Невозможно… Жизнь не может быть так ужасна… Сон… Всё возможно… У Фрейда есть… Это не реально… Сон не наказуем… Не боюсь… Всё пройдёт… Знаю… Настоящая жизнь – это детство.
Даниил Гранин
Первая запись
Я начинаю вести дневник. В первый и последний раз. Выдвиньте ящик стола, неужели там нет блокнота или тетради со странными мыслями, давними секретами, хроникой вашего настроения? Возможно, вы предпочитаете сидеть в Интернете... Впрочем, какая разница! Минуту назад я узнал, что толчком для создания шедевра может стать звук сирены... Я не Джон Леннон. Песен не пишу. Просто моя голова переполнена воспоминаниями. Пора спуститься в погреб и навести порядок. Мысли о прошлом – это банки с вареньем, которое не любишь. Вишнёвое съедено. Абрикосовое тоже. Остаётся грушевое. Запылённые банки жмутся к стенке, заманивают в тупик. Предложу-ка гостям... Может быть, им понравится... В моём дневнике вы не встретите ни единого слова о будущем.
Привыкаю
Конец ноября. За окном идёт снег. Папа говорит, что он похож на вату. Один белый комочек зажат в моём кулаке. Я не злюсь и не собираюсь драться, просто у меня взяли кровь из пальца. С каким удовольствием я прихлопнул бы ненасытного комарика, живущего в больнице! В девятой палате, куда меня положили, шумно и весело! После полутора месяцев передышки, которую нам подарил Юрий Александрович, трудно улыбнуться незнакомым людям и приняться болтать с ними. Прислушиваюсь. Привыкаю. Мне не страшно. Я представляю, что детское отделение - всего лишь кошмарный сон. Завтра я проснусь дома. Сделаю несколько шагов и увижу маму, Павлика... В больнице – кто-то другой... Какой-то слепой мальчик... Жаль его... Мне хочется заплакать и немедленно позвонить домой...
Неприятности
Желаю папе спокойной ночи и начинаю думать о трёх неприятностях, которые омрачили первый день нашего пребывания в больнице. Я чувствую себя Прометеем: каждые три часа прилетал орёл и делал мне уколы. Без них не обойтись... Я знаю, что важное и полезное редко доставляет нам удовольствие. Наверное, он согласился склевать котлету вместо моей печени, а санитарка, обожающая погромыхать по коридору передвижным столиком, сказала, что новеньким достаточно гарнира!.. Признаться, я приврал про орла... В процедурном кабинете работают насмешливая Наташа и мягкая Сима. Мне нравятся обе. Третья неприятность – рисунок, приколотый к стене над моим изголовьем... Я не желаю зла мальчику, который занимал её до меня. Может быть, он уже дома или в послеоперационной палате... Самолётик, изображённый на картинке, вселяет надежду на выздоровление. Целый день все говорили: «Лёша, Лёша, Лёша...» - и не замечали меня. Это пройдёт? Вот возьму и улечу! В одном из иллюминаторов появится весёлая рожица! Только кого я увижу?..
Валера
Даже длинные ночи однажды заканчиваются! Не верьте отрывным календарям и радио. У каждого человека имеется собственная долгота тёмной части суток. Я просыпаюсь раньше всех и хочу поделиться с папой впечатлениями от пятой ночи в больнице, но он спит. Может, стоит поменяться с ним местами? Кровать, состоящая из четырёх стульев?.. Привыкнешь и к такой... Я просыпался трижды. Сначала мне приснился кошмар. Старый-престарый и очень скучный... Перед глазами покачивались, переплетались тысячи разноцветных проводков... Больше ничего... Как жаль, что во сне нельзя зажмуриться... Затем меня разбудила больничная мышь. Как ей живётся на третьем этаже? Запах лекарств не надоел? А под утро начал ворочаться Валера. Мы занимаем соседние кровати. Я не знаю, сколько ему лет, как он выглядит... Этот мальчик относится к числу тех, с кем я познакомился после потери зрения. С Валерой лежит мама. Он странный. Часто капризничает. Мало спит. Я заглядываю в далёкое будущее и вижу взлохмаченного нескладного мужчину, внутри которого прячется мальчик. Он требователен и невнимателен. Я думаю, что именно такими становятся ожившие куклы... Лечащий врач Валеры – окулист. Женщина. Она редко появляется в палате. Считается, что моему соседу не повезло. У него нормальное зрение. Болезнь повлияла на характер Валеры, совсем не на глаза... Вчера он снова валял дурака! Снял телефонную трубку, набрал случайный номер, попал в московскую квартиру и обозвал болваном мальчика Женю, ответившего на звонок... Свежая история передавалась из уст в уста, забавляя маленьких пациентов... Интересно, что снилось Валере под утро?
