- Риммочка, - строго сказала Мария Ивановна, - сядь прямо и запиши задание.
Марию Ивановну никому бы и в голову не пришло назвать Марьванной или вспомнить анекдот про Вовочку – классная дама 3А класса была интеллигентна, строга, улыбалась редко, а хвалила еще реже. Обходилась без сюсюканья к своим ученикам, не имела любимчиков, и никогда не повышала голос. Её не то чтобы боялись, но когда в конце коридора раздавался её низкий грудной голос: «Все в класс», толпа ребятишек испуганной стайкой влетала внутрь помещения и рассаживалась по местам.
Риммочка была хорошей девочкой из хорошей семьи, училась на твердые «четверки», не огорчала маму и старалась выполнять все задания. Но если Мария Ивановна обращалась к ней и просто строго говорила что-либо, внутри у неё всё сжималось, становилось страшно, как будто сейчас учительница закричит или ударит.
***
Римма Витальевна резко подняла голову и открыла глаза. Кажется, она задремала. Вагон метро плавно покачивался в темном туннеле, народу в 9 часов вечера было уже не так много, оставались даже сидячие места.
Римма несколько секунд смотрела в одну точку, потом моргнула, глубоко вздохнула. Почему, ну, почему этот проклятый полусон-полуявь уже столько лет не оставит её в покое? Прошло сорок лет, она взрослая женщина, давно мать и бабушка, но в тяжелом мареве сна снова чувствует себя третьеклассницей в белом фартуке и с бантами. Ведь и в пятом, и в седьмом, и в выпускном классах были свои страхи, надежды и горести, достижения и поражения. Почему именно Мария Ивановна так врезалась в память, хотя никогда не обижала маленькую Риммочку?
Глупо идти к психотерапевту, ведь она сама врач. Можно строить множество догадок о свойствах психики и памяти, но точного ответа всё равно никто не даст. Это ведь только сон, даже не кошмар. Но каждый раз он наваливается тяжелой плитой на всё тело, оставляя разбитость и подавленность.
Римма Витальевна еще раз вздохнула и вышла на станции из остановившегося вагона. Пенсия не за горами, дома ждет внучка Муся. Вроде всё нормально, спокойно, а внутри какая-то горечь, даже во рту вкус хины.
***
- Рассказывайте, Анна Васильевна, что у вас, - Римма положила ручку и подняла глаза на 70-летнюю пациентку.
- Риммочка Витальевна, дорогая, опять вот давление, и сердце прихватило. А дочка мне вчера говорит, дескать, померяй давление, вон аппарат стоит, или «скорую» вызовем. А что мне аппарат, я и без него знаю до циферки, сколько у меня давление…
На второй минуте Римма перестала слушать, не забывая периодически кивать головой. Понятно, что старушке не с кем поговорить и рассказать о своих чаяниях, о здоровье, о семье, да и просто поболтать. Таких пациенток у неё не одна Анна Васильевна, они уже много лет ходят к ней на прием, рассказывают любимому врачу обо всем на свете.
«Жаль, что у меня нет потребности кому-то что-то рассказывать», - подумалось Римме, - «Было бы неплохо освободиться от негативных эмоций, которые лежат грузом на душе».
- А? Римма Витальевна? – старушка вопросительно уставилась на врача.
Римма вынырнула из своих мыслей и вежливо улыбнулась:
- Ну, вы же лучше меня знаете свой организм, Анна Васильевна, - обтекаемо начала Римма, - Я даже и не знаю, что еще нового посоветовать.
- А ничего нового и не надо, - замахала руками пациентка, - Вот тех таблеточек еще выпишите от давления.
- Как в прошлый раз?
- Да-да, они мне помогают.
-Хорошо, Анна Васильевна, вот вам рецепт.
- Спасибо, спасибо, - бабулька, пятясь и раскланиваясь, вышла из кабинета.
Римма вздохнула: если бы всё было так же просто лечить.
***
- Риммочка! - голос Марии Ивановны резко прозвучал в тишине.
Риммочка вздрогнула и снизу вверх посмотрела на учительницу.
- Риммочка, выпрямись, ты всё время горбишься!
Девочка вытянулась за партой и даже перестала дышать, а Мария Ивановна уже пошла дальше между партами, не оглянувшись, выполнила ли ученица указание.
***
- Бабушка, почему ты вздрогнула? – четырехлетняя Муся подошла к Римме, лежащей на диване.
- Ничего-ничего, Муся, сон приснился. Наверное, нельзя спать днем. По крайней мере, взрослым, - улыбнулась Римма внучке, отгоняя наваждение забытья.
Муся легко запрыгнула на диван, обняла бабушку:
- Сегодня же воскресенье. Ты вот и пирожков напекла, и борщ сварила. Устала, наверное.
Римма улыбнулась – Муся её радость и счастье. Дочку она, конечно, тоже любит, но Муся для неё всё.
- Ну ладно, пошли погуляем?
- Погуляем, погуляем! – Муся запрыгала и побежала одеваться.
