“Oh you bring me joy, yeah you bring me sadness” - mp3
«О, ты приносишь мне радость, да, ты приносишь мне грусть»,
Amelia_Lily
Музыка мощными ударами задавала темп сердцебиению, истеричный голос вокалистки впрыскивался в мозг инъекцией адреналина. Свет яркостью цветовых лучей обжигал глаза. Бурлящий коктейль звука и света, азарта и энергии вливался внутрь и закипал в крови.
Он прислонился к какой-то колонне чтоб его не снесло стихийными потоками звука и энергии.
Здесь в клубе на него не кидались так как а улицах в последнее время. Во-первых, контингент не тот: не простые восторженные девочки, фапающие его в арт-видео в ноутах по своим розовым комнаткам, которые теряют разум от случайного небывалого счастья лицезреть его в объемном виде: здесь, в этом пафосном заведении, каждая - сама себе звезда, которая не позволит себе такой моветон, как фанатеть… По крайней мере — демонстративно. Во-вторых, он не афишировал своего присутствия здесь сегодня, и в таком динамичном хаосе, при таком тускло-рваном освещении, его в обычном свитере - ОДЕТОГО, статичного и неброского, без видео-фокусировки и укрупнения, узнать можно было лишь с близкого расстояния, то есть – при большой удаче, поскольку он намеренно держался в полумраке и в сторонке от развлекающихся масс. Он вообще не очень любит привлекать внимание за пределами работы, и хотя к известности уже успел привыкнуть, именно сегодня больше всего хотел бы остаться незамеченным - на сколько это только возможно.
Однако «сарафанное радио» сработало исправно, и уже через 15 минут гламурные царевны бесстыже облапывали его целиком своими липкими вопящими накрахмаленными взглядами. Это дистанционное непрошеное вторжение не раздражало бы его, если б только не ограничивало в свободе действий, однако нашлись-таки тут и юные поклонницы, которые добрались до него вне всяких дистанций и не постеснялись выражать свои фанаские восторги громче, чем ему бы хотелось. Но разве он вправе относиться к ним с пренебрежением – они же так стараются…
А он старается для них. Наверное.
Пока у него брали автографы, она стояла в сторонке, у бара, и не смотрела, как он ловит взгляды и знаки, смешные и обольстительные, явные и тайные, невинно-восторженные и порочно-зовущие. На ней были чудные тесные белые шорты, и почти школьные хвостики. Он держал ее в поле зрения, зная, что вспрындить и исчезнут сейчас, или в любую другую минуту без всякого повода, для нее – вполне реально. И где ее потом искать? Он проигрывал в голове свою дальнейшую стратегию – как закончить автограф-сессию, и возможно ли это, и как ему дальше быть. И улыбался. Им всем.
А она – не смотрела. Постояла немного у колонны, обхватив себя руками, и с деланным интересном изучая происходящее вокруг — слишком статичная, инородная для этого хаоса, потом рассеянно пошаталась у барной стойки, заказала себе Дайкири, отпила глоток, потом, словно от скуки, вскарабкалась на пьедестал для шеста. Мало кто из ее предшественниц-непрофессионалок, постоянных посетительниц данного места с завышенным возрастом и задатками эксгибиоционизма знал, что шест называется пилоном, но она – знает это. Хотя это – не ее специфика. Это – не ее место, но она взмахнула волосами и ногами, где-то в немыслимой высоте заблестела серебристая набойка ее длинной шпильки.
И как он мог думать, что дело этим не кончится? - обреченно пронеслось в голове.
“Innocence” означает «невинность». Она опровергала эту его назойливую аудиальную ассоциацию всеми доступными способами.
Уже через минуту «очередная непрофессионалка» собрала завидный круг почитателей. Разве можно не заметить ее врожденную грацию, тончайшее чувство ритма и стиля. Восхитительные ноги закидывались в легчайшие шпагаты, руки безмолвно повелевали, прямые длинные русые волосы развевались, миленькое полу-детское тоненькое свеженькое личико пропиталось такой неприступной порочностью, что народ как под гипнозом потянулся к пьедесталу, вне зависимости от пола и возраста. Даже его фанатки стали отвлекаться от него, с любопытством поглядывая на смелую выскочку. Он тоже поглядывал. С любопытством.
Он знал, что не поведет ее сейчас в кабинку туалета для логичного клубного продолжения затеянной ею игры в искушение. Ему пришлось напомнить себе, что дома их ждет общая почти священная тайна, общая тщательно скрытая от посторонних глаз история, и общая ночь в гораздо более уютных и стерильных условиях. Надо просто подождать. Надооо.