О Боге
Бог всегда рядом. Стоит прикоснуться к маленькому крестику, как Он протягивает руку. Мы с мамой приняли крещение в один день, поэтому я верю, что другую руку Господь подаёт ей. Ещё у меня есть две молитвы. Одну читаю утром и вечером, другую – только перед сном. Оказывается, в нашей палате многие верят в Бога или просто Богу... Не знаю, с чего начался этот разговор. Неожиданно мамочки – так принято называть женщин, которые лежат с детьми в больнице, – принялись перечислять известные им молитвы. Я молчал и проговаривал про себя одно и то же... ЛожимсясамиГосподьснамиангелынаокнахапостолудвери... В этот месте напрашивалась пауза. ...каменнаягоравокругдвора... Я чувствовал, что хвастливые слова вот-вот сорвутся с языка... Кто-то опередил меня, выложив последний козырь... А вечером пропал крестик. Мы сходили к окулисту. Тёмная комната. Светлая комната. Я смотрел вверх – вниз, направо – налево. Пробовал сосчитать палочки на чёрной дощечке. Представлял, как врачиха съедает десять порций эскимо, предназначенных для маленьких пациентов, и находит удачное применение тому, что осталось. В коридоре я провёл рукой по шее и не обнаружил тонкой тесёмки!.. Бог не слышит меня!.. Он держит за руку маму, но в прикосновении нет моего тепла! Пропажа лежала на подушке... Странный день...
Дружба
У Юрия Александровича негромкий голос. Такая мягкая хрипотца свойственна актёрам и моему папе, когда у него болит горло.
- Дим, ты видишь цветные сны? – неожиданно спрашивает доктор.
- Дайте подумать, - отвечаю, - Да. Вижу.
- И в какие же тона они окрашены?
- Например, синий...
- Угу... Хорошо. К десяти часам сходите на томограф... И возьмите Луку...
Обход продолжается. Я думаю о сновидениях, которые стремительно блёкнут. Остаются контуры, голоса, редкие яркие пятна. За прошедшую ночь видел пару десятков теней, и только одна из них умудрилась надеть джинсы...
Я узнаю, что Луке одиннадцать лет, он из Владивостока, родители не могут часто навещать его. Этот мальчик занимает кровать справа от меня. В больнице не прячутся от дождя, но здесь можно найти друга, даже двух! К десятилетнему Ване никто не приходит. До обеда мы болтаем о том о сём. Они собирают значки, я – вкладыши из жвачек. Они – поклонники Бэтмена, я – робота Джокса, махины, способной крушить себе подобных, летать в космос! Дружба всегда становится сюрпризом. Её не положишь под ёлку и не найдёшь в кармане куртки, которую давно не носил. Она похожа на книжку, один экземпляр у тебя, другой – у приятеля. Давай читать помедленнее!
Тихий час
В детстве дневной сон – обязанность, а не роскошь. Дома я люблю вздремнуть после сладкого обеда, но тихий час в больнице навевает непередаваемую тоску!.. Лежу с открытыми глазами, смотрю в потолок... Может быть, он исчез? Надо мной – голубое небо! Пролетела ворона. В Москве они другие... Мне совершенно не холодно! Кровать удобная, с боковыми перекладинами. Сейчас они опущены, но я не боюсь скатиться на пол. Папа смотрит новости. Посреди игровой комнаты стоит дряхлое кожаное кресло. А вдоль стен – столы с разбросанными кубиками, стулья. По вечерам там собираются киноманы, точнее, поклонники и поклонницы «Санта-Барбары», - ещё одна возможность побыть рядом с мамой... Я закрываю глаза. Наша детская. Братишка катает мою любимую машинку. Я не сержусь. Из кухни доносится запах домашнего печенья. Кто-то хлопает меня по плечу! Я вздрагиваю и снова оказываюсь в девятой палате.
- Дим, извини, что разбудил. Хорошо спать или не спать вместе, а так... Совсем одиноко.
- Миш, ты любишь домашнее печенье? – задаю глупый вопрос: мой друг лежит в другой палате, один.