***
Сон начал сниться Римме Витальевне всё чаще. Даже и не ночью, а так, в миг задумчивости или в тяжелой дреме по дороге домой, когда в транспорте мало народа, а на улице темно.
Раньше, в жизни насыщенной и суетливой, не было места ни Марии Ивановне, ни давнишней учебе в школе. Муж Степан, большой и веселый малый, подрастающая дочь, достаток и совместные вылазки на природу, любимая, нужная людям работа, - что еще большего желать для счастья? Римма жила полной жизнью, радовалась весне или новому холодильнику, мечтала о большом будущем для дочери, в общем, времени на воспоминания не было.
Когда умер Степан, Римма замкнулась, тоскуя и плача только наедине с собой. Нужно было поднимать на ноги дочь, которая к тому времени уже поступила в институт. Тогда тоже было не до воспоминаний из детства, вспоминалась больше семейная счастливая жизнь. Впрочем, эти мысли она гнала прочь – её жизнь прошла, что толку терзать себя, теперь нужно жить для дочери. Ну, еще для своих пациентов.
Прошло несколько лет, дочь вышла замуж, родилась Муся. Римма была счастлива – вот он, новый смысл жизни. Для внучки она станет мамой, папой, дедушкой, бабушкой, отдавая весь свой неизрасходованный пыл и свет души.
Муся росла и всё больше напоминала Римме её саму в детском возрасте. Так же скакала, пела, улыбалась. Хотя, может быть, все дети такие? Детство дочери за давностью лет как-то стерлось из памяти, оставив лишь отдельные яркие эпизоды. Или, может, память нарочно стирает подробности, ибо они связаны с той жизнью, которой уже нет.
Сейчас всё стало уже спокойнее, Римма почти не вспоминает, вернее, запретила себе вспоминать о Степане, о молодости, о счастливой жизни. И на смену этим воспоминаниям пришли другие – из детства. Начальная школа, как наваждение, стала преследовать её в минуты покоя. Неужели это самые яркие эмоции школьной поры? А как же первая влюбленность, победа на олимпиаде по биологии, ссора с подругой, экзамены? Сколько переживаний, всплесков, слез от радости побед и от горечи поражений?
Ан нет, снится третий класс и неизменно Мария Ивановна. И ведь ничего плохого во сне не происходит – её не ругают, не унижают, не мучают, ну, ничего! Но каждый раз, открывая глаза и возвращаясь из небытия, Римма ощущает себя разбитой и истерзанной.
***
- Войдите!
Римма Витальевна была слегка раздражена: когда уже всем этим бабкам надоест ходить к ней на прием, рассказывая о своей жизни? На этом же этаже есть психолог, принимающий тоже бесплатно, в это же время, и даже без очереди. Почему бы им не рассказать обо всех перипетиях своей нелегкой жизни ему? ЕМУ! Вот и ответ. Психолог – мужчина. Понятно, что пожилой женщине хочется поделиться с такой же…
Римма усмехнулась: да, вот с такой же пожилой женщиной. Какая разница, что она моложе этих старушек на 20 лет. Душой она уже действительно пожилая, от слова «пожила».
Дверь приоткрылась и в кабинет вошла еще одна «пожившая» женщина. «За 70», - на глаз определила Римма Витальевна.
Женщина была не знакомая, была сухощава, но держалась прямо, как палка. Взгляд спокойный, не заискивающий, слегка отстраненный.
«Надеюсь, она в добром здравии и твердой памяти», - мелькнуло в голове у Риммы.
- Здравствуйте, - грудным голосом произнесла пациентка, и протянула Римме пухлую медицинскую карту.
Римма с интересом взглянула на «новенькую» - не обычный стиль поведения для болезной пенсионерки.
- Садитесь, - приветливо кивнула Римма.
Женщина села, всё так же прямо держа спину.
«Балерина? Спортсменка? Бывший партийный работник?» - наобум пыталась предположить Римма потом опустила глаза в карту: Синицына Мария Ивановна. Фамилия была не знакома, но имя-отчество резануло по глазам, по душе, по памяти.
Римма про себя выдохнула: «Ну, Синицына, так Синицына», а вслух спросила:
- На что жалуетесь?
- Сердце, - коротко, будто нехотя, произнесла Мария Ивановна.
- Что с сердцем?
- Давит.
Римма положила ручку и посмотрела на женщину. Помолчала, взяла себя в руки:
- Так дело не пойдет, Марьванна, - улыбнулась, пытаясь настроить пациентку на добродушный лад. Вдруг та просто боится врачей или внезапно подкравшегося недомогания.
- Меня зовут Мария Ивановна, - отчеканила старуха.
Римма Витальевна задержала дыхание: «Не может быть. Этого не может быть». Тройным усилием воли она пыталась унять нарастающий страх и раздражение, которые при её квалификации просто недопустимы.
Мельком еще раз глянула в медицинскую карту. Там над фамилией «Синицына» было зачеркнуто еще одно слово. Римма уже знала, какая фамилия была зачеркнута. Стараясь не смотреть пациентке в глаза, она деловито осведомилась:
- Расскажите подробнее, что вас беспокоит, без этого я не смогу поставить диагноз.
