(история о Тальке, Варваре, умной мыши и тете Маше)
Где-то гладит синий прибой
Белоснежные хрупкие рифы.
Где-то кто-то идет в забой
Повышать нам с тобой тарифы.
Где-то кратер огнем плюет,
Засыпает пеплом дороги.
Где-то с точностью наоборот -
Небо топит дождем тревоги.
У кого-то в окошке Рим.
У кого-то в клетке синица.
Кто-то бродит по дому один,
И ему в этот час не спится..
Гумилевский где-то жираф
Грациозные ставит ноги.
На краю земли телеграф.
В глубине океанской миноги.
А в моих ушах шум реки,
А в глазах облака над елью,
И крыло журавля у руки,
И в душе яблонь цвет метелью.
Мышь
Лето выдалось на редкость мокрое. Сегодня дождило, как и вчера.
Пару дней мышь хозяйничала в опустевшем доме. «Эхе-хе! - деловито потирала лапки она - теперь-то развернусь!" Ничто не предвещало беды.
Талька
Разморенная после баньки, Талька, развешивала бельишко в сенях. И тут в боковое оконце увидела чужой внедорожник, на всех парах несущийся с горы, прямо через ее сад. «По маминым яблоням!..» - не подумала – почувствовала она. Как была, в одной сорочке, кинулась из избы - «Убью!»
Машина обогнула дом, свернула в соседский двор, резко притормозила у бывшего дяди Васиного крыльца. Талька следом. Не замечая дождя, на ходу стянула с головы полотенце, крутанула им вокруг кулака - если что, так и драться!
Устряпанная до самых стекол, дверца машины распахнулась. Талька увидела страшного мужика. «Без лица» - почудилось ей. Сплошная корка грязи, лишь глаза-щелки. На мгновение Талька опешила. Но ярость выправила ее, подтолкнула, накатила:
- Изверг! Ты что сделал?! Там яблони!
Мужик устало выбирался из машины:
- Да ладно тебе. Было бы из-за чего яриться. Не велики яблони, палки одни, новые воткнешь. Сама видишь, развезло, в объезд по любому не проехать.
Земля качнулась под Талькиными ногами.
- Ты!.. Твои проблемы! Моя земля! Мои яблони!. Не имеешь права! Не ты сажал, не тебе решать! - Ей не хватало воздуха. Голос сорвался. Последние свои слова она не услышала. Как в кошмаре. «..Яблони погибли..». Чтобы не упасть, сильнее вцепилась в полотенце. Впилась глазами в подступившего к дому врага. Насмерть.
Супостат тем временем нечистым рукавом пытался оттереть лицо. Лишь размазал. Под глазом проявилось въевшееся в кожу мазутное пятно. Тальку передернуло. В этом приезжем все, от изгвазданной вусмерть машины, до холодного, насмешливого взгляда, было отвратительно. Позже она узнала, что не пятно это, а родинка. Черт шельму метит.
Он посмотрел на свои руки. Ухмыльнулся:
- Кто бы в топь полез, когда есть возможность по тверди срезать?
Шагнул к ней. И не успела Талька опомниться, мазанул по чистой, распаренной щеке грязью:
- Шла бы ты, соседка, не до тебя ей, богу.
Она задохнулась:
- Варвар! Нелюдь!.
Резко отвернулась и пошла в свой двор. Скрылась за углом. Хлопнула дверью.
Стало тихо.
Варвар
«..Будто в ноль стерла. Сучка бешенная.. - Сплюнул он. И тут же усмехнулся, вспомнив, как подрагивали ее ягодицы под облепившей их мокрой рубашонкой. - Злая. Ясно дело, без мужика живет.. Ну, да пох на нее.»
Варвар (а с легкой руки Тальки, да в нелегкую минуту, отныне и навеки вечные это имя так и приклеилось к нему), направился к своему крыльцу. Настроение без того убитое расползшимися дорогами - раз пять увяз, пока добрался - было безнадежно испорчено. «И на кой черт сегодня поехал? Знал ведь, что хляби. Ну, да главное - прибыл.» Разделся по пояс. Наспех отмылся дождевой водой из бочки. Не без труда вошел в дом - замок от прежнего хозяина оказал сопротивление. «Надо сменить». Растопил печь, благо дровишки, спасибо Василию Ивановичу, имелись в наличии. По разношерстным стульям развесил вокруг тяжелую от сырости и дорожной глины одежду. Вернулся к машине, забрал выпивку, снедь. Не глядя, смахнул с кухонного стола хлам. Достал с верхней полки граненый стакан, дунул в него, протер пальцем края, открыл «белую». «Обновим владения» - Налил, опрокинул, прислушался. Хреново.. Сел - Налил - Выпил. По жилам побежало тепло. Отпускает. Наполнил снова. Не спеша нарезал хлеб, колбасу, настрогал сальца, вытряхнул на стол зеленый лук из пакета, открыл банку магазинских огурцов. Помедлил.. Выдохнул. Выпил «с чувством, с толком с расстановкой». Крякнул. Хрустнул огурчиком. Хорошо пошла! Налил. Выпил. Закусил основательнее, с аппетитом. Налил опять.. Жизнь определенно налаживалась.
Мышь
Через пару часов, бесстыдно опрокинутая пустая бутылка валялась на разоренном столе. Другая недопитая, задумчиво стояла рядом. Смеркалось. К оставленному, как есть, салу, огибая разбросанный повсюду лук, словно полосу препятствий, короткими перебежками пробиралась мышь. «Яки десантница.. Дожили.. - Нервно думала она. - Того и гляди военный режим введут.. Толи дело мой Вася – расцвет демократии и плюрализм мнений!.. Эээх..» - Вздохнула ностальгически. Но движения не прекратила.