- Не-а, я предпочитаю вафли. Представляешь, встретил Олю из Липецка. Она снова видит! Изменилась... Давай поиграем...
- Во что? Ты опять притащил какую-нибудь дудку? Тихий час всё-таки...
- Нет! Я одолжил у соседа слот-машину...
- Что это такое?
- Игровой автомат. Нажимаешь на рычажок, и три барабана приходят в движение. На них изображены всякие фрукты. Выпадут три апельсина – ты победил. Два ананаса и яблоко – проиграл. Хочешь?
- Забавно! Только озвучивай результаты...
Я нажимаю на рычажок и загадываю желание: пусть ко мне вернётся зрение! Не повезло! Хочу получить письмо от мамы! Два банана и апельсин. Операция пройдёт успешно? Ура!!! Одни ананасы!
Накануне
Я сижу в кожаном кресле и смотрю телевизор. Минуту назад от папиного белого халата отлетела очередная пуговица. Он отдал мне этот противный пластмассовый кружок и пошёл в палату, чтобы взять нитку с иголкой. Неужели никто из взрослых не додумался поставить здесь диван?! Дети смогли бы сидеть рядом с родителями, а не на коленях у них. Санитарка моет пол, привычно ворча. Мне неуютно... Спрятаться в крошечном домике – палатке и оттуда слушать рассказ о ливерпульской четвёрке? Наконец дверь открывается...
- Пап, а ты знаешь, какую книгу читал убийца Джона Леннона, поджидая полицию?
- Нет...
- Жаль... Поклонник «Битлз» должен знать...
- И какую же?..
- «Над пропастью во...» Трудное название... Читал?
- Увы... Сынок, Юрий Александрович вернулся из командировки...
- Хорошо! Пап, а мне вчера хлопали?..
Накануне состоялся благотворительный концерт, приуроченный к католическому Рождеству. Девочки – надели лучшие платья. Серёжка из нашей палаты – костюм тигра, я – медведя! В зале, где по пятницам крутят художественные фильмы, звучала немецкая речь. Песни, стихи. Я прочитал «Ласточку» Рубцова:
Ласточка носится с криком.
Выпал птенец из гнезда...
Может быть, не стоило? Может быть, я причинил боль взрослым, которые боятся потерять нас?
Когда аплодисменты стихли, самый главный доктор пожал мне руку!
Пап, можно тебя попросить?..
- Конечно!
- Во время операции и потом... Береги собачку, которую мне подарили, пусть даже она не новая... И, пожалуйста, купи мне кассету Битлз... У Луки есть плейер...
Голоса
Я – в реанимации… Откуда мне это известно? Наверное, звал папу, маму, и кто-то подошёл, успокоил, объяснил, что надо потерпеть… Сложнее со временем… Тот, кто не ведёт ему счёт, скоро перестаёт понимать, утро на дворе или вечер, понедельник или среда…
Я много сплю. Безо всяких сновидений и надежд на новый день. Сейчас моё сознание – это противный манный пудинг из детского сада, который щедро полит густым бледно-розовым киселём. Лень открывать глаза, думать; к лучшему: иначе плакал бы, часами смотрел бы в сторону двери… Изредка слышу голоса… То женские, то мужские, то ласковые, то сердитые… Всегда чужие… Мне ничуть не больно и не страшно… А вот и нет, вру, сегодня или на днях, не знаю… Я объявил настоящую голодовку! Сказал, что не проглочу ни кусочка, пока они не позовут папу! И позвали! Когда никого и ничего не видишь, как приятно услышать голос родного человека!
Одиноко
Интересно, где ночуют родители тех мальчиков и девочек, которые лежат в реанимации? Возможно, занимают кровати своих детей… Просто мы с папой не встречали таких одиночек… Или они ютятся на стульях? Почему их не пускают к нам? Больные быстрее пошли бы на поправку, а здоровым стало бы легче!
Хотел спросить об этом у Юрия Александровича, иногда он приходит сюда, «перекладывает» меня на каталку и везёт на МРТ или в перевязочную, но так и не решился. Я давно перестал бояться уколов! Только шприц, которым доктор откачивает жидкость, приводит меня в ужас… Хочется зажать рукой висок, словно у меня мигрень… Смерть – это дом без единого выхода; она хуже, чем клиника или тюрьма. Слепота – тоже дом; в нем всегда темно…
Ещё я не знаю, лежит ли кто-нибудь в одной палате со мной: здесь редко говорят не по делу… Наверное, тот случай с голодовкой стал исключением из правил!..
