ЛЕКЦИЯ
Углов смотрел через квадратное давно не мытое окно гостиницы на полуобнажённые ветки акации, большую мутную лужу, через которую часто пробирались машины, вздымая жидкую глину до радиатора. На железную дорогу, на серо-коричневые товарные вагоны, которые еще с детства и, по-видимому, навсегда вызывали у него чувство глубокого уважения, как большие труженики и путешественники.
До него доходил голос диспетчера: «С пятого пути убирайте паровоз, убирайте. В двадцать минут проходит поезд».
За неделю командировки он уже привык к этой луже, голосу диспетчеров, которые работали посменно, он узнавал это по изменяющемуся тембру голоса, но любой из них требовал немедленного исполнения команды, которые повторялись изо дня в день, по давно составленному расписанию. Он привык ко всему этому, как привыкают в доме к звонкому стуку будильника.
Командировка заканчивалась. Углов уже мысленно собирался домой, но ему неожиданно позвонили и предложили прочитать лекцию перед заключенными особого режима. Углов стал собираться туда с каким-то внутренним - трепетом, не страха, а чрезмерного любопытства человека никогда грубо не нарушавшего общественного порядка.
Автобус к колонии шел из центра города. Углов вышел заранее. Вдруг что-то случится? Он боялся опоздать и приехал раньше времени. Солдаты в мятой пыльной форме, сапогах в гармошку, с блестящими автоматами на шее играли в футбол, пиная банку из-под консервов. Пыль от разбитой дороги поднималась выше их голов. Солдаты, увлеченные игрой, не обращали на Углова никакого внимания. Окрик молодого лейтенанта в такой же мятой и запыленной форме остановил солдат.
Углов стоял в стороне, наблюдал и улыбался.
По команде командира солдаты разбежались по своим местам. Эти мальчишки вмиг стали мужчинами. Один встал у проходной, двое с обеих сторон ворот.
Дощатые, пыльные, в два человеческих роста ворота медленно распахивались вовнутрь. Колонна заключенных, шагая вразнобой, прошла мимо.
- Вам чего здесь надо? - окликнул Углова лейтенант.
- Да вот, - Углов протянул офицеру путевку.
- А, лектор. Ждем, вас, ждем. Паспорт есть?
Углов достал документ.
- Так чего здесь-то доставать, - сказал лейтенант, - пошли, в проходной и предъявите.
- Этот со мной, - сказал он притихшему солдату у входа.
Солдат за толстым стеклом проверил его документ. Выписал пропуск. Другой солдат проверил пропуск и паспорт у следующей двери, и только после этого перед ним вовнутрь - влево и со скрипом ушла тяжелая, из стальных прутьев в клетку, дверь. Затем открылась еще одна обычная - деревянная. Они прошли по коридору из колючей проволоки, которая отделяла их от охраняемых заборов.
- Не отставайте, лектор, - окрикнул Углова лейтенант. Что, первый раз в этих местах?
- Да.
- То-то и видно.
Углов шел по территории, как по большому городу. Путался в новой информации. Хотя все здесь было ограничено в пространстве. Но эта новизна: плакаты с их новым содержанием смысла жизни, казармы, люди. Все новое. Углов смотрел по сторонам и постоянно останавливался.
- Пришли! - сказал офицер командирским голосом. Пройдемте в библиотеку.
Заведующий библиотекой - в рабочем темном хебе, тапочках на босу ногу, с раскрытой волосатой грудью, с остриженной наголо головой - засуетился вокруг лейтенанта.
В открытые окна небольшого читального зала врывался свежий ветер, надувая парусом голубые шторы. Эта свежесть воздуха как-то совпадала с яркостью красок. Все простенки окон были разрисованы портретами классиков русской литературы. На противоположной от окон стене, васнецовский витязь на перепутье, задумавшийся в выборе пути. Во всех картинах были передержки и преобладали теплые тона. Слева от входа - выставка новых книг. Справа - перегородка, на ней список тех, кто получает сегодня заказанную литературу. «Прямо как в областной библиотеке», - подумал Углов.