Впервые за 4 года он взял ее с собой в клуб, хотя сам бывал в подобных местах регулярно - по работе, да и по жизни. Она была совсем не персонажем этого мира. Он честно думал, что привести ее сюда - это так себе идея, хотя и сам же предложил. И дело даже не в том, что им вдвоем не стоит светиться на людях вместе, и сорить сенсациями... Он думал, что ей тут будет все чуждо… а теперь готов был снять ее на пару десятков упоительных минут, испытывая дрожь возбуждения, азарта и страха одновременно. Страха получить отказ, от которых он давно отвык, но все еще ожидал. Он нее — запросто.
А все началось так невинно: она давно хотела послушать Готье, он узнал о приезде модного исполнителя и без труда достал билеты.
Оба понимали, что появляться на людях вместе - это неоправданный риск и испытание нервов, но оба предпочли закрыть на это глаза до поры. И вот...
Как всегда. В ответ на его атрибуты и доказательства успеха она как всегда отправилась завоевывать свой собственный. В ответ, или вне зависимости?...
Он не ревновал успех к ней. Вроде бы и ее к успеху - тоже. В жизни — каждый за себя... Тем более – с чего бы: чужой она могла становиться без всякого повода и объяснения, даже рядом в постели.
Никто тут не догадывался, что они могут быть знакомы. Никому и в голову не могло прийти связать как-то этих двух людей – ни инкогнито, ни их имена и статусы – тем более. Его здесь узнавали, ее – нет. Бывают места, где случается наоборот.
Никто тут не догадывался, что они знакомы – скрывать это нужно, необходимо обоим. Они и здесь не сговариваясь соблюдали эту такую привычную дистанцию. Но ему вдруг нестерпимо против всякой логики и смысла захотелось все одним махом нарушить и продемонстрировать все – их знакомство в своей вопиющей степени.
Следующей мыслью нахлынуло сознание сокрушительности последствий. Усилием воли он разбудил в себе разумную рациональность, и снова почувствовал себя непривычно неуютно. Все-таки это была дурацкая идея - теперь им придется до конца вечера держаться на расстоянии друг от друга, а потом уйти порознь, оставив связь незамеченной. Он снова кинул взгляд в сторону.
На ней были чудные тесные белые шорты, кислотно-розовая майка в цветастых небрежных разводах с открытой спиной, белые сапожки на шпильках, а волосы завязаны в два длинных хвоста по бокам на макушке. Она отлично вписалась бы либо в гильдию младших посетительниц клуба, либо и вовсе сошла бы за девочку go-go, что неумелой аляповатостью образа выдавало в ней весьма не частого гостя подобных заведений. «Бывалые» гламурщицы таких в лучшем случае не воспринимают всерьез. Почему она не одела, как они, свое волшебное коктейльное платье от Cavally, молочное в жемчугах?
Он мог конечно и посоветовать, но она не стала бы его слушать. Она – очень странный его друг.
Свою миссию он выполнил, но забыть о ее присутствии никак не удавалось.
При всей наработанной годами снисходительности и лояльности друг к другу она так и оставалась острейшим раздражающим фактором, помехой релаксации в любом месте при любых обстоятельствах. Может, он даже надеялся, что это взаимно, но наверняка утверждать не мог.
Он уже научился находить странное удовлетворение и даже спокойствие в этом постоянном раздражении. Когда она рядом, у него все торчком: одежда, волосы на руках, мысли.. И там — тоже. Именно поэтому она ни разу не видела их «работу» живьем... Или видела?
Как бы то ни было, теперь — наоборот. Редкая возможность – изучать ее без помех. Ей снова подошло то, что никак не могло подойти.
Она танцевала, словно сама музыка кидала и колыхала ее безвольное тело. Интересно, что бы сказала бы Ольга Максимовна Кортель, заслуженный деятель культуры, ее любимая преподавательница, увидев такое? Начала бы изгонять из нее демонов? - подумалось ему, но улыбка не отразилась на холодном беспристрастном классическом хищном слегка демоническом лице — застряла где-то на подходе. Знал бы он, что когда-нибудь улыбаться собственным мыслям станет для него непозволительной роскошью...
Он не выбирал эту позицию вечной отстраненности, в какой-то момент она стала единственно-возможной.
Не все хочется объяснять.
Не слишком ли долго он глазеет на одну персону в переполненном зале? Тем более, когда остальные, очевидно, теперь глазеют на него... Он понял, что остался единственный неподозрительный вариант продолжать наблюдать. Он достал телефон, и начал снимать ее на видео. Как и многие, кто находился рядом. Типа — щедрый профессиональный респект. Типа, просто впечатлился ею, типа — как все.