Пропажа
Собака должна охранять человека, и неважно, сидит она на цепи или бежит на два шага впереди от вас! В моём случае всё не так: я вернулся в отделение, а питомца и защитника украли… Кто мог позариться на такую скромную игрушку! Лапы коротенькие. Уши крошечные. Тельце сплюснутое… Папа говорит, что видел похожую в одной из палат, но постеснялся спросить: таких собачек могло быть несколько. Жаль, что оставил дома лисёнка, который был со мной в сентябре…
Лежу на своей очередной кровати и вспоминаю картину, что висит в прихожей у маминых родителей… На ней изображён бильярдный стол, а вокруг него – собаки разных пород и размеров! Каждый раз перед нашим уходом все – и мы, и бабушка с дедушкой – собирались у «полотна»… Мы забывали о приличиях, кричали наперебой: «Вот это – я! Вот это – ты!» Хотя давно решено, что бульдог с кружкой пива отображает деда, колли в синей жилетке – папу… Теперь на картине стало одним персонажем больше…
Тоскливо
Мне не верится, что старшая медсестра нашего отделения – жена того самого Николая Носова… Неужели можно вот так запросто соприкоснуться с человеком, которого считаешь любимым писателем! Ночью или в те минуты и часы, когда папы нет рядом, я вспоминаю Незнайку… Чего только не случается с коротышкой в моём воображении! Он погружается на дно морское, попадает в джунгли, встречает человека…
В послеоперационных палатах всегда меньше людей; это и хорошо, и плохо… Например, в сентябре я попал в компанию двух Оль. Одна из них тоже не видела, другая тоже лежала с папой. Мы быстро нашли общий язык: болтали, смеялись, слушали как над Москвой барражируют вертолёты… Где-то там горел Белый дом, люди стреляли друг в друга, а мы боролись за жизнь…
И вот мне снова нельзя вставать… Всё надо делать лёжа!.. Пей через трубочку, ешь с ложечки, забудь о туалетах в конце коридора… И поговорить не с кем… Со мной лежат два Молчуна: один – под капельницей, другой – просто так… Зато как придёт ко второму дружок, сразу начинают валять дурака: посвистывают, посмеиваются… Поскорее бы отсюда…
Машины и машинки
Я плохо разбираюсь в машинах. Могу назвать пару десятков марок, но вряд ли узнаю ту или иную в городе. Папа командует целой автобазой, но сам никогда не сидел за рулём… Может быть, в этом причина? Сейчас он покупает яблоки. Интересно, какая машина привезла их в больничный двор… Мои любимые вкладыши из жвачек и календарики остались дома. Наверное, в Москве можно встретить машины, изображённые на них…
Лежу и катаю маленький джип. Его передала тётя Зина. Хорошо иметь знакомых, протягивающих руку в беде! У Стаса, старшего сына тети Зины и дяди Вити, сразу несколько коллекций! Он собирает уменьшенные модели автомобилей и военной техники, комиксы, наконец, банки из-под пива!.. Видела бы мама разноцветные ряды жестянок, найденных на улицах столицы!..
Покружившись рядом со мной, неугомонный джипик начинает взбираться на живот. Кроме него в моём гараже - три деревянные машинки! Две синие, я окрестил их «Уазиками», и зелёная «Нива». Мне трудно представить их маленькими брусками… Частенько на кровати происходят захватывающие дух погони со столкновениями и перестрелками… Но моделька Стаса принадлежит мирным туристам… Никогда не смешиваю две игры…
От нечего делать кручу ребристые колёса то одним, то другим пальцем. Они издают жалкий звук… Ура, слышу папины шаги!
Письма
Мы снова в общей или большой палате. Приятно встретить старых знакомых! Олесе одиннадцать лет. Она не видит, так же как я. Бедняга не умеет читать (её мама убеждена, что больному ребёнку незачем учиться), зато знает наизусть мексиканские сериалы!.. Алла на два года младше Олеси… Она мало рассказывает о себе. Правда, хвастается, что в её семье все имена начинаются на «А»: Аркадий, Анна, Алла, Алиса, наконец, Арчибалд!..