На заваленной тряпьем, продавленной не одним поколением прежних жильцов, пружинной кровати, раскинулся новый хозяин. «Стояать! – Неожиданно, не слишком внятно скомандовал он. (мышь вздрогнула и прекратила дышать) - Слушай сююдаа!. Вашу мааать!.. Пошли все на х... - на какое-то время смысл произносимого от мыши ускользнул, слова сыпались сплошь незнакомые, ее Вася таких не употреблял - ..а ни чё так… попец, что надо.. но лютаяаа!… как подросток…ааа-я-б ее.. поучил…» - хохотнул хозяин, чего-то булькнул и затих.
«Ну, слава тебе господи!» - Полной грудью вдохнула мышь. Наконец-то, она почувствовала себя, как дома. Без приключений добралась до сала. Попыталась оттащить шматок к краю стола - с прицелом в норку. Про запас. Корячилась долго. Сдвинуть с места не смогла. «А, ладно! – Решила она. - Но уж пожру-то сёдня от пуза!» Устроилась поудобней и мелко зачавкала.
Талька
Как в бреду дошла до дома Талька. Заперлась на все засовы - неизвестно чего ждать от таких соседей. «Удружил дядя Вася..» Стиснула зубы, молча, глотала слезы – не врагам наши слабости. Неистово словно заразу, смывала с лица грязь. И плакала, плакала... От боли, обиды. От боли больше. Мамины яблони.. Новые посадить можно. Но этих уже никогда не будет... «Милая моя мамочка..»
Это была мамина мечта - яблоневый сад. В прошлом году, огражденные защитными колышками, тоненькие трехлетки собрались было зацвести. Робко, один-два цветочка на каждом саженце. Но в первых числах мая неожиданно ударил ночной заморозок, и весь цвет опал. Талька расстроилась, рассердилась на погоду. А мама улыбнулась:
- Ну, уж в будущем-то году точно. – И тихо добавила, - дожить бы..
И, правда, этой весной все веточки до единой осыпал белоснежный цвет. С кремовой сердцевинкой - Медовая сладость, с нежно-розовой - Краса России, с золотистыми прожилками вдоль лепестка - Уральское наливное. Зацвели дружно, радостно. Можно даже сказать пышно. Заполнили ароматом сад, словно большие деревья! А всего-то высотой со школьников младших классов, и только один Башкирский красавец с младшеклассника акселерата. Как бы мама порадовалась, глядя на них!.. И как бы огорчилась сегодня..
«Убил, насовсем убил..»
Проплакала Талька остаток дня и всю ночь. Было ей горько, и жалко всего. И маму, и яблоньки, и себя, и эту нелепую, бессмысленную, несправедливую жизнь.. Перед глазами раз за разом возникала страшная картина: грязная машина полосует мамин сад. По самому нежному.. Этого не могло, не должно было случиться. Но было. Случилось. От непоправимого внутри у Тальки сделалась пустота. Как казнь без вины.. Радости больше не будет никогда.
Наутро, она нашла в себе силы выйти в сад. Добрела до места трагедии. На реке стоял туман. Воздух был влажным. Вязкая почва сохранила следы тяжелых колес..Талька склонилась над каждым раненным, вдавленным в землю саженцем. Оплакала каждый погибший листочек. До полудня раскапывала, поднимала, высматривала уцелевшие почки. Те из них, что были ниже слома, могли еще выжить и, даст бог, прорости. А это значило бы, что яблонька покалеченная, кривенькая, но все-таки со временем могла бы цвести и плодоносить. Несколько таких почек Талька обнаружила. Это давало надежду. Конечно, могли они оказаться дичками. Без мамы, как разберешься? Она-то все знала про деревья, цветы и травы. Но кое-что уже умела и Талька. Обработала, подвязала к опорам все без исключения, подающие хоть какие-то признаки жизни, яблоньки. Пусть бы и дички. Все равно память.. Подкормила, полила. Щедро с удобрением. Поговорила с каждой. Утешила, подбодрила. И их, и себя..
Оставалось только ждать. Год, два, три..Сколько понадобиться. Лишь бы выжили.
Переодевшись в городское, Талька поспешила на дневную электричку. Сегодня ей предстояло еще одно неотложное дело..
...Восторженной девочкой уехала учиться из деревни в город Талькина мама. Да так и осела там - вышла замуж, родила дочь. Каждое лето Талька проводила в «старом» доме у бабушки. Позже его облюбовали и Талькины дети. Потом бабушки не стало. Спустя много лет, овдовев и выйдя на пенсию, мама вернулась в «родные Пенаты».
«Родовое имение» - лиственничый просторный пятистенок принадлежал семи поколениям их семьи. Талька любила этот дом и землю, и живущих рядом людей. Дети, объездившие полсвета, говорили, что лучшего отдыха, чем в родной деревеньке на берегу неторопливой реки быть не может. Эту общесемейную привязанность унаследовала и Талькина внучка. Невестка рассказывала, как впервые оказавшись на далеком, экзотическом берегу, четырехлетняя кроха негодовала: и солнце-то тут слишком жаркое, и море-то слишком соленое, и вообще, время зря потеряли, лучше бы в деревню поехали! Талька целиком и полностью разделяла внучкину убежденность, пользовалась малейшей возможностью побыть в деревне подольше.