Лейтенант познакомил лектора с воспитателем и ушел по делам службы.
Перед открытой верандой, где Углов должен был читать лекцию, ходили люди. Все были одеты в посеревшие от стирки и пыли хлопчатобумажные костюмы, главное внешнее отличие у них было в обуви: одни ходили в кирзовых сапогах, другие в тапочках. Люди ходили парами и в одиночку. По кругу, как во время антракта в фойе концертного зала. Люди бывалые, опытные. У каждого по две и более судимости.
На лекцию никого не приглашали. Углов поднялся на сцену и начал говорить. Услужливый человек, в сером хебе и сапогах, взметнулся на сцену, поставил графин с водой и пустой граненый стакан на трибуну перед Угловым, загадочно хихикнул и исчез. Углов продолжал говорить, хождение постепенно закончилось, скамейки заполнились, и опоздавшие садились прямо на землю.
Углов уже многие годы читал лекции и привык к любой аудитории. По выражению лиц он определял впечатление, которое производил на слушателей, перестраивался, если требовали обстоятельства, вспоминал какую-нибудь шутку, чтобы вызвать улыбку, или, наоборот, приводил серьезный пример, чтобы вызвать размышления.
Он говорил и наблюдал за этими новыми для него слушателями: «Вон тот, слева, ему за пятьдесят, седая клинышком борода, кто ты? - взяточник или вор в законе? А этот, молодой? Года двадцать три, не больше, а уже вторая судимость. Ага, вот к нему подсел, видимо, дружок. Неспокоен, постоянно оглядывается. Да, это неуравновешенные люди, - мысленно оценил Углов, - попали, наверняка, по пьянке. Хотя кто знает. Чужая душа - потемки. Но вот этот, в пятом ряду, молодой, симпатичный, неподдельный интерес к лекции, и сидит один, особняком, гордый, за себя явно может постоять. По его виду никак не скажешь, что он здесь второй, если не больше, раз».
Углов продолжал говорить, по привычке у него часто вылетало слово «товарищи». Его предупредили, что здесь нет товарищей, здесь только граждане. Углов старался обходить это слово, постоянно сдерживал себя, но увлекался, несколько раз произнес это слово. На некоторых слушателей это произвело впечатление - улыбались.
Люди все подходили, пересаживались друг к другу, чтобы перехватить окурок, пыхтели махоркой - слушали.
Вдруг один худой мужчина, на бугорке, закрутился, быстро начал ковырять в земле, разбрасывая засиженные комья и что-то бормоча, достал червяка и бросил дрозду. Птица спокойно склевала предложенную пищу.
Возня и шум не понравилась кому-то из слушателей. Над головами пронесся стальной окрик: «Кончай базарить!».
Опять установилась тишина, и только дрозд перелетал с одной скамейки на другую, садился на колени к людям, ему молча доставали крошки из карманов.
В конце лекции Углова забросали вопросами. Окружили со всех сторон. Спрашивали, что нового в жизни, но главное - о мелочах, на которые обычно человек мало обращает внимания. Так разговаривая, Углов шел в сопровождении своих слушателей к проходной. Он говорил, говорил и внезапно понял, что он один. Углов обернулся. Люди стояли шеренгой вдоль какой-то невидимой линии. Углов в недоумении поднял брови. Заключенные: молча, с грустью, загадочно улыбаясь - смотрели на него.
- Им дальше нельзя, - пояснил воспитатель, - пограничная полоса.
«Пограничная полоса в центре своей земли», - подумал Углов. Он махнул им рукой на прощание «из своего далека». Стальные двери-решетки, ряды заборов и колючей проволоки выпустили его беспрепятственно.
Углов остановился за пределами колонии опустошенный.
