Саня прозвал его – Комтугезыч. Прицепилось, трансформировалось в Кезыч, потом в Пезыч, потом в Пежыч – мужикам так было удобнее. Витюхин отец вообще говорил: этот-то стоит? Как его, Ежич, Ежик, еб… Сетка сосудов на его лице, была как подробная карта возлияний, сиречь пьянок. Со столицей в районе правого крыла носа. Он вел прекрасный образ жизни. Летом, в майке, в прохладные дни – в майке и пиджаке, в старых спортивных штанах и шлепанцах стоял у подъезда нашего дома с утра до ночи. Зимой, в шапке-ушанке, телогрейке и валенках. И все мужики, что шли мимо с работы-на работу, останавливались перекинуться парой слов. А некоторые, особенно теплым летним вечером или с расстройства какого, задерживались покурить и опрокинуть стаканчик. У Комтугезыча все было приготовлено: стакан, немудрящая закусь, папиросы, коробка домино, газета. Столик стоял чуть выше, вкопанный под липой, плюс пара скамеек.
Бежали в ларек, брали две красного, располагались за столиком. Играли, сплетничали, курили. Комтугезыч читался как часть пейзажа, хранитель и апостол, странно было зайти в старый двор и не наткнуться на него. А наткнувшись, не перекинуться парой слов, отсыпать денежек, закурить и перетереть за дворовые новости. Васек-таксист развелся и разбил машину, Степан из шестой квартиры в глухом запое третью неделю, Нина Аркадьевна сошлась с мужиком с Шарикоподшипникового. Клим скоро сядет, а Витек Уваров уже, за что? не поверишь, за сущую ерунду. И так далее, и тому подобное. Каждый божий день. Комтугезыч не болел и не отвиливал от обязанностей.
А дальше они умудрились продать «Шишигу». «Шишига» – это Газ-66 грузовой вездеход, что стоял у нас во дворе с незапамятных времен. С «незапамятных», только так говорится, на самом деле машину полгода назад к сараям воткнул бизнесмен Сергей Иванович. Вот они, Семен Семенов и Петруха Петров, продали ее армянам, выдав за хозяина агрегата Комтугезыча. Научили, что сказать, подвели покупателей, Комтугезыч с важным видом подтвердил утерю документов и некоторую раздрызганность механизма, получил деньги и, на всякий случай, временно исчез в пространстве. Армяне подогнали ЗИЛа, «закозлили» «шишигу», вздернув ее морду на зиловскую раму и умотали вдаль. Где был Сергей Иванович? Бизнес делал. Рассчитано-то все было правильно.
Закрутилось, конечно, в большой семье (дворе) не без стукача, – милиция, «крыша», любопытствующие разговоры, конкретные терки и реальные базары. Только чего с нашего двора взять? Ему все как с гуся вода – никаких концов, была машина и нету. Пофиг мороз. Единственно, Комтугезыч стал не тот, нервность в нем какая-то появилась, надломился честный заслуженный пенсионный выкованный на заводе стержень, возникли волнение и взгляд за изнанку жизни. В общем, не тот стал Комтугезыч – так решил двор. Но люди все равно останавливались по старой привычке, и тема новая для разговоров и подколок появилась – исчезновение шестьдесят шестого газона. Но Комтугезыч эти подъебки не любил, реагировал вяло, все больше курил и в сторону смотрел, аккурат на то место, где еще недавно машинюшка в землю врастала. А народ базарил, что-то там с деньгами не так вышло. То ли те его, то ли он их через левое крыло, хотя кто этих-то кинет, Сему с Петей?
Но. Если память мне не изменяет (а чего ей изменять?), проходя мимо, здороваясь и давая закурить, Санек часто мечтал: когда состарюсь раньше времени, буду как Комтугезыч, стоять у подъезда, пить с мужиками, любить людей и крошить голубям хлеб. И если верить тем, кто еще живет в нашем старом дворе, его мечта осуществилась. Но это уже, как говорится: хлёр у фанг аксаксаксас млё. Что в буквальном переводе значит – вверх над постоянным течь залунело, а в литературном – луна поднялась над рекой.