С мужем - отцом своих детей она развелась. Особых причин тому не было. Многие считали ее поступок самодурством. И правда, не пьет, не бьет, деньги худо-бедно в дом носит, чего еще желать бабе? А Талька разлюбила, когда поняла, что нежность и забота в ее мужчине уступили место вечному раздражению и придиркам. «Жизнь без любви – годы на ветер» - говорила она и называла себя зеркальной женщиной. Замуж выскочила рано «по потере сознания». Оставаться с человеком, по прошествии лет ставшим вдруг чужим, казалось ей взаимным самоубийством, пожиранием друг друга, бессмысленной тратой драгоценных мгновений бытия. В сравнении с этим и одиночество не выглядело таким уж ужасным. С чувством похожим на окрыление отпустила она из этого союза и себя, и мужа. «Нет любви, зато пришел покой» и безмятежность - одна из ипостасей счастья. А чтобы ощутить абсолютную гармонию с собой и миром, стоило лишь сесть в электричку и устремиться к земле предков – в их маленький «затерянный мир».
Конечно, время от времени мысли о человеке по душе наплывали на нее. Молодые соки еще играли в Тальке, как в весенней березке. Но она понимала, тот, какого ей надо, может и не повстречаться. «Как Бог даст!» А жизнь скучать не давала. В городе крутилась, как белка в колесе, поднимая ребятню. А в деревне с возрастающим год от года удовольствием помогала матери. Не иначе «голос крови», шутили они, занимаясь неспешными повседневными делами, которые здесь никогда не переводились.
Больше всего Тальке нравилось заниматься домом. Она берегла и сохраняла все из прежней жизни, что находила в нем и на усадьбе. Дом стал настоящим семейным музеем. Жемчужинами коллекции были стародавние церковные книги, ткацкий станок и коньки, которые раньше привязывали к валенкам шнурками из телячьей кожи. И два пушечных ядра с серебряной монеткой царских времен, обнаруженные при очередной перекопке картошки. Земля сама отдала свои сокровища. Страстью к поискам «кладов» Талька заразила и детей. Старший впоследствии стал археологом. Но настоящей Талькиной манией была чистота. Она без устали проветривала, высушивала все самые потаенные закоулки дома, подкрашивала, расписывала цветами ставенки и двери, скоблила, латала. Напрочь вывела всех насекомых. Не тривиальным способом, по наитию умудрилась отвадить, обнаглевшую было мышь - в сердцах сыпанув по углам, после очередного появления той прямо посреди бела дня, молотый черный перец (уксус на нахалку уже не действовал). До вечера мышь не проявлялась. Но как только в доме погасили свет, из-за комода послышался громкий чих - заливистый, с нотками легкого изумления. Талька с внучкой хохотали до коликов до того забавно это звучало. Прочихавшись, мышь исчезла из их жизни. Навсегда.
Мышь
В ту ночь, сидя в комфортабельной норке за Васиной печкой, мышь долго не могла прийти в себя. Глаза ее слезились, нос распух. «Отольются тебе мышкины слезки» - грозила она кулачком в сторону Талькиного дома.
Тетя Маша
С соседями Талька жила дружно. Ее умиротворяли их незатейливые рассказы про огородные достижения и мелкие происшествия текущей жизни.
Из коренных остались немногие. Иные умерли - по старости или спившись, иные навсегда уехали.
Какое-то время деревня стояла немая, сгорбленная. Словно калека, устремив заколоченные глазницы окон на, когда-то хлебные, зарастающие елками поля. Но последние годы вдруг начала оживать дачниками. Повеселела.
Заповедные места, вдали от шумных трасс и городской суеты привлекали все больше народу. Здесь было все, что нужно для полного и интересного отдыха семьей и в одиночку. Река, с непуганой рыбой, и чудом сохранившейся по сю пору «царской» стерлядкой. Нависающие над водой скалы с пещерами и гротами, с вершин которых, практически с высоты птичьего полета открывались фантастические по красоте перспективы. Почти девственный нетронутый человеком, лес с грибными, ягодными полянами, разнотравьем и зверьем. Все это манило, притягивало, брало в плен.
Многие из приезжих затевали строительство. Деревня украсилась новыми крепкими на долгие годы рассчитанными домами. Коренные и приезжие почти не пересекались, держась друг от друга особняком. Но и не конфликтовали.
Среди старожилов были у Тальки самые любимые: ближайший сосед - дядя Вася, бывший школьный учитель, ветеран, всю жизнь, кроме военных лет, проживший в родной деревне, и отдельная песня - цыганская дочь тетя Маша.
Как-то один из приезжих назвал изрядно ударяющих по бражке местных жителей детьми природы. Таким явлением природы была и Маша. Она частенько забегала к Тальке посудачить. А иногда, оказавшись в неустойчивом положении, доверяла ей довести себя до дома. Неопределенного возраста, с живыми глазами, крепенькая и бойкая, прямая и смешливая имела она двух дочерей и кучу внуков, о которых без устали заботилась. Этим она разительно отличалась от прочих, знакомых Тальке пьющих людей. Работала Маша поваром в садике. Готовила вкусно и на работу ни разу в жизни не опоздала. Начальство ее ценило. Настолько, что закрывало глаза на умыкаемые ею время от времени домой продукты. Несмотря на ее слабости, тетю Машу любили все. О своих грешках она говорила с подкупающей простотой: «Таль, а я же пью.», «Таль, а я же ворую.» Тальку умиляла ее непосредственность, детская хитреца и бесконечная доброта. Машины домочадцы ее обожали, уважали, принимали такой, какая есть. И было это тем более удивительно, ввиду ее частых невменяемых состояний по выходным и праздникам. Мужа своего единственного и на всю жизнь верного Санку Маша называла емко - мой член. Самоотверженно служа своим близким, она в любую минуту готова была прийти на помощь и другим симпатичным ей людям. К их числу принадлежала и Талька. Талька к Машиному расположению относилась бережно, дорожа им, словно талисманом.
