошептала Ева, и глаза ее предательски наполнились слезами.
Она бросилась в свою комнату. Закрыв ее изнутри, она кинулась на кровать и, уткнувшись в подушку, зарыдала. Она кричала, что есть сил и старалась вытеснить всю боль, которая накопилась в ее душе. А в дверь, тем временем, никто не барабанил…
Угнетающее чувство надвигающейся смерти не давало ей покоя. За 33 года своей жизни она дважды пыталась покончить с собой, но впервые она ощутила смерть каждой клеточкой своего тела.
Ева снова осталась в комнате своего сознания, запертая в четырех стенах его черной безысходности.
«Все твое существование, Ева, вся твоя жизнь – это череда комнат. Комната в родительском доме, где ты грезила о карьере актрисы. Вспомни, Ева, какая ты была счастливая тогда? А потом эта комната в доме в Богенхаузене… Да, у тебя там были красивые светлые шторы. И там у тебя еще были счастливые глаза, полные надежды и веры в своего возлюбленного. А вот комната в Бергхофе совсем свела тебя с ума. Лунный свет, наполняющий ее каждую ночь, вверг тебя в отчаяние. Комната в Бергхофе стала предпоследним кругом твоего ада, Ева. Твоего персонального ада, где ты будешь отчаянно пытаться возлюбить боль вместе со своим возлюбленным…»
Гели приходит все чаще и мучает Еву своими разговорами. Ее длительные монологи оставляют дурное послевкусие. Ева чувствует, как пульсирует вена на ее лбу.
«Я так рада, Ева, что застрелилась, иначе мне пришлось бы оказаться на твоем месте. Уж лучше умереть свободной, чем пройти через все, что прошла ты. Быть свободной – истинное счастье. Жаль, что Адольф совсем не понимает ценности свободного человека…»
- Зачем ты мучаешь меня? – Ева закричала и швырнула подушку в стену. Гели отошла в сторону.
- Не стоит бросаться вещами в покойников, Ева. Они все равно ничего не почувствуют, но обиду затаят. Я так сказала одному немецкому офицеру, с которым имела честь быть знакомой еще до войны. Он как-то подвесил женщину на дереве и, смеясь, бросал в нее камни. Я шепнула ему, что покойница запомнит его лицо навсегда, а он не поверил и прогнал меня. Офицер умер через месяц. Он бросал в женщину камни около десяти минут, а она мучает его уже второй год…
Ева таит свое безумие в отчаяние и старается скрыть ужас, который испытывает при осознании того, через что пришлось пройти ее народу. Она впервые осознает, что более ничего изменить нельзя, но, несмотря на то, что она отчаянно пытается взрастить в себе ненависть к Гитлеру, она не может представить себе Германию без него.
- Да, все почему-то думают, что пала великая империя, созданная этим безумным карликом. Не казалось тебе странным, что он пытался создать арийскую расу, сам имея вполне непримечательную внешность и щетку вместо усов? У него были проблемы, да. У него было так много комплексов. Он обезумел от них. И все вокруг обезумели от него. Что за народ, что за народ…
Гели словно говорит сама с собой. Она стоит у стены и смотрит в потолок. Ева села на кровати и закрыла лицо руками. Она смертельно устала. Бесконечные мысли, пытающие ее разум раскаленным свинцом, давили Еву и разрывали ее на куски. Наконец, эти долгие годы, нещадно потрепавшие нервы Евы Браун, подходили к концу.
- Гели, я не хочу, чтобы ты мучила меня как та женщина, которая терзает офицера. Уходи, прошу тебя.
Ева взмолилась и взглянула своему страху в глаза, но Гели молча подошла к ней и, присев рядом, произнесла:
- Прости, Ева, но это невозможно. Не осознать всего ужаса своей любви значит быть проклятой. Я и есть твое проклятие, ибо я осознала, покаялась и сделала правильный выбор. А ты выбрала подачки Сатаны. У каждого свои демоны, Ева. Все они прячутся в комнатах, в которых нет окон, в которых нет света. Оглянись – в этой комнате нет окон. Эта комната и есть последний круг ада, и на пороге этой комнаты буду стоять я, чтобы проводить тебя в последний путь…