Главы из повести "Я есмь Любовь..."
"ЭЛЕГИЧНО РАСТРЕЛЛИ СМОТРЕЛ..."
Эти строки оставил Михаил ЛЕРМОНТОВ, ещё юношей посетивший Ново-Иерусалимский монастырь. В автографе сделана пометка: «(В Воскресенске). (Написано на стенах жилища Никона), (1830 года)».
"Оставленная пустынь предо мной
Белеется вечернею порой.
Последний луч на ней еще горит,
Но колокол растреснувший молчит.
Его (бывало) заунывный глас
Звал братий к всенощне в сей мирный час.
Зеленый мох, растущий над окном,
Заржавленные ставни – и кругом
Высокая полынь – все, все без слов
Нам говорит о таинстве гробов..."
А что бы могла написать она - Ольга Вешнянская, печальница этого неблагонадежного века, унаследовавшая от своих дворянских кровей любовь к изящной русской словесности...глубокие раздумья
Почему печальница? Бог весть... Но кажется ее ангел-хранитель учил предпочитать глубокие раздумья увеселениям и ничегонеделанию.
В Воскресенский Новоиерусалимский ставропигиальный мужской монастырь хаживали ее предки. Бабушка Ариадна по материнской линии названная так в честь Фригийской мученицы ( в переводе с греческого строго сохраняющая супружескую верность) считала эту духовную обитель родовой, где творились молитвы о благоденствии ее большой семьи. Здесь все ей было дорого: и скит патриарха Никона (Отходная пустынь), и Елеонская часовня... Замысел подмосковного монастыря поражал своим размахом – это должен был быть по-настоящему Новый Иерусалим, как можно более приближенный к Святой Земле, по частям которой была названа вся местность на берегу реки Истры: Вифлеем, Галилея...
Она по своей кротости и русской сердечности передала наказ внученьке поминать тех, кто нес тяжелый крест иночества и возводил Новый Иерусалим - настоятеля архимандрита Никанора, кадашевского мастера и литейщика иеромонаха Сергия Турчанинова...
Ольга Ивановна с легким сердцем написала бы свое рядом с Михаилом Лермонтовым:
Элегично Растрелли смотрел
На руины собора в унынье:
Что сказать Вседержитель хотел,
Отнимая блаженные крылья?
Провалились глазницы бойниц,
Боевые ходы с парапетом...
Восемь башен - не кельи поэтам,
Кротким мнихам* - без пения птиц...
В Гефсиманском саду тайный скит,
Богоявленской назван пустынью.
О, праобраз Иерусалима!
Воскреси дух вселенских молитв...
Подземелья таинственный храм
В честь царя Константина, Елены.
Есть в России святой Иордан...
Преклони в покаянье колена...
Но отчего рухнул Воскресенский собор, простояв всего тридцать лет? Уж не проклял ли дело рук своих патриарх Никон?
... В этот мрачный день Никон плакал слезами поруганного христианина. Коварным демоном обернулся нынче окольничий Роман Боборыкин:
- Хочешь - казни, хочешь - милуй! Но мне приглянулись монастырские земли. И я забираю их себе!..
Монастырский приказ, закрепивший право на эту землю Воскресенскому монастырю, был им осмеян на глазах у всего честного народа. Восстали крестьяне:
Крестите лоб:
Клевета да поклеп!..
После яростных драк и потасовок Боборыкин обратился в монастырский приказ с жалобой. И тот же самый иудин дух Голгофы низверг правду. Вся вина пала на монастырских крестьян.
Никон - духовный вдохновитель воплощения на Руси образа Земли Обетованной, Иерусалима Нового, отслужив в Воскресенском монастыре молебен, в конце его велел прочитать жалованную грамоту царя на землю Воскресенского монастыря, праведным словом защищая поруганную божественную юдоль. А в конце твердым голосом произнес... проклятие.
С тяжелым чувством после он был вынужден взяться за перо:
О, как сдержать роптание?
Скорбь,негодование...
Царь ты мой Тишайший,
Выслушай послание...
Казалось, ни один человек на земле не мог бы остановить эту алчущую исповедь перед царем:
"Откуда взял ты такую дерзость, чтобы делать сыски о нас и судить нас? Какие законы Божии повелели тебе обладать нами, Божиими рабами? Не довольно ли тебе судить правильно людей царствия мира сего? Но ты и об этом не стараешься... Мало ли тебе нашего бегства? Мало ли тебе, что мы оставили все на волю твоего благородия, отрясая прах ног своих ко свидетельству в день судный! Рука твоя обладает всем архиерейским судом и достоянием. По твоему указу - страшно молвить - владык посвящают, архимандритов, игуменов и попов поставляют, а в ставильных грамотах дают тебе равную честь со Святым Духом, пишут: "По благодати Св. Духа и по указу великого государя". Как, будто Святой Дух не волен посвятить и без твоего указа! Как много Бог тебе терпит, когда написано: "Аще кто на Св. Духа хулит, не имать оставления, ни в сий век, ни в будущий". Если тебя и это не устрашило, то что может устрашить! Уже ты стал недостойным прощения за свою дерзость. Повсюду твоим насилием отнимаются у митрополий, епископий и монастырей движимые и недвижимые вещи. Ты обратил ни во что установления и законы Св. отец, благочестивых царей греческих, великих царей русских и даже грамоты и уставы твоего отца и твои собственные. Прежде, по крайней мере, хотя и написано было по страсти, ради народного смущения, но все-таки сказано: в монастырском приказе сидеть архимандритам, игуменам, священникам и честным старцам; а ты все это упразднил: судят церковный чин мирские судьи; ты обесчестил Св. Духа, признавши его силу и благодать недостаточной без твоего указа; обесчестил святых апостолов, дерзая поступать противно их правилам; - лики святых, вселенские соборы, Св. отец, благочестивых царей, великих князей, укрепивших православные законы. Ордынские цари восстанут против тебя в день судный с их ярлыками; и они, неверные, не судили сами церковных судов, не вступались ни во что церковное, не оскорбляли архиереев, не отнимали Божия возложения, а сами давали грамоты, которые всюду по митрополиям, монастырям и соборным церквам соблюдались до твоего царствования. Того ради, Божия благодать исполняла царские обиходы и мир был весь строен, а в твое царствие все грамоты упразднены и отняты у церкви Божией многие недвижимые вещи; за это Бог оставил тебя и вперед оставит, если не покаешься..."