Иной раз цыганская кровь в Маше взыгрывала. Тогда она делала предсказания. Исключительно благоприятные. Однажды Талька была свидетелем гадания на картах. К Маше обратилась, живущая в соседней деревне, родственница. Женщине средних лет по имени Надя врачи поставили ужасный диагноз. Она хотела знать, долго ли ей осталось. Маша решительно взялась за дело. Перетасовала колоду. Разложила карты в нужном порядке. И уставившись в них надолго замолчала. Присутствующие затаили дыхание. Маша подняла голову, в упор посмотрела на родственницу и, стукнув кулаком по столу, гаркнула: «Надька, а ты ведь не сдохнешь!» И по сю пору та Надька жива-здорова.
И все же с каждым годом своих-коренных в деревне становилось все меньше. Вот и милый дядя Вася состарился. Внуки забрали его к себе. А дом продали… Варвару.
9.
Талька вернулась из города на следующий день. На грузовой машине с бригадой и материалами. Давно надо было это сделать. Но, то денег не хватало, то руки не доходили. Да и не зачем было при их мирной, уважительной жизни с соседями. Теперь появилось, что и от кого охранять. Медлить нечего. Кредит не дороже денег. К вечеру весь ее участок по периметру был огражден металлической рабицей. Все. Никакой гад не пройдет по ее территории. Пусть только сунется. Граница на замке. Не бойтесь, яблоньки!
И потекла жизнь новая, с нижним участком раздельная.
Приехал старший сын с невесткой. Посочувствовали, одобрили, помогли, чем смогли и укатили на очередной раскоп, оставив на лето внучку с рыжим котенком. Все как всегда - сад, ягодки, солнышко, речка. Только купаться ходили по новому - в обход соседской территории. Раньше бегали напрямик через гостеприимный дяди Васин двор.
Оба участка располагались на склоне. Талькин повыше, дяди Васин внизу - у самой реки, огородом в воду. Последние годы он любил посидеть на бережку, на лавочке под навесом, которые сам и смастерил. Как-то на 9 мая, будучи еще школьниками, Талькины дети тайно раскрасили эту его резиденцию цветами и райскими птицами. А потом «из засады» наблюдали, как дядя Вася обрадуется. Старик был тронут.
Наступили другие времена...
К счастью некоторые вещи оставались неизменными. Забегала тетя Маша, щурила цыганский глаз. Заводила любимую пластинку:
- Чего ты все одна да одна. Вот и Васька бывало, говаривал, мужика тебе надо хорошего. Посмотри новый-то сосед, какой справный дядька.
- Больно мне надо, смотреть на эту сволочь. – Вскидывалась Талька
- Больно уж ты сурова.. Отомсти ему, жени на себе! – Заливалась Маша.
10.
Сосед свои владения обживал шумно, людно. Приезжал сводный брат с невестой. Гостили армейские друзья с женами и детьми. Лето. Рыбалка. Шашлыки. Музыка.
С Талькой он попытался раскланяться разок-другой. Сгладить, так сказать, первое неловкое впечатление. «Худой мир лучше доброй ссоры». Но понимания его попытки не встретили. Упорствовать он не стал. От Василия Ивановича Варвар знал, Талька эта – многодетная разведенка. Дела о купле, старик вел сам. Такого было условие, которое, согласившись на уговоры, поставил он внукам: личное утверждение им кандидатуры будущего владельца. В пользу Варвара, наверное, сыграло его боевое прошлое. Оба они были ветеранами. Хоть и разных лет и таких разных войн. Но война она и есть война. Оба попали в ее горнило юнцами-призывниками, имели и награды, и, меченные суровыми испытаниями, характеры. Хотя проявлялось это у них по-разному. У Василия Ивановича в доброте, мягкости и умильной, слезливой к старости любви ко всему живому. В Варваре, напротив, в скепсисе и закрытости. Так или иначе, сделка состоялась. Варвар давно мечтал о месте, где можно было бы расслабиться и при желании, уединиться. Покупка в целом себя оправдала.
Про мелькавшую на соседнем участке девчушку подумал сначала – дочка. Услыхав звонкое «баба Таля», удивился. «Ниче так бабулька сохранилась..» Но демонстративная враждебность соседки развитию этой темы хода не давала.
11.
Так прошли июнь и июль. Приезжали и уезжали Талькины дети. В начале августа внучку увезли в город. А котенка оставили. Пусть, мол, мышей ловит. Девочку утешили, пообещав, что будущим летом она обязательно навестит своего Рыжика.
12.
Мышь сидела под полом кухни, терпеливо ожидая, когда новый хозяин с очередным гостем начаевничаются и освободят территорию. К их разговору она не прислушивалась. Но тут ее ушей коснулись слова хозяина:
- Надоела мне эта мышиная возня. Натыкаешься на ненавидящие глаза, хоть из дома не выходи. Пусть сидит за своим забором, черт с ней. Нам детей не крестить.
«А мыши-то тут причем?! – возмутилась мышь. И во весь голос пропищала:
- Не поминайте мышей всуе!!.
Но ее никто не услышал.