Я капризный? Не знаю… Просто получив что-то одно, принимаюсь мечтать о чём-то другом… Например, мне разрешили садиться. Ура! Но я хочу вставать и даже ходить. Получили письмо из дома – жду следующее!.. Вообще у нас накопилась целая пачка маминых весточек! В очередном письме она рассказывает о том, что дома холодно, ёлку нарядили, меня ждёт подарок!.. Павлик пока ничего не пишет, правда, уже во второй раз мама обвела его ладошку: вот какой он большой! Мы редко отвечаем на письма; проще по телефону, да и не умеем так ласково и складно… Конечно, мама не обижается. У меня был красивый почерк!.. Нельзя разучиться плавать или ездить на велосипеде. А писать?
Во время полуторамесячной передышки перед «главной» операцией мама не позволяла мне сидеть сложа руки: она писала по маленькому слову на каждой половинке тетрадного листа… Лучше всего я видел буквы, выведенные синим фломастером. Чуть хуже – жёлтым. А «красные» и «зелёные» слова казались неясными разводами… Ещё мы выкладывали фразы из пластмассовых букв. Высыпаешь на диван такой алфавит и принимаешься искать синюю «а» или белую «б»… И только писать от руки не получалось… Мама сделала из двух картонок настоящий трафарет! Прорезала ровные строчки, соединила верхнюю и нижнюю части проволокой… Но от моего почерка остались рожки да ножки…
Маленькие дети обычно растягивают и коверкают слова, но это проходит… А я начну видеть?
Перед уходом
Когда уходишь из больницы, важно закончить маленькие дела, вернуть здешние долги, наконец, поблагодарить людей, лечивших тебя. «Сказки народов мира» снова лежат на тумбочке около Олесиной кровати, кипятильник, поивший нас ароматным чаем и куриным бульоном, снова стал запасным в соседней палате… Подходит к счастливому концу долгая, страшная жизнь, наполненная болью, тоской, надеждой!.. На протяжении этих месяцев мы оставались теми же людьми: я по-прежнему боялся темноты, а папа – вида крови. Издалека приходили письма, наплывали обрывки песен (я мог ни с того ни с сего тихонько затянуть: «We all live in a yellow submarine…»), а порой до слёз хотелось маминой буженины или чего-нибудь ещё… Люди состоят из привычек и желаний, достоинств и недостатков; они льнут к нам, как виноградины к родной кисти… Почему-то на память приходит пятно от виноградного сока, поставленное на обложку книги про Бильбо; раньше оно расстраивало меня… Теперь кажется бесформенной печатью, гарантией того, что я жив…
Пора забыть
В Москве сыро и грязно. Оттепель. Но как приятно дышать небольничным воздухом! С нами тётя Зина. Мы идём по обыкновенным тротуарам, проезжаем несколько знакомых станций метро, на которых я ни разу не выходил, и говорим, говорим…
Я авторитетно сообщаю, что оттепели и похолодания сначала приходят сюда, а потом за два дня добираются до нас… Медленнее поезда… Тётя Зина поддакивает: москвичи ориентируются по Ленинграду – Петербургу… От «Автозаводской» до семейного общежития – две дороги. Мы выбираем длинную, потому что не хотим преодолевать мостик, под которым проложены железнодорожные пути. Каждая крутая ступенька снабжена узкой металлической полоской. Легко упасть, разбить коленку…
Неожиданно я вспоминаю пенёк, на котором сидел тогда, в самом начале… Юрий Александрович поджидал нас в больнице, а я просто не мог двигаться!.. Папа усадил меня на жалкий обрубок дерева и побежал за помощью… Никто не знал, как мне было плохо и на удивление спокойно… И снова перед глазами проплывают картинки: «Краз» дяди Вити, полузабытая палата, какая-то девочка сидит на кровати и поёт про чудо-остров Чунга-Чанга, наконец, детская качалка в виде маленького скакуна… В седле – никого, но лошадка медленно качается взад-вперёд, пасётся…
Я вздрагиваю от звонкого щенячьего лая! Тётя Зина говорит, что это Жук, любимец пяти этажей…
Вместо эпилога
Дневник – это хлипкая жёрдочка, перекинутая через пропасть. По ней можно идти вперёд и возвращаться в былое. Я давно не катаю машинки, а тётя Зина уже забыла своё общежитие… Но в памяти всё по-старому!.. Кстати, среди заготовок на зиму я обнаружил банку виноградного варенья, которым нас угостила армянка, живущая по соседству. Хотите? Ой, да ведь это совсем другая история!..