- Сердце давит, - упорно повторила Мария Ивановна.
- Мария Ивановна, - четко выговорила Римма, - Где именно давит, как часто, появляется ли учащенное сердцебиение, отдает ли в виски, немеют ли руки, может, «звездочки» в глазах?
«Ну, скажи что-нибудь! Господи, хочется огреть её по голове!»
- У меня сын умер, - ни с того, ни с сего заявила женщина. Вот так обыденно, без горечи, без слез, без сожаления. Просто информация. Post factum.
Римма сразу остыла. Ожидать каких-либо эмоций от Марии Ивановны не приходилось, она всегда была такая. Может, у неё в глубине души бушует пламя, рвется плач и мольба матери, потерявшей своего сына?
Римме стало жаль несчастную женщину: что может быть хуже, чем смерть ребенка? Она поежилась, потом взглянула на Марию Ивановну. Та сидела всё так же прямо, лицо не выражало ничего.
- Сердце отреагировало на несчастье, - мягко сказала Римма Витальевна, не зная, как можно утешить человека, который в этом вроде не нуждается.
- У вас есть кто-нибудь из близких? – не дождавшись ответа, спросила Римма.
- Нет.
- Может быть, у сына осталась семья, ребенок?
- Ненавижу детей.
У Риммы непроизвольно открылся рот от удивления, жалость сразу улетучилась. Невероятно!
- Но вы же столько лет проработали с детьми, - не удержалась Римма Витальевна, запоздало понимая, что невольно выдает себя.
Но старуха не обратила на это внимания, и твердо повторила:
- Ненавижу детей. Всегда ненавидела.
- А сын? – снова не сдержалась Римма.
- Сын умер… У меня сердце давит, - внезапно посмотрела на врача Мария Ивановна.
Римма отвела глаза. «Потому и давит», - злорадно подумала, а вслух сказала:
- Я вам выпишу направление к кардиологу. Прямо сейчас идите.
Мария Ивановна молча взяла направление. Без «спасибо» направилась к выходу, и уже в дверях, слегка обернувшись, бросила:
- Не горбитесь, сядьте прямо.
Римма Витальевна вздрогнула то ли от фразы из детства, то ли от захлопнувшейся двери. Чтобы нормально работать дальше, ей нужно было успокоиться, поэтому она решила выглянуть в коридор и предупредить, чтобы пять минут не заходили.
В этот момент в коридоре послышался шум и голоса. Римма выглянула и увидела, что на полу лежит Мария Ивановна, а вокруг неё столпились другие пациенты, охая и вздыхая. Врач, забыв про личные эмоции, стрелой метнулась к лежащей женщине, пощупала пульс, заглянула в неподвижные зрачки. «Скорую!» - крикнула подбежавшей медсестре. Сама же расстегнула Марии Ивановне тугой воротничок блузки, приподняла голову, хлопнула по щекам.
Бывшая учительница застонала, веки её дрогнули. Мария Ивановна медленно открыла глаза. Вокруг уже суетились врачи из «скорой», укладывая её на каталку. Женщина нашла глазами стоящую рядом Римму Витальевну, и слабо улыбнулась.
У Риммы всё перевернулось в душе. Улыбка Марии Ивановны была такой открытой, лучистой. Это была улыбка ангела.
«Боже мой, да она умеет улыбаться», - с жалостью подумала Римма. С жалостью к учительнице, с жалостью об умершем её сыне, с жалостью о своем детстве и беспечной молодости.
***
Заведующая отделением отпустила Римму Витальевну домой. Так и сказала: «Римма Витальевна, что-то вы плохо выглядите. Идите-ка домой, вас подменят».
«Старею», - грустно подумала Римма. Раньше и ночами дежурила, и «скорую» приходилось пациентам вызывать, и откачивала людей не раз. А тут что-то выбило из колеи.
Римма посмотрела в зеркало. На неё смотрела уставшая женщина с синяками под глазами.
- Действительно плохо выгляжу, - констатировала Римма.
Потом позвонила дочери и сказала, что сама заберет Мусю из детского садика. Ей так сейчас хотелось обнять и прижать к себе любимого родного человечка. В ответ услышала неразборчивое довольное похрюкивание. Надела пальто и вышла из поликлиники на свежий воздух.
На улице было пасмурно и тихо. Голые деревья тянули в небо тонкие ветки, от чего казались еще выше. Из-за толстой колонны выглянули две улыбающиеся мордочки – дочки и внучки.
У Риммы навернулись слезы на глаза. Как давно они не встречались вот так все вместе, не шли куда-нибудь по тропинке, не разговаривали обо всем на свете. В глазах родных кровиночек светило солнце, и день сразу стал тоже солнечным, открытым и каким-то очень большим. Вспомнилась улыбка Марии Ивановны. Как, оказывается легко становится на душе от простой улыбки. Как легко это дается и как дорого стоит.
Они пошли втроем по дорожке парка, разговаривая и смеясь. И почему-то Римма была уверена, что теперь сон с Марией Ивановной, даже если и приснится, будет обязательно заканчиваться улыбкой.