«Много вы о нашей жизни понимаете!» – задетая за живое, раздухарилась она. Остапа, что называется, понесло. Она вообще любила пофилософствовать на голодный желудок. – «Жизнь полная опасностей! вечная борьба за корку хлеба и крышу над головой! Человеческая возня рядом не стояла! Покой нам только снится! Да с одной меня романы можно писать! Приключенческие. И не только..(тут мыши вдруг представилось, что она стоит на сцене в окружении почитателей, в этой связи она сочла уместным подержать недолгую, но выразительную паузу) Чего только стоит эпизод с тем красавцем! (дрогнула бровью) О!(лапки к сердцу) этот шрам через весь хвост!. А усы!...ммм!..(закатила глазки) - На мгновение ей действительно и вспомнилось, и взмечтнулось. – ..Короче, не жизнь, а полный сердечных драм, взлетов и падений психологический триллер!. Вам, жалким обывателям не понять! Да если бы вы только могли себе представить!.. – Внезапно выйдя из образа, она сердито постучала коготочками по коленке. - Не занимали бы кухню сутками, и подавали бы сыр с маслом прямо в норку..»
Мышь давно подумывала написать автобиографию. Даже название сочинила - «Жизнь одной мыши». Но все как-то лапы не доходили. То да сё.
Надо признать, высокопарность, бурная фантазия и легкая мания величия этой мыши не были чужды. И на то имелись веские причины. Столько лет провести бок обок с интеллигентом первого поколения! Недаром долгими зимними вечерами прогрызала она гранит дяди Васиной библиотечки. Понахваталась.
13. (что характерно).
В середине августа у Варвара гуляли свадьбу. Широко, весело. Женился младший брат. Отголоски праздника разносились далеко по реке.
«Разорались» - думала Талька.
Погода была пасмурная. Талька собиралась лечь пораньше. Но сон не шел. Включила телевизор на всю громкость - заглушить коробящую соседскую радость. И принялась шелушить фасоль - не сидеть же без дела. Фасоленки в этом году уродилась чудо, какие красивые. Синие, сиреневые, оранжевые «самоцветы» заполняли корзину, радуя глаз.
В дверь постучали.
На пороге стояли жених и невеста. Молодые, сияющие, защищенные своим счастьем, уверенные, уж их-то любовь точно способна изменить мир:
- Капиталина Сергеевна, дорогая! Пожалуйста, мы вас очень просим! Со всем уважением. Пойдемте к нам! Пусть сегодня победит дружба! Соглашайтесь! Ради нас.
Талька сдалась. Не могла она позволить своему отказу темной приметой лечь на душу молодой невесты. Только ради нее и согласилась. «Пригублю для виду и сразу уйду»- решила она. Наспех заколола волосы, накинула плащ. Скрепила сердце и пошла.
Оглушительным «Ура!» встретила свадьба их появление. Тальку подхватили, усадили за стол. Рядом с Ваваром. Наполнили бокалы. Попросили сказать тост. Улыбнувшись молодым, она пожелала им всего, что положено желать в таких случаях. Отпила, не почувствовав вкуса. И, воспользовавшись кутерьмой вызванной дружным «Горько!», выскользнула из-за стола.
Хозяин не удерживал, но «по долгу службы» пошел провожать.
На выходе один из разгулявшихся гостей остановил их:
- Ребятаааа, давайте жить дружно! Посошок на брудершафт!
- Я с убийцами яблонь не целуюсь. – Процедила Талька и выскочила наружу.
«Бесит меня эта баба упертая» - подумал Варвар. Взял фонарь и вышел следом.
- Темно, ливень. – Пояснил он, перехватив ее злобный взгляд. - Для порядка доведу до калитки. И только.
- Не нуждаюсь. - Отрезала Талька. Накрылась капюшоном и прибавила шагу.
Обходная дорога начиналась у берега, поворачивала вверх, и тропинкой по краю овражка поднималась вдоль ограды до самой Талькиной калитки. Шли молча. Она впереди - торопясь и запинаясь, он чуть позади, светя ей под ноги фонариком. Тальке нестерпимо было его присутствие. Чтобы сократить пытку, она готова была побежать. Неловко поставила ногу, поскользнулась и со всего маху шлепнулась на землю. Он подался к ней, не успел подхватить, оступился и выронил фонарь. Тот скатился в обочину - «бульк!» Мир погрузился в темноту. Варвар выругался и заржал. «Проводил, блин!» Попытался было поднять ее. Но Талька начала яростно отбиваться. От неожиданности Варвар выпустил ее, она повалилась ему под ноги, он, потерял равновесие и рухнул сверху. Пытаясь спихнуть его с себя, она лупила его, куда не поподя, извергая потоки обидных слов. Его взяла досада… И толи со зла, толи спьяну, толи желая прекратить этот, будящий в нем зверя, крик - после он и сам не мог себе объяснить, что и как на него нашло, - но он сдавил ее, будто убить хотел, и отыскав в темноте ее рот, заткнул его своими губами. Она задыхалась, извивалась, визжала. Он сжимал ее крепче. И вдруг она затихла… И ответила.. Дальше он уже ничего не понимал, просто не мог остановиться, да и не хотел.. .
Веселье вовсю продолжалось, когда он вернулся к своим.
- Проводил? Помирились, наконец? - спросил брат.
- Еще как. - Усмехнулся он и ушел в свой угол. Спать.
14.