В многоместной комнате гостиницы Углов поделился своими впечатлениями. Реакция жильцов была не однозначной и никак его не успокоила, а наоборот, еще больше заставила думать.
- Что это за жизнь, когда лучшие годы по тюрьмам и колониям - без путешествий, любви и работы? Ради чего? - спрашивал Углов.
Молодой парень, валявшийся в постели в верхней одежде и обуви, возразил:
- Путешествия? Да что ты понимаешь под путешествиями? Тяжелый рюкзак, потный костюм, ночевки у костра?.. А те хапнули несколько десятков кусков... и на «жигулях» или в каюте первого класса в белом наглаженном костюмчике - это я понимаю.
- Так разве это путешествие, это времяпровождение, поверхностный взгляд на окружающий мир, - возразил мужчина средних лет.
- Тебе что? - напирал молодой человек, - джеклондонские путешествия нравятся: «Мясо», «Запах мяса», «На берегах Сакраменто»? Старо! Сейчас можно и без этого прожить. Пусть робот возит, а я им буду управлять.
- Прожить можно без многого, но жить надо на свободе, - вступил в разговор мужчина с обветренным лицом. - Я тракторист: пашу и сею каждый год. Отпуск только зимой. Ни в какие походы не хожу. Никогда. Но одно не пойму. Много их сейчас пересажали: ворюг, взяточников и лихоимцев всяких. У кого воруют? У меня, у вас - ведь у всех своим горбом заработано. Ну, допустим, своровал, а дальше что? Дрожит человек – поймают, не поймают? прячется, как гнида. Сейчас милиция ленивая, пятьдесят процентов не отлавливает. Допустим - повезло. Жрет: ворюга, бандит, взяточник по ресторанам изысканные блюда, а я традиционную курицу. Но ведь больше желудка, сколько он примет, все равно не съешь и не выпьешь. Это одно. А дальше опять же что? Пожрал, покуражился какое-то время и сел на баланду. Позади приятные воспоминания, впереди неясные перспективы, а посредине сама жизнь, лучшие годы - пустота. Вот мы и выровнялись. И дальше! Без этих... без баб, без семьи, без детей. Не понимаю...
- Без купринских ям и опять же «Мяса», - вставил молодой человек из своего угла.
- Начитан! Ты бы больше думал, - огрызнулся тракторист.
Молодой человек раскачался на железной сетке кровати и выпрыгнул из нее, как с батута. «Философствуйте, а я пошел», - сказал он на ходу - и выскочил в коридор, не закрыв за собой дверь.
- Молодо-зелено, - начал тракторист. Но его перебил средних лет мужчина.
- Я где-то читал, - начал он, - наш брат мужики родятся с агрессивными задатками от природы, а женщины становятся преступницами в основном после тридцати.
- Ерунда, от безделья все это, от человеческой жадности, от лени и зависти, - заявил тракторист, - работать не хотят, живут одним днем.
В комнате все громко заспорили.
Углов вышел в коридор к окну покурить. «Многие пытались объяснить действия человека, - думал он, - Фрейд, Макаренко, Сухомлинский... Здесь каждая прожитая жизнь может быть примером и своей философией». Углов вспомнил Даниила Гранина, его повесть «Эта странная жизнь» и дальше Любищева, этого «бухгалтера времени». Это тоже пример, как можно прожить жизнь ради дела, довольствуясь самым малым…
В гостинице кто-то включил радио, громко до самого предела. Вальс Свиридова к пушкинской «Метели» заполнил все здание. Углов вслушивался в то, как появлялась мелодия и от духовых инструментов переходила к альтам и скрипкам.
Мелодия оборвалась так же неожиданно, как и появилась. Радио выключили. Но мысли в голове Углова метались, как снежный вихрь. Он не находил ответа на взбудоражившее его событие. «До чего же многолики и непредсказуемы проявления деятельности человека», - думал Углов.
А за окном все так же шли машины, вздымая жидкую глину до радиатора, да диспетчер требовал выполнения своих команд...