«Что за человек, где он там и грязь..» И снова ей от него отмываться. Да на этот раз не отмыться. Талька лихорадочно растопила баню. Сорвала с себя одежду, швырнула в огонь, словно зачумленную, чтобы вместе с ней сгорела и память о том, что произошло.. «Как я могла?..» Ночь ли в том виновата, глоток вина, или долгое одиночество?.. Мгновение, и будто не Варвар это, а просто.. стихия.. ливень. А она – земля сто лет без дождя. Приняла его в себя, словно только этого и ждала, как данность, как благо. Распахнулась, растворилась, бездумно, неистово. С благодарностью. Как будто иначе и быть не могло…
А теперь одного хотелось: чтобы никогда и не было.. «Какая я тварь!.. И с кем!.. Прости меня, мамочка.. Простите, яблоньки..»
Истек день. Два. Изо всех сил старалась Талька забыть свою позорную слабость. Но чувствовала уже, что даром ей, это провожание злополучное, ночка темная, да тропинка скользкая, не пройдут. «И поделом».
15.
На следующий день Варвар проспал до обеда, чего с ним давно не случалось. Гости разъехались.. Вставать не хотелось. Вспомнил вчерашнее. Усмехнулся.. Хоть и не знал, что с этим делать. Ну да не изнасиловал же. Он это точно знал. Не чурбан какой-нибудь, чует такое сразу. Да и выпил вчера не так уж много.. Но бабенка жаркая оказалась. Такая непримиримая и вдруг. Откуда что взялось. Все в этом мире к одному сводится… А после одернулась и, не оглядываясь, ушла. Как в первый день.. Даже интересно, как-то она теперь себя поведет.
Несколько дней соседка не высовывала носа из дому. «Ну-ну.. Поглядим, надолго ли ее хватит..» - Думал он, стараясь казаться себе безразличным. Но чувство неловкости не покидало.
А потом выяснилось, что она уехала в город и этим летом больше не появиться.
«Ну и слава богу - баба с воза..»
Вскоре свадебное происшествие забылось само собой. Мало ли у него в жизни было таких приключений. Поярче и попикантнее. И это - вперемешку с ненавистью – лишь одно из множества. Все бабы дуры. А мужики молодцы-подлецы!
Варвар обживался в новых владениях основательно. В деревню наезжал часто. И осенью, и зимой. Один и с друзьями. Но всегда с удовольствием. Кум королю.
16.
Прошел год.
Деревня снова наводнилась народом - вырвавшимися на волю дачниками и городской родней коренных.
В конце июня, позднее обычного ожил и соседкин дом. Настежь распахнулись окна. На подоконниках и ограде, как на восточном базаре, раскинулись, цветные подушки, одеяла, матрасы и покрывала. С утра до вечера внутри дома что-то брякало, звенело. Слышались детские голоса. Соседка хлопотливо мелькала то в окнах, то в саду. Звала внучку кушать или спешила в дом на крик нового совсем маленького ребенка.
«Еще одного дети подбросили». - Мимоходом, отметил про себя Варвар. «Да и бог с ней..» Соседка, как обычно, его не замечала. Теперь и ему так было проще.
17.
Так бы оно и шло. Если бы не цыганская дочь Маша.
Жила она на горе, на той же улице, через дорогу, недалеко от магазина «Продукты». Там в очереди к кассе они с Варваром и повстречались. Оплатившая свою покупку раньше, Маша, уходить не спешила. Встала неподалеку и уставилась на него.
- Что смотрите, Мария Батьковна, сказать чего хотите? – насмешливо спросил он.
- Чё-чё да ничё.. Была я, говорю, нынче у соседушки твоей, на сыночка ее полюбовалась.. Ты-то его видел?
- Сын?. Хм.. Мне-то с какой радости его видеть? Мы всего лишь соседи, не самые дружные.
- С какой?.. Может и есть с какой.. Всем бы таких соседей, страна обошлась бы без гастарбайтеров... Смелая, говорю, женщина соседка твоя.. – перескакивала с темы на тему по своему обыкновению Маша. - Ну да не моего ума дело.. – И тут же прибавила – Отметина, говорю, на роже у тебя больно приметная.
-. Гасторбайтеры то причем?- Засмеялся Варвар - Экая вы приметливая женщина. В нашем роду у всех мужиков такая - знак породы!
- Знак, значит, аха…А у брата твоего нету..
- Так он же сводный по матери.
- Как у вас все кудряво.. Ну, я пошла..
Уже в дверях Маша обернулась, вскинула перст(иначе и не скажешь) и на весь магазин провозгласила:
- Запомни! Ты сказал, не я!
И счастливо позвякивая авоськой с заветными добытками - бутылочкой портвейна и килькой в томате удалилась.
«Артистка..» - подумал Варвар. И не придав Машиной болтовне никакого значения, отправился домой. Там его ждали гости.
18.
Лето было роскошным. Словно желая искупить прошлогоднюю плаксивость, баловало отдыхающих бесконечным солнцем и жарой. У реки в такую пору – рай!
Окна в домах не закрывались ни днем, ни ночью. Все что происходило внутри, скрывали лишь волнуемые теплым ветерком занавески. Неожиданно для Варвара всякий раз, когда новорожденный подавал голос, давешние слова Маши оживали в его голове. Поднимались из темных глубин, перетасовывались, тревожили. И в конце концов, навели на абсурдную мысль. Понимая, что ведет себя как идиот, Варвар прикинул возможные сроки рождения ребенка. Точных дат он не знал, но все же выходило, что вероятность его отцовства теоретически возможна… Он схватился за голову. «Не может быть. Баба она, конечно, чокнутая, но не до такой же степени… да, нет! Ерунда.» - Варвар постарался взять себя в руки.
Но подозрение продолжало саднить.
Он обратился за помощью к, гостившему у него с беременной женой, брату. Объяснил все как есть, посмеявшись над нелепой ситуацией, и отправил к соседке «за солью». В тайне надеясь, что братово посольство развеет весь этот бред, как дым. Брат вернулся обескураженный:
- Ну, ты даешь! Когда успел то?.
- Почему ты уверен, что это я? Она тебе сказала? Да они сговорились с Машкой. Мстят мне. Нервы хотят потрепать.
- Ничего она мне не говорила. Пойди, сам взгляни. Доказательств не потребуются.
19.
Когда врачи подтвердили ее опасения, первой мыслью было: «Аборт!». Первым чувством – радость. Талька никогда не убивала своих детей. Даже представить себе такого не могла. И теперь, как не отговаривали ее все вокруг, как не терзала себя сама, а все же решила – пеленки, бессонные ночи и прочее гораздо более серьезное, что мучило ее, пережить легче, чем навсегда отяготить свою совесть убийством... Родные, не задавая лишних вопросов, поддержали. А внучка, узнав, что бабуля родит ей дядю, которого она сможет воспитывать, обрадовалась.
Своего мальчика-нежданчика Талька любила. Только вот родинки его боялась. Уж больно очевидным та все делала. Даже со специалистами консультировалась, можно ли вывести. Те в голос протестовали. Ребенок, дескать, мал, да и ни к чему, не стоит зря тревожить, чревато. Успокойтесь, мол, мамаша, она его не портит. Талька смирилась. Значит, так надо. Испить эту чашу до дна.
20.
После всего, что пришлось пережить на войне, рухнули его прежние юношеские представления. Не было больше правил. Их придумали умные и сильные, чтобы управлять глупыми и слабыми. Продолжать род человеческий в подобной системе координат особого желания не возникало. Всякая тварь - либо убийца, либо жертва. Ни тех, ни других плодить он не желал. А значит, незачем связывать себя и с одной единственной женщиной. От баб одна морока. Всегда находились охотницы приласкаться и позаботиться, но разницы большой между ними он не видел. Та пофигуристей, эта подобрее, но все они, дай им только волю, готовы повиснуть на шее тяжелой гирей. На черта ему этот геморрой.
И вдруг сын. Без спроса. Земля поплыла под ногами.
Он хотел и боялся своими глазами увидеть ребенка, которого все, словно сговорившись, приписывали ему.. Иногда являлась мысль, что его разыгрывают, и никакого ребенка нет.. Может быть ему хотелось, чтобы так было..Но не могли же все сговорится..Тем долее брат.. Варвар никому не доверял. Больше прочих - себе. Временами казалось, что возвращаются последствия контузии - изнуряющее состояние, когда реальность и бред перемешиваются, ты не способен отличить одно от другого, становясь небезопасным для себя и окружающих. Накатывала паника, нутро сковывало холодом. Старые осколки, которых в его теле, стараниями военных хирургов, давно не было, начинали предательски ныть..
И он сбежал. В город.
А через неделю вернулся с твердым намерением расставить все точки над «и».
Но соседка даже на порог его не пустила. Загородила собой дверь. Лицо исказила ненависть:
- Убирайся!
- Послушай, если это мой сын, значит, у меня есть права. Я могу и в суд. Экспертизу..
- Только попробуй! Пожалеешь, что родился! Кто тебе позволит, на каком основании? Уйди, нелюдь. Уйди Совсем!.
21.
Ничего не добился Варвар. «Насильно мил не будешь. Нет, так нет..» - Пытался «умыть руки» он. Но становилось только хуже. Неопределенность и соседкина несокрушимая ярость выкручивали его пуще прежнего.. Варвар перестал замечать, что происходит вокруг.. И во сне волчьим ненавидящим взглядом она пронизывала его – вот-вот вырвет сердце! умрет у логова, но к детенышу не подпустит!.. Что тут поделаешь? Не драться же с глупой бабой. Он мог бы одной левой отшвырнуть ее, стереть в порошок. Так бы и сделал.. Если б была она мужиком.. Но непосильны оказались ему эти женские лиха..
Варвар как-то вдруг устал, сдался.
Бродил по дому, как раненный зверь. Пил.
Однажды утром проснулся и пошел к ней.
- Всю душу ты мне вымотала своими яблонями! баба ты бешенная! Что я тебе сделал, чтобы так меня казнить? Горя ты настоящего не видела, жизни не знаешь, коль из-за такой мелочи так ненавидеть можешь..
- Мать – не мелочь.
- Если сделал что - не со зла. Обидел - прости. Давай хоть раз поговорим, как люди. О сыне..
- Нет у тебя сына! Не хочу тебя никаким!. Христом богом молю, исчезни из моей жизни! Чтобы ни сном не духом тебя не было, чтобы забыла, что ты на свете есть! - Плеснула в лицо кипящими словами.
Но знала уже: саму себя обманывает. Не забудет. Вон оно - ежеминутное, пожизненное напоминание сопит за занавесочкой. Вопреки всему, любимое, дорогое.. Дороже даже и яблонь.. И это лишь ее вина. Ее крест. И больше ничей.
Истаяло лето. Больше Варвар к Тальке не ходил. Маялся, метался. В одночасье все решил и уехал. Навсегда.
22.
Закончился этот год. Пролетел другой. Затем еще один. Время само себя вбирало. Жизнь шла своим чередом.
Все у Тальки было хорошо. Об исчезнувшем соседе то слухом, то тетей Машей доходило, будто завербовался он в Сибирь, нефть добывать или алмазы, а может и в Африку наемником на чью-то чужую войну. «Мне без разницы» - отмахивалась Талька. Ее это не касалось.
Первое время люди судачили о странной выходке Варвара перед исчезновением. Одна Тетя Маша понимала, что к чему, но помалкивала.
Если бы спросили, зачем, не смог бы ответить. Не имел привычки копаться в себе. Решил и сделал. Переговорил со знающими людьми, закупил все, что следовало, столковался с трактористом, нанял деревенских бездельников потрезвее. Перепахал свой участок от Талькиной ограды до лавочки на берегу. Засадил ровными рядами саженцев. В центре новоявленного сада высыпал камаз желтого песка. Рядом постановил «крылатые качели», точно такие, как были во всех дворах его детства. Песок - припев той же песни про счастливую пору песочниц, грабелек-совочков, пирожных из формочек и замков со рвами, мостами, изумрудными окошечками из бутылочных стеклышек..
Что тут еще объяснять?
О заказном письме, которое Талька получила пару месяцев спустя, не знала ни одна живая душа. В конверте она обнаружила дарственную на свое имя - на соседский дом и землю. Первым порывом было избавиться от ненужного, уличающего ее дара.. Но подумав о сыне, Талька остановила себя. Спрятала документ подальше от глаз, на антресоли под коробку со старинными фотографиями.
Детей на «чужой» участок не пускала. Но чудесные качели и гора золотого песка притягивали их магнетически. Внучка назвала необитаемую землю – Эльдорадо (видела сюжет по телевизору).. Отныне мечта эта «золотой» нитью проходила через все их игры:
- Если будешь плохо себя вести, никогда не попадешь в Эльдорадо! – поучала свою куклу девочка.
- Мы найдем там много сокровищ, а ты станешь царем горы! – говорила она же своему маленькому дяде. А тот слушал ее, открыв рот, хотя не вполне еще понимал, что такое сокровища и кто такие цари.
Естественно и довольно быстро, благодаря Рыжику, показавшему слабое место в рабице, граница была нарушена. Пробираясь под сеткой, они наслаждались «волшебной страной» втайне от Тальки. Она, конечно, знала об этом, но виду не подавала. «Пусть идет, как идет». Не вырывать же радость из детских рук.
Подрастали дети. Подрастали и яблоньки. И выжившие мамины, и соседские.
В ту весну дружно зацвели все деревья. Забегавшая потрещать тетя Маша, хитренько щурилась:
- Куда урожай девать будешь? - Словно не замечая, что от большей части всего этого цветущего великолепия Талька подчеркнуто открещивается.
23.
С вахты в город он приезжал раз-два в год. Проверял квартиру. Сдавать не хотел, хотя ему и советовали. Денег и так хватало. Делал необходимые платежи, встречался с друзьями и уезжал обратно.
На этот раз ему нестерпимо захотелось взглянуть на сына. На нее. И на яблони. Это новое про яблони он обнаружил в себе не без удивления. Ему действительно важно было знать, прижились ли они, цветут ли..
Выдохнул и поехал.
24.
Мышь проснулась в холодном поту. Сон про огромного Талькиного кота не шел из головы. Тяжелое предчувствие заставляло мысль лихорадочно работать. С некоторых пор рыжий бандит повадился кружить у ее жилья. «Понаехали!» - негодовала мышь. «Что делать? Кто виноват? И кому на Руси жить хорошо?» - терзали ее неразрешимые интеллигентские вопросы «..Кабы одна была, а то вон сколько их у меня..» - Не без гордости покосилась на дюжину копошащихся в гнезде голеньких комочков.- «Ах, ты жизнь моя, жизнь цыганская!» - Махнула хвостом, в одночасье снялась с места и со всем выводком перебралась к тете Маше. «Маша женщина добрая, крошки с пола не сметает. Да и кот у нее старый, глухой, слепой и хромой. Жить можно. Как-нибудь.»
25.
Талька стояла за оградой, наблюдала за возившейся в песке ребятней, и улыбалась. В лучах утреннего солнца ее тело просвечивало сквозь белое платье - все еще стройная, светлая, как яблонька в цвету. Лицо ее в эту минуту, когда не думала, что ее могут видеть, было юно и нежно, с лукавинкой в уголках темных глаз. Такой Варвар ее не знал и не помнил. Не отрывая от нее взгляда, словно страшась спугнуть, он осторожно шел к ней вдоль разделяющей их рабицы. Поравнявшись, сказал:
- Здравствуй. - Прислонился спиной к ограде со своей стороны и замер.
Она взглянула. Узнала. Не ответила. Не отпрянула. Стояли рядом, смотрели на детей.
Цвели яблони. Жизнь обещала..
Случилось это в российской глубинке, далеко-далеко от столиц и границ. Казалось бы, нет в этой истории ничего особенного. Подумаешь, родился человек. У обычной женщины от вполне обыкновенного мужчины. И даже то, что «виновниками» этого события, помимо родителей, считают себя и тетя Маша, и дядя Вася, и даже начитанная мышь, не делает его из ряда вон выходящим. А все-таки есть в нем что-то, что заставило взяться за перо. С историями всегда так - вечно хотят быть услышанными. Даже когда и не стоят этого.
Отдельно хочется сказать о мыши. Никакой мыши и в помине не было, когда история задумывалась. С легкостью, с какой она дырявит сыр, мышь вгрызлась в сюжет откуда-то снаружи и, не спрашивая разрешения, расположилась в нем, как у себя дома. Прошу простить меня за подобное авторское попустительство. Надо бы ее перцем. Но, видно, нет во мне Талькиной